Современный румынский детектив - Штефан Мариан

Они вошли в стоящий на отшибе дворик с заросшими плющом сточными желобами. Насквозь пропотевшая гренадерских статей баба вертела на решетке мясо, вытирая о халат красные пальцы — колбаски. Расторопные официанты подавали, глядя ей в рот.

— Будто бы милостыню подает, — вздохнул вор. — Посади свинью за стол… Что закажем, дура?

— Что ты предлагаешь?

— Давай то же.

Пиво было теплым, стаканы — с отбитыми краями, столик шатался.

Димок вспомнил потасовку в Чишмиджиу:

— Жалко, не снял я мерку на гипсовый плащ со всех тех откормленных гусей. Залезают, собаки, в карман христианина! И сверх того, падлы…

Беглый слушал его с улыбкой.

— Хорошо, напомнил. Как было дело с братьями Зуграву?

— Эх! — Вор отмахнулся, в надежде переменить разговор. Силе не спускал с него глаз.

— Что на вас нашло, люди добрые, погнаться за долларами?

— А то не знаешь!

— Не знаю.

Вор поднес стакан к губам, сполоснул рот, потом проглотил. Беглого чуть не вырвало.

— Быдло же ты, братец!

— Не ндравится — возьми такси.

— Скажешь ты или нет?

— Чего сказать? Профессор засмеялся:

— Как было с долларами.

— Ну их к черту, от них все зло в этом деле.

— Кто толкнул идею?

— Младший Зутраву, Тити.

Димок прикурил сигарету со стороны фильтра и закашлялся, матерясь. Силе знал, что это нарочно. Дал ему успокоиться, затем сказал:

— Мы с ним делили келью шесть месяцев. Тоненький такой был, скупой на улыбку…

— Самое что ни на есть падло!

— Только не говори мне, что ему удалось тебя надуть! — Эх! — вздохнул вор.

— Не верится. Тебя-то?

— Бывает…

Они выбрали столик, притаившийся в глубине двора. Забор был низкий, в случае надобности можно было через него перемахнуть и раствориться в окраинах. Димок оценивал взглядом каждого нового посетителя. Не отрывая глаз от входа, сказал:

— Слышал о таком, Бырлибе? — Нет.

— Обчищал в свое время купчишек в Котрочени, давно лежит в земле сырой. Так у него, братец ты мой, присказка была: "Матери божьей и той не верь, если пошел с ней на дело!"Золотые слова! Один только раз решился я пойти с ними, как-никак братья двоюродные, так все равно продали!

— Зугравы что, приходятся тебе двоюродными братьями?

— Приходились.

— Как это — приходились? А — а! — понял Беглый.

— Вот так!

Солнце дошло до перекрестка небес, все кипело от жары. Димок передвинул стул в тенек.

— Держи и ты фары на входе, дура!

— Так, говоришь, кончилось кровопролитием?

— У старших, — вздохнул вор, — я съел кутью, остался один Тити… Приходит он это ко мне и пристает: давай, мол, с нами, и никаких гвоздей! Дело, правда, стоящее, вся выручка из Гостиниц и ресторанов. В одной Мамае немцы оставили тысяч двести.

— Валютой?

— А то! Ребята знали, когда проедет- спецмашина, оставалось ее завернуть.

— Подумать только!

— Фараоны смотрят в оба. Добыл Тити немецкую машину, точь — в–точь банковская, нарисовал такой же номер и посадил меня за руль. На пять минут раньше спецмашины проехал я, на полной скорости. А Нику охмурял ментов по радиопередатчику… — Он рассмеялся: — Очистили город от мусоров, все за мной смотрели. Братаны в полковничьей форме арестовали охранников спецмашины. Хоть стой, хоть падай: какие-то новобранцы кинулись им помогать!

— Как в кино! А ты?

— Бросил машину в условленном месте — и на дележ, как было договорено, — Он нахмурился, — Зугравы дожидались меня с перьями наготове…

— За что?

Вор взорвался обиженно:

— Каиафы! Паразиты!

— Хотели присвоить всю добычу?

— Еще бы! А ведь и так сняли бы сливки…

— М — да…

— Скажи, прав был старый разбойник Бырлиба!

Он с отвращением плюнул. Беглый наполнил стаканы.

— А как же нечистый? Не подал тебе знака?

— Нет. Видать, закайфовал с какой-нибудь марухой.

— Ты ж говорил, он тебя бодает, когда…

— Боднул меня Нику Зуграву. — Вор вздохнул: — Пером меж ребер. Сени узкие, двоим повернуться негде. Да они фазаны — пером впервой орудовали, взяться путем не умели. — Димок осклабился: — Прежде чем рухнуть, порешил обоих…

— А Тити?

— Выпрыгнул в окно, только его и видели.

Он замолчал. Беглый смотрел на него внимательно.

— А потом?

— Меня зашил знакомый лепила из больницы. Я держу его на всякий пожарный. В городе суматоха…

— Еще бы!

— Фараоны прочесывали весь уезд. Они со своей стороны, я— со своей искали Тити. — Глаза Димка заблестели: — Не дожить мне до завтра, дя Беглый, если я за казной гонял! Подмывало меня ткнуть ему острие в пупок и спросить: "Что же ты, братику, со мной сделал? Человек ты после этого, Тити?"И ррраз, повернуть перо в его кишках! Вот так вот! — Он вывернул руку, опрокинув бутылки на столе.

— Сиди, черт, спокойно! Люди смотрят! Вор скрипнул зубами:

— Знал бы ты, сколько яду я накопил! В конце концов все на меня и свалили. Констанца мне не поверила! — Сталь в его взгляде сломалась. Он прибавил тихо: —А ты-то веришь? Верит ли кто-нибудь? Оговорили меня по тюрьмам за шакала, так им и остался!

— У тебя глаза как у черта, Митря. Ни дать ни взять — нечистый, будь он неладен!

Вор пожал плечами:

— Теперь понимаешь, почему мне не хотелось рассказывать эту историю? От майора Дашку до последнего вора все готовы поклясться, что это я устроил Зугравам ловушку! Загнуться можно! Бей свои чада по рту трижды на дню — утром, в обед и вечером!

Беглый закурил и задумался,

— Так оно и бывает, малый! А Тити?

— Залег на дно, словно земля его поглотила. — Он закусил губу. — Но не уйти ему от меня! Дай только маленько встать на ноги! Пока не отведаю его кутьи, не будет мне покоя! Злостью изойду!

Беглый, насупившись, разглядывал дым сигареты. Вор посмотрел на него с улыбкой.

— Что, дорогой, опять сердишься?

— Не подумай обо мне плохо, Митря, но… — Но?

— Как тебе сказать, чтоб ты понял… Вор опечалился:

— Понял. Тебе не дают покоя слова майора!

— Глупости!

— Тогда что же?

Силе вертел стакан в явном затруднении:

— После побега я несколько раз мог накрыться, не будь тебя.

— Брось, брось…

— Факт, Митря! Я знаю, что без тебя далеко не уйду, нет у меня твоего нюха, и тот, который с рожками, не желает мне помогать, но тем не менее… — Беглый положил ему руку на плечо. — Не готовить нам на одной плите!

Побелев, Димок спросил, еле шевеля губами:

— Почему?

— В одном горшке не место двум варевам: компоту и щам. Одно из двух. Я попал к полосатым, но не хочу принять их веру. Дурному легко научиться. А я пытаюсь прожить честно, Димок. Так, чтобы не стыдиться себя. А у тебя другое на уме…

— Черт у меня там!

— Не тот ты человек, чтобы переродиться за ночь, не серчай.

— Не серчаю.

— Так что…

Глаза вора увлажнились.

— Хорошо, дя Беглый… Как скажешь.

— Плохо ли, хорошо ли, но так! Сегодня братец Бурда принесет мне деньги, разделим их пополам и…

— Да подавись ты своими деньгами! Не надо! — Он положил ключ на стол и поднялся. — Будь!

— Митря!

Вор ушел прочь, не оглядываясь.

Небо затянули тучи. Ленивый ветер выметал жару, накопленную пыль. Голопупые ребятишки играли в бабки, лаясь по примеру взрослых. Чертополох, наводнивший канавы, наполнял округу дурманом. Беглый остановился на ветру и глубоко втянул воздух в легкие.

— Василе Драгу, именем закона вы арестованы! Жесткий, повелительный голос за спиной. Беглый не пошевелился.

— Руки вверх!

Он почувствовал укол меж ребер и поднял руки, медленно поворачиваясь. За его спиной стоял вор… И смеялся до упаду:

— Чтоб мне сдохнуть, если ты в штаны не напустил со страху, а, дура?

Беглый почувствовал озноб. Руки его потянулись к глотке мозгляка.

— фу! Чтоб тебе, троглодиту, провалиться! Димок проворно отскочил в сторону.

— Смирил гордыню, петух?

— Как бы ты сам у меня не присмирел! Забываешься! У меня же сердце могло лопнуть, чокнутый!

— Гляди — кась, невеста!

Силе, ругаясь, пошел к обрыву. По другую его сторону начинались жилые корпуса — бетонные громадины с лесом антенн. Вор тащился следом.

— Чего ты увязался за мной?

— Для хохмы! Беглый рассердился:

— Ты мне проходу не даешь! Что я тебе плохого сделал?

На безопасном расстоянии вор дождался, пока пройдет гроза, и протянул пачку сигарет:

— На-ка, возьми гвоздь, потом скажу.

Они покурили на краю засыпанного мусором оврага. Димок присел на корточки, прикидывая расстояние до корпусов, и сказал со вздохом:

— Наступают хоромы! Теснят окраину, поминки ей справляют. Жаль!

— Смотри-ка, что у него болит!