Россия и Европа- т.2 - Александр Янов

Петровский выбор, к сожалению, даже в голову не пришел но­вым российским реформаторам. Тем более, что в наши дни озна­чал он не просто пробивание еще одного «окна в Европу», как в XVIII веке, но и попытку раз и навсегда сломать стену между Рос­сией и Европой, с самого начала поставив стране цель в неё интег­рироваться. Слов нет, такой проект требовал не только смелости исторического воображения, но и перелома в национальном со­знании и великого терпения.

Насколько непрост в наши дни такой путь видим мы хотя бы на примере сегодняшней Турции, которая уже много лет изо всех сил пытается осуществить свой собственный Европейский проект. Чего только она ни делает, чтобы заставить Европу забыть прошлое! В од­ном лишь 2001 году турецкий парламент принял 34 (!) поправки к кон­ституции страны, чтобы привести свои политические порядки в соот­ветствие с требованиями ЕС. Уже после этого турецкое правительство согласилось для той же цели урегулировать и обе особенно болезнен­ные для общественного мнения проблемы: курдскую (сопоставимую по своемузначению с проблемой Чечни в России) и кипрскую.

И тем не менее Европейский проект Турции уже долгие годы топчется на месте. Все еще не может простить ей Европа, что на про­тяжении столетий была в ней Турецкая империя инородным телом. Не прощает и разницы в религиозных ценностях (мусульманская все-таки страна). И особенно былого «морального обособления» не прощает. Того самого, между прочим, которое возродил в России в 1825 году с помощью Карамзина Николай.

Разница, однако, в том, что Турция, в прошлом «больной чело­век Европы», отнюдь не ограничивается европейской риторикой. Она целеустремленно и настойчиво пытается выкорчевать из своей традиции это «моральное обособление», тогда как Россия не устает его подчеркивать. Она не имитирует, в отличие от России, европей­ские стандарты, она работает над тем, чтобы им соответствовать. А мы все еще пытаемся «идти своим путем». Несмотря даже на то, что Европейский проект важен для нас даже больше, чем для Тур­ции. Ибо ничто другое не даст нам возможности раз и навсегда ос­вободиться от древней патерналистской традиции.

И главное, Европейский проект предложил бы стране ту самую великую цель, которой оказалась лишена элита постниколаевской России. Дал бы ей видение нормального европейского будущего, программу и план этого будущего. Я не говорю уже, что он избавил бы, наконец, страну от преследовавшего её столетиями страха гео­политического окружения, сделав полноправной частью могучего и процветающего сообщества.

Беда Европейского проекта в России, однако, в том, что все его очевидные преимущества оборачиваются на деле недостатками. По простой причине: они лишают его политической базы. Ибо зна­чительная часть сегодняшней российской элиты предпочитает стра­тегии конкурирующие. Например, всетотже николаевский Русский проект. С той, как мы уже знаем, разницей, что роль угасшего сла­вянского «дополнения», которое столько десятилетий вдохновляло дореволюционных его идеологов, играет в наши дни постсоветское пространство или, употребляя уже известное нам выражение А.Г. Дугина, «собирание Империи».

С точки зрения историка николаевского идейного наследия, проблема как с современным «охранительством», так и с новым Русским проектом, прежде всего в том, что оба уже были испробо­ваны. И, как знаем мы из исторического опыта, и то и другое нику­да, кроме как в очередную «Московию» привести страну не могут. Новый Русский проект, допустим, даже окажись он физически воз­можным, ни при каких условиях не обрел бы легитимности в глазах современного мира. И уже по одной этой причине обрек бы страну на положение международного изгоя. На то самое, между прочим, положение «больного человека Европы», в каком находилась во времена Николая Турецкая империя. И чем, скажите, кончилось для этой евразийской империи дело? Напомню тем, кто забыл: её разделили между собою южные славяне и арабы, можно сказать, Европа и Азия.

С другой стороны, «охранительство», подменяющее, как в пост­николаевские времена национальную стратегию вялотекущей по­литической тактикой, тоже ничего, кроме беды, не сулит. Во всяком случае привело оно уже однажды, как мы помним, к провалу в глу­бокий исторический тупик. И повторения этого постсоветская Рос­сия — в условиях жесточайшего демографического кризиса — по­зволить себе никак не может. Хотя бы потому, что из еще одного ту­пика ей, скорее всего, уже просто не выкарабкаться.

Вот и остается, казалось бы, первый, никем еще со времен Ива­на III и Екатерины не испробованный Европейский проект. Вроде бы у него все преимущества перед своими конкурентами. По край­ней мере, в отличие от них, он ни при каких условиях не мог бы при­вести ни к разделу страны, как Русский проект, ни к новому истори­ческому тупику, как постниколаевский. Неважно, что осуществле­ние его заняло бы, скорее всего, как и в случае Турции, долгие годы. Другое важно. То, что вектор движения в будущее был бы точно оп­ределен, не оставляя места ни для очередных имперских завихре­ний, ни для топтания на месте. Страна обрела бы в этом случае сво­его рода готовую «дорожную карту» и не было бы у неё надобности гадать о том, что будет после Путина. Поскольку после Путина будет в этом случае именно то, что заранее намечено в «дорожной карте» Европейского проекта. И за любое отклонение от неё пришлось бы слишком дорого платить. Турция, тоже некогда, как мы помним, грозная и гордая империя, поняла это на собственном опыте.

Глава седьмая

Национальная идея QflflTb ПОСТН И КОЛ Эв ВСКИ Й

выбор? Где, однако, политическая база Ев­ропейского проекта в сегодняшней России? Разве заинтересована могущественная бюрократия в избавлении от па­терналистской традиции? В конце концов, это её хлеб. И потому куда больше устраивает её постниколаевский политический ступор, ко­торый она и пытается выдать за укрепление государственности. За­чем ей в самом деле национальная стратегия?

Активные же, чекистские, как принято теперь говорить, слои элиты тем более не испытывают ни малейшего тяготения к интегра­ции в Европу. Этих по-прежнему сжигает фантомный наполеонов­ский комплекс. Они все еще бредят николаевскими химерами, хотя и не подозревают об их происхождении. И потому куда соблазни­тельней для них привычный Русский проект.

Что оставалось в таких условиях делать на перекрестке страте­гий лидерам постсоветской России, для которых Европейский про­ект так и не стал приоритетом? Конечно, искать компромисс между противоречивыми импульсами своей элиты. Нашли они его в идее интеграции «ближнего Зарубежья» вокруг России. Идея и впрямь имела свои преимущества. По крайней мере, на время. С одной сто­роны, она имитировала дугинское «собирание империи», помогая разрядить агрессивную энергию чекистских слоев элиты. С другой, устраивала она и «охранительные» её слои, поскольку, как всякая имитация, не требовала серьезных конфликтов с окружающим ми­ром (во всяком случае до сентября 2001-Г0, т.е. до американских баз в Средней Азии, до того, как ЕС объявил Украину, Беларусь и Грузию своим собственным ближним Зарубежьем и до «револю­ции роз» в Тбилиси).

Короче говоря, идея интеграции СНГ могла казаться идеальной, хотя и временной, подменой национальной стратегии страны. В нача­ле XXI века обнаружилось, однако, что она вдруг стала постоянной. Между тем у неё есть, по крайней мере, три недостатка, которые, если их вовремя не заметить, могут стать для России фатальными.

Во-первых, она совершенно бесплодна. В том смысле, что ров­но ничего не дает для избавления страны от её патерналистской традиции «людодерства», говоря языком Юрия Крижанича. Чему, спрашивается, мог бы научить Россию союз с такими светилами «людодерства», как Лукашенко в Беларуси, Каримов в Узбекистане или какой-нибудь новый Ниязов в Туркмении? Ясно, что ценности «нормальной» жизни Россия от СНГ перенять не сможет. От Европы могла бы, от СНГ — нет.

Во-вторых, имитация национальной стратегии обнажает и обос­тряет противоречия между Россией и Европой. Возрождая моско- витскую традицию «потребительского» отношения к Европе, она ли­шает Россию возможности заимствовать из неё не одни лишь техно­логии и капитал, но и главное её богатство — гражданские ценности, позволяющие стране жить «нормально» — без произвола чиновников, без нищеты и страха перед завтрашним днем. Как пи­сал один из виднейших немецких экспертов Александр Рар, «Рос­сия предлагает Европе общение, основанное на общих интересах, но не на общих ценностях, на экономическом прагматизме, но не

на гражданском диалоге, на партнерстве в модернизации, но не на демократическом партнерстве».158