Я дрался на штурмовике. Обе книги одним томом - Артем Драбкин

– Товарищ майор, в ваш мотор попал снаряд зенитного автомата.

Даша Ибрагимович Акаев смотрит.

– Какой снаряд?

Побледнел. Я иду за ним. Снаряд попал ему снизу прямо в мотор. Но попал удачно в накладку двух листов брони. Дуракам везет. Если бы на два сантиметра в сторону, он бы пробил картер и попал бы в мотор. Масло вылилось бы, и он остался бы по ту сторону линии фронта.

Ему подносят стакан водки, он хлопнул и пошел. На этом моя война с ним кончилась.

– Расскажите про неудачный вылет на Ракквере.

– Это был черный день полка. Что произошло над самим Ракквере, я не могу сказать, я не летал – у меня лопасть винта отвинтилась на взлете.

26 февраля Акаев повел группу на штурмовку аэродрома. А вернулся один Петя Максюта. Все остальные не вернулись…[17]

Аэродром Копорье. Снегопад начался. А бульдозеров не было, и гусеничный трактор таскал рельсы и ровнял снег, чтобы можно было взлететь. В конце полосы им была собрана огромная куча снега. Командир Акаев решил сам возглавить вылет на штурмовку аэродрома… Повел все руководство полка.

Майор Каштанкин, только что прибывший в полк заместитель командира полка по ВСС, чуть меня не убил. Пошли на взлет я, командир звена, веду последнюю пару. Взлетаю, а мотор не тянет, трясет. Длины расчищенной полосы не хватило. Я разворачиваюсь. Опять не удается взлететь. А сзади-то мой стрелок говорит:

– У меня затыльник от тряски с пулемета слетел.

Четвертый заход, Каштанкин показывает: «Взлетай!» – хлопает по кобуре и кулаком машет… Он же летчик, должен слышать, что мой мотор трясет. Но ему надо показать, он прибыл на фронт. «Взлета-ай!» Вот такое отношение у него ко мне было.

Может быть, он и другой был, может быть, и хороший где-то когда-то был, но я его перед этим обидел. Я облетывал самолет, а при посадке колесо не выпускалось. Я маневрировал, перегрузки делал, аварийно выпускал – двадцать семь с половиной оборотов лебедки. Ничего не помогло. И я сел на одно колесо. Мне уже приходилось это делать, так что знал, как это делать. Выключил мотор, перекрыл бензокран. Самолет накренился…

А вдруг после посадки кто-то залазит ко мне в кабину без моего разрешения и шурует там, где управление выпуском шасси. А ведь он может что-то перепутать или скажет, что я перепутал. Какое он имел право! Ну, я его, конечно, выгнал к чертовой матери, что это такое за безобразие – лезть без разрешения летчика в кабину!

Он не забыл это, на следующий день, когда был руководителем полетов, попытался заставить меня взлететь. Я готов взлетать, хоть знаю, что могу врезаться в кучу снега, что в конце полосы. И тут появляется инженер полка Миша Милентьев. Он окончил авиационный институт, инженер был опытный. И говорит мне:

– Давай нажимай на тормоза и газуй.

Мотор ревет, его трясет. Он мне руками показывает крест и «заруливай на стоянку». Я рулю, мотор тянет, трясет, но тянет. Винт крутится. Я оглядываюсь, они ругаются.

Я выхожу из кабины, не снимая шлемофона, не вынимая штепселя с розетки. И в этот момент слышу по радио… Я не выдумываю, я не смог бы эту дурость выдумать, даже если хотел бы. Раздается голос Акаева:

– Вперед на запад, ни шагу на восток!

Снял шлемофон слез с самолета, подошел к винту. Одна лопасть болтается. Я взял ее, сделал три с половиной оборота против часовой стрелки, и она осталась у меня в руках… Алюминиевая лопасть, она не очень тяжелая. Положил на землю, сел на нее и закурил «Беломорканал» фабрики имени Урицкого, ленинградские. Были такие папиросы, летчикам давали. И сижу… А ведомый мой тоже четыре раза завернул, не взлетел. У него нормальный мотор, но струсил… Вот так вот.

Скандал был, и начальство, и политотдел поняли, что летчик мог бы на взлете разбиться. Майора Каштанкина перевели в 7-й гвардейский полк, и там он при атаке был подбит и врезался в корабль. Герой Советского Союза, майор Каштанкин, звание присвоено посмертно. Вот так, святых-то не бывает. Все люди со всеми своими недостатками.

Теперь о вылете на штурмовку аэродрома Ракквере. Обстановка была… Ну такая: эйфория, радость… Потому что освободили Ленинград, нам вроде все теперь позволено… Я так думал.

За пару часов до этого вылетала шестерка, которую повел Петр Максюта, мой друг, вернулась, не отработав по цели. Погода была: грозовые кучевые облака, хоть и зимой… Не смогли пробиться сквозь эти облака на аэродром Ракквере.

Акаев взял к себе майора Реутова, командира эскадрильи, ведомым. Вылетели, все полетели, вернулся один Максюта. Начальство полка во главе с командиром исчезли. Потом говорили мне, что майор Реутов остался живой. Еще Володька, грузин, командир звена, забыл его фамилию, вернулся из плена. Он рассказал, как они попали в плен, как бежали по снегу, как за ними айзаки, фашисты эстонские гнались. Стрелок начал отстреливаться из пистолета, ну что пистолет… его застрелили. А Володька в плен попал. А как шел воздушный бой, неизвестно. Я так предполагаю, что облака мешали строю защищать друг друга. А немцы над своим аэродромом, видимо, ждали…

Я не уверен, в тот ли вылет не вернулся еврейский экипаж командира эскадрильи Балицкого. Балицкий такой седой, уже пожилой, а нос у него не характерный – курносый. Стрелка фамилию я не помню, но внешность у него была характерная.

Потом, когда они оба вернулись из плена, то рассказывали, как выкручивались на допросах:

– Ну, я русский, что не видите, нос курносый.

– А ты кто такой?

– Что, не видите, у меня нос армянский – я армянин.

И все обошлось…[18]

Дальше война продолжалась. Мы переселились в Копорье. Ходим по Копорью, осматриваем крепость, стены толстенные, башня огромная круглая. Следы немцев – бутылки разные, мусор… Ну, ходили, ходили, подходит ко мне один летчик, старше меня лет, наверное, на десять:

– Ты Батя?

Я говорю:

– Да.

– Слушай, меня назначили командиром первой эскадрильи – там погиб командир. Хочешь у меня заместителем быть?

– А что, хочу. А что делать?

– Я сейчас иду в штаб оформлять документы, ты у меня будешь заместителем. С Дальнего Востока пришло шесть или семь летчиков, младших лейтенантов. Все с Батайского училища. Ты их прими вместо меня, покажи койки, где они разместятся.

Я пришел: стоят ребята, в шинелях, в шапках, в морской форме, все в ботиночках, с чемоданчиками. Я говорю:

– Слушайте, ребята. Поздравляю вас с прибытием на фронт, желаю вам успехов. Вы будете в нашей эскадрилье. Давайте к делу. Командир эскадрильи старший лейтенант Третьяков приказал мне разместить вас в кубрики для летного состава. Проходите. Товарищ лейтенант, ведите свою команду.

Лейтенант – парнишка молодой, синеглазый, низенького роста. Заходим.