Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич - Андрей Гришин-Алмазов

Со времён Аскольда Гордого и Олега Вещего Русь любила пиры, и за восемь с половиной Веков мало что изменилось: сахарные головы и города, печёные лебеди, жареные осётры с орехами и фазаны под трюфелями, меды, настойки, бражки, иноземные вина, всё, как всегда, и государь во главе стола. Всё, но что-то не так, что-то беспокоило Фёдора, сидящего в окружении царевичей, князей и бояр. Что его беспокоило, он и сам понять не мог. И тут он посмотрел на дверь, и ему стало до боли стыдно. Он встретился взглядом с братом Петром, глаза которого как бы говорили: «Ты празднуешь шестьдесят восьмую годовщину нашему роду на царском престоле, но разве я не отношусь к этому роду, разве я не твой брат? Почему же меня рядом нет?» Ком подкатил к горлу, а перед глазами будто написанный огненными буквами встал девиз, выгравированный на браслете прапрадеда боярина Никиты Романовича Романова: «Человече может доказати, что он собой являет, своими поступками, а не намерениями, пускай даже самыми добрыми».

Царь кивнул брату, указывая на место возле себя. Пётр прошёл среди пирующих и церемонно сел на пододвинутое рындами кресло. Находившийся рядом окольничий Языков наполнил кубок царевича мягким и некрепким вином. Пётр молча залпом осушил его. Фёдор, чувствуя вину, не воспротивился этому. Он любил и заботился о брате, но государственные дела заставляли на время забывать о нём. После того как учитель царевича Никита Зотов уехал в Крым с посольством, Петру в распоряжение была предоставлена Фёдорова вифлиотика и подарены два знамени, шесть барабанов, сабли, пики, палаши и прочее солдатское обмундирование, чтоб не скучал и резвился в отсутствие учителя.

Немного захмелевший Пётр посмотрел на брата:

   — Пошто ты заключил мир с турками?

   — А што, не надо было? — спросил Фёдор, улыбаясь.

   — Коли б я был царём, я бы бил их и гнал аж до самого Царьграду.

Заявление брата развеселило царя, и Он засмеялся:

   — Видно, кишка у меня пока тонка.

Близсидящие вельможи засмеялись следом.

   — Неужто басурмане сильнее, им же Бог не помогает?

   — Бог карает всех за грехи, видно, и у нас их хватает.

Тем временем перед царевичем Петром поставили блюдо с грудкой от белого лебедя, миску с грибами и блюдо с мочёными яблоками, так любимыми его матерью.

   — А вина мене што, боле не дадут? — надув губы, спросил Пётр.

   — Неумеренность в вине — большой грех, Петруша, — ласково ответил Фёдор.

   — А мене хочетси.

   — Может, ещё капельку, — вступился за царевича Языков.

Фёдор растерялся, и, пока он думал, окольничий наполнил кубок. Царевич опять залпом опорожнил его. Растерянно царь последовал его примеру.

Видя это, со всех сторон понеслись здравицы, и Фёдор снова не смел отказаться. Языков уже был сам не рад, что наполнил кубок царевича. А Пётр тем временем, видя, что брата отвлекли, выпил по кубку с боярином Ромодановским и с боярином Шереметевым и, опьянев, всему улыбался. Сидевший невдалеке Василий Голицын с упрёком посмотрел на царевича, и тот в ответ зло уставился на него. Видя это, Языков поспешил увести царевича к матери. А здравицы всё звучали и звучали. Фёдор впервые пил не переставая, забыв обо всём: о болезнях, о степенности и своём облике. Впервые он напился до потери памяти и даже не помнил, как с пира его увели братья Лихачёвы.

Хорошо ещё, никто этого не заметил, ибо многие сами были уже сильно навеселе. Постельничий Языков постарался быстро раздеть государя, благо он в этот день спал один. Кроме трёх комнатных царя, состояние Фёдора заметил лишь князь Василий Голицын. Взбалмошное будущее уже маячило впереди.

Зима подходила к концу с неожиданно ровной погодой. Не было ни потеплений, ни сильных морозов.

Андрей Алмазов брёл по городу, убивая время. Он свернул на Басманную, когда рядом остановились красивые резные саночки. На саночках на медвежьей шкуре восседал в парике до плеч и треуголке какой-то иностранец. Присмотревшись, Андрей узнал поверенного английского посольства барона Месмера, давно живущего на Руси.

   — Господин Алмазов, не будете ли вы против, если я приглашу вас отобедать у меня? — тихим и мягким голосом произнёс барон.

Андрей был сильно озадачен таким предложением. Даже попав в Посольский приказ, он был едва знаком с Месмером, однако, кивнув головой, молча залез в сани, и те помчали в Китай-город, где находилось Английское подворье.

Сани остановились возле самых дверей подворья, двери распахнулись сразу, показывая, что слуга ждал их приезда. Войдя в дом и скинув шубы, барон и Андрей по деревянной лестнице поднялись на второй этаж, где была гостиная. Слуга накрывал на стол. Серебряные тарелки, вилки и ложки с вензелями короля Карла Второго занимали своё место. Было подано горячее мясо, несколько холодных блюд и штоф водки. Сели за стол. Андрей посматривал на величавые жесты слуги, про себя ухмыляясь.

   — Не подскажете ли мне, господин Алмазов, почему Русь Московская последнее время более предпочитает вести торговлю с европейскими державами через Данию и Голландию?

Андрей, демонстрируя умение расправляться с мясом с помощью вилки и ножа, как будто между делом произнёс:

   — Была б моя воля, я бы вообще прекратил торговлишку с Англией.

   — За что же такая нелюбовь? — насторожился Месмер.

   — Я, кажется, не говорил о нелюбви. Просто у меня создаётся тако ощущение, што в Англии ести сила, которая незаметно влияет на вашего короля да и пытается влияти на соседние государства, действуя подчас подло.

   — Да что вы такое говорите?

   — Ну, возьмём посольские отношения Англии хотя бы с нами. Почитай сто тридцать лет назад купец Чеслер будто бы случайно открыл северный торговый путь в Московию, а до энтого англичане почитай ничего об нас не ведали. А потома оказалось, што на его корабле были несколько толмачей, знающих русскую речь. А когда Чеслер прибыл в Москву ко царю Ивану Грозному, при нём оказались верительные грамоты от казначея королевства маркиза Винчестера, гофмейстера графа Арунделя, хранителя королевской печати графа Темброка. Если до Чеслера Англия об нас не ведала, то непонятны эти въездные записи.

   — Что вы хотите этим сказать? — Месмер был не рад, что пригласил Андрея.

   — Когда великий князь Дмитрий Донской разбил огромное воинство татар[160], весть о том разнесласи далеко, во многие царства. Но мы промыслом Божьим остались тогда под татарами, и торговать с нами смыслу не было, да и чем нам тогда торговати, но вота знати, што у нас здеся происходит, вы хотели, потому и слали свово человечка раз в тридцать—сорок лет, и тот обо всём вам писал. Потому ещё до посылки Чеслера Англия о Руси знала уже лет сто пятьдесят, али не больше. А договор вы заключили с нами, когда почувствовали торговую и военную силу. Иван Грозный только восприял царский титул, и почти сразу Чеслер пожаловал.

   — Так что с того? — Аппетит у Месмера окончательно пропал.

   — И гдей-то вы видели кого-нибудь, кто бы любил, штоб за ним досматривали?

Андрей доедал мясо и спокойно смотрел на Месмера.

   — Вот и мени вы пригласили не просто так. Прослышали, што стрелецкого сотника брат в Посольский приказ пристроил, а сотник тот бражным злоупотребляет, вота и решили, раз пьёт, то за небольшие денежки любую грамоту перепишет и вам в собственные руки принесёт, лучше, чема на мздоимцев покрупнее большие деньги тратить.

Месмер сделал вид, что оскорблён:

   — Зря вы так, господин Алмазов.

   — Может, и зря. Тогда спасибочки за угощеньице.

Андрей поднялся и, не обращая внимания на Месмера, спустился вниз, накинул шубу и вышел на улицу. Конечно, если бы Приказ тайных дел продолжал существовать, Андрей согласился бы переписывать грамоты Месмеру и принёс бы ему много всякой ерунды, но приказа давно не было.

С соизволения государя, царя и великого князя Великой и Малой и Белой Руси Фёдора Алексеевича воевода и ближний боярин князь Григорий Григорьевич Ромодановский-Стародубский приступил к обдумыванию того, как надо создавать новую армию, которую было решено собирать не под Курском, как ранее, а под Орлом. Призвав к себе генерал-поручика Шепелева и Косагова, Ромодановский решил заблаговременно посетить этот город и заранее распределить, где, какие запасы для армии собирать. Из двухсоттысячного воинства, что содержала тогда Русь, семьдесят тысяч составляли полки нового образца, в момент сбора все эти тысячи надо было иметь возможность разместить в городе.

Перед отъездом он приказал генерал-майору Францу Вульфу проверить способности младших офицеров и подготовить замену погибшим и выбывшим. Правда, родовитую знать назначили на должности без всяких проверок.

В конце марта впервые за последние сто двадцать лет ближний боярин отправился по царёву делу не под охраной стрельцов, а под охраной солдат Коломенского полка. Генералы ехали в одной карете с боярином, обсуждая, что следует предпринять при нападении на Турцию в первую очередь. Косагов предлагал захватить Крым и все турецкие крепости вплоть до днепровского устья, Шепелев же советовал идти через Молдавию на Яссы, Ромодановский до времени воздерживался, понимая, что прежде всего надо подготовить войско, собрать новые полки и солидные запасы для ведения долгой войны. Причём сделать это так, чтобы Турция не прознала.