Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I - Юрий Александрович Лебедев

сознание принимает разные формы – одни были коммунистами, некоторые социалистами, некоторые в первую очередь сионистами – они жили так, как это делают сегодня американцы. Они думали о коллективистской жизни скорее в качестве «семьи людей», чем семьи по крови. Наши жизни, как они считали, были тесно связаны друг с другом, и мы должны помочь друг другу пройти через борьбу за жизнь.»[1062]

В кооперативном сообществе было четыре кооператива, в том числе и кооператив «Шолом-Алейхем», которому до сих пор принадлежит дом на 3470 Cannon PL.

«Сам кооператив – удивителен. Каждый из его членов мог составить собственный план его будущей квартиры, и поэтому и доныне жилая площадь – очень удобна и необычна. Квартиры, лекционные залы, которые служили одновременно и залами театрализованных представлений, артстудии, внутренний сад, окрестности, в то время по преимуществу сельские; жители – писатели, художники, архитекторы, даже жила Бесс Майерсон, «Мисс Америка-1945», умершая совсем недавно в 90-летнем возрасте, Марк Шагал, проживший там какое-то время сразу после приезда в Америку, убежав от нацистов – вот что это было тогда. Об их жизни в этом доме см. статью в «Нью-Йорк таймс».[1063] Сейчас же комплекс – в совершенном упадке, жители ведут борьбу с управляющей компанией, пытаясь заставить ее произвести капитальный ремонт всех коммуникаций».[1064]

Во времена создания кооператива город пошёл навстречу кооперативной инициативе путём предоставления «налоговых скидок для застройщиков жилья, которые согласилась ограничить свои доходы 6 процентами, и целевым арендаторам с низким доходом»[1065], а также организовав маршруты движения общественного транспорта в этот район.

Во время Депрессии в уставе кооперативов появилось положение о том, что никто не может быть выселен, даже если у него нет возможности вносить арендную плату. И городские власти согласились с этим. Договорились, что долг, конечно, не отменялся, но он будет погашен в послекризисные времена. Эти выплаты начались в 1943 году.

Об общем духе членов этого кооперативного сообщества говорит вот такое украшение над входными дверьми одного из домов – социалистические серп и молот и масонский циркуль. Причастность американского масонства с его традициями благотворительности к созданию этого жилищного кооператива не вызывает сомнений:

06.40. Вход в один из кооперативных домов Бронкса[1066]

Мне удалось найти одну из фотографий дома с квартирой по представленному Жоржем в призывную комиссию адресу 3451 Giles Place, Bronx, New York, относящуюся к тому времени:

06.41. Дом по 3451 Giles Place, Bronx, New York.[1067]

Вряд ли случайно то, что в Нью-Йорке Жорж жил в домах сообщества, основанного еврейскими активистами социалистического и масонского толка. Думается, что эта среда была предметом особого внимания советских разведслужб и связана с агентурами и НКВД-НКГБ и ГРУ.

Вернёмся, однако, к учёбе Жоржа в Колумбийском университете.

Джоселин Вилк разобралась и с оценкой Жоржа после сдачи экзамена по курсу. Оказалось, что он получил оценку «В», эквивалентную нашему «хорошо» (опять не дотянул до «отлично»!), но, как написала Джоселин, по условиям взятого им курса, эта оценка

«не будет учитываться в любых зачётах, которые необходимы для получения учёной степени. Он просто взял курс для получения знаний, не преследуя никакой другой цели. Надеюсь, что это имело смысл».[1068]

Конечно, это имело смысл! После окончания курса химии в Колумбийском университете Жорж мог безбоязненно общаться с американскими химиками, представая перед ними человеком с широким спектром интересов – от электротехники до химии, который получал знания не для восхождения по лестнице академической карьеры, а исходя из собственных интересов. А, значит, в глазах прагматичных американских собеседников, он выглядел человеком, имеющим какие-то серьёзные деловые намерения, требующие серьёзных научных знаний.

Полагаю, примерно также думали о нём и в американском «военкомате», когда отобрали его на спецподготовку, а не в строевую часть. А это уже было очередным элементом цепи случайностей, которые привели его в Манхэттенский проект и так способствовали его успеху в ипостаси разведчика!

Но в процессе учёбы в Колумбийском университете было ещё несколько явно эвереттических ветвлений судьбы Жоржа Коваля, которые наверняка породили весьма плодотворные ветви его альтерверса.

Дело в том, что за два года до Жоржа в Колумбийском университете появился новый профессор, нобелиат 1938 года

«за демонстрацию существования новых радиоактивных элементов, полученных нейтронной бомбардировкой, и за сделанное в связи с этой работой открытие ядерных реакций под действием медленных нейтронов».[1069]

Это был только что укрывшийся в Америке от угрозы фашистского преследования знаменитый физик Энрико Ферми.

Собственно, сам Энрико никаких притеснений не испытывал. Но он имел жену-еврейку.

Вот что вспоминает Лаура Ферми. В тот день, 10 ноября 1938 года, когда они с Энрико в своей квартире в Риме ожидали звонка из Стокгольма о присуждении ему Нобелевской премии, и слушали радио, из репродуктора

«холодный, отчетливый, безжалостный голос диктора читал новую серию расистских законов. Новые законы ограничивали гражданские права евреев. Дети евреев исключались из казенных школ. Евреи-учителя увольнялись. Евреи – адвокаты, врачи и другие специалисты – могли практиковать лишь в среде еврейских клиентов. Многие еврейские фирмы закрывались. «Арийской» прислуге не разрешалось работать у евреев или жить в их домах. Евреи лишались всех гражданских прав, паспорта у них отбирались. Все мои родные и многие друзья подпадали под действие этих законов…».[1070]

Разумеется, жить в такой обстановке было нельзя, и супруги Ферми решили эмигрировать в США.

В Колумбийском Университете, в свободное от академической нагрузки время, Ферми разрабатывал теорию цепной ядерной реакции и, совместно с Лео Силардом и Уолтером Зинном, проводил эксперименты для её осуществления в уран-графитовой системе (об этом Жорж, разумеется, не знал!).

Работа Ферми была «полуинициативной» – до начала широкомасштабного финансирования создания атомной бомбы в США оставалось ещё несколько месяцев.

Но весной 1941 года Ферми работал не только по своей инициативе, поскольку знаменитое письмо к президенту Рузвельту, положившее начало государственной программе США по созданию ядерного оружия, было уже подписано Эйнштейном 2 августа 1939 года и уже дало первые плоды.[1071]

Письмо Эйнштейна[1072] начиналось словами:

«Сэр! Некоторые недавние работы Ферми и Сциларда, которые были сообщены мне в рукописи, заставляют меня ожидать, что уран может быть в ближайшем будущем превращен в новый и важный источник энергии».[1073]

В эссе современного блогера Максима Калашникова это историческое решение американского президента описано так: