История Франции - Марк Ферро

Была провозглашена Республика. Чтобы четко противопоставить ее республике 1793 г., были отменены смертная казнь по политическим мотивам и рабовладение, провозглашены мир во всем мире, право на труд и борьба с бедностью; плохое обращение с животными в обществе сделалось преступлением (закон Граммона 1850 г.).

Гуманная и благородная в своем глубинном порыве, воодушевленная романтиками, такими, как Ламартин, Жорж Санд, Виктор Гюго, революция 1848 г. также была осуществлена адвокатами, защитниками прав человека и гражданина; глашатаев этой революции воодушевлял своеобразный мистицизм, которому не было равного в истории, за исключением, быть может, Февральской революции 1917 г. в России.

Однако то, что стало ненасильственной революцией, внезапно приняло новый оборот и уступило место авторитарному, консервативному режиму. Менее чем за один год иллюзии рассеялись, и республиканская идея рухнула, уступив место Второй империи.

Февраль 1848 года. В Парижской ратуше спонтанно формируется правительство с участием избранных оппозиционеров. Его воодушевляют Ламартин и Ледрю-Роллен, «исторический» основатель республиканской партии; к ним примкнули либералы из газеты «Насьональ», ученый-физик Франсуа Араго и близкие к социализму демократы — Арман Марра и Флокон. Чтобы создать противовес этим левым депутатам в парламенте, которые, тем не менее, не утратили связи с рухнувшим режимом, такие демократы, как Александр Ледрю-Роллен, обратились к Луи Блану, борцу за право на труд, и рабочему Александру Альберу, воплощавшему идеи своего класса. Пели «Шляпу долой перед картузом. На колени — перед рабочим».

Это правительство воплощает Вторую республику, оно распоряжается принять в качестве государственного флага не красное знамя, за которое выступали наиболее революционно настроенные депутаты, а — вместе с Ламартином — французский триколор, «объехавший весь мир» и украшенный красным помпоном.

Так друг с другом борются либералы и социалисты, а Ледрю-Роллен и Ламартин воплощают примирение, центр. Но настроение жизнерадостное, сговорчивое. «Поскольку дела были отложены, — рассказывает Гюстав Флобер, — тревога и ротозейство подталкивали всех за пределы своих домов. Небрежность в одежде смягчала социальную разницу, ненависть пряталась, надежды выставлялись напоказ, толпа была безмятежна. Лица освещала радость по поводу завоеванного права. Чувствовалось некое карнавальное веселье, атмосфера бивуака; ничто ни развлекало в первые дни так, как виды Парижа» («Воспитание чувств»).

Но эти первые дни не были долгими.

Каким же образом ситуация успела ухудшиться так быстро?

Начиная с 28 февраля демонстранты стали требовать создания министерства труда, которое гарантировало бы занятость безработным, — поскольку их количество не переставало расти начиная с экономического кризиса 1847 г.[127] Экзальтация манифестантов, ожидавших установления социализма, была огромной, — в этот момент социализм означал не национализацию средств производства, а защиту, которую государство обеспечивает трудящимся.

Чтобы изучить и разрешить эту проблему, была создана так называемая «Люксембургская комиссия», руководство которой доверили Луи Блану и Альберу: от них таким образом намеревались избавиться другие, обеспокоенные члены правительства. Что касается практического решения проблемы — т. е. создания Национальных мастерских, — то оно было поручено одному из министров, Александру Мари, который, правда, не особо жаждал выполнять подобное задание, так что мероприятия, в частности земляные работы, не приносили ощутимой пользы и дискредитировали тех, кто их выполнял. Это был провал.

Поскольку следовало пополнять государственную казну, то же самое правительство увеличило прямые налоги на 45 процентов, называемые «45 сантимами» (подразумевалось — с одного франка налога); подобная мера настроила против правительства правый фланг общественного мнения. Другая оплошность состояла в том, что правительство решило расформировать элитные роты бывшей Национальной гвардии — отряды из самых благополучных кварталов, что спровоцировало первую демонстрацию правых, так называемых «медвежьих шапок» (эти головные уборы носили гвардейцы).

Настроение и левых и правых ожесточалось от демонстрации к демонстрации. Предчувствуя, что остальная часть страны не понимает смысла этих парижских состязаний, известный интриган Луи Огюст Бланки потребовал перенесения выборов. Этот человек в черном вызывал страх. «Бледный, харкающий кровью, он спокойно требовал цену — голову Ламартина, предполагая взамен голову своего брата, члена Института Франции[128]. Он выставлял напоказ свое отрепье с сумрачной спесью, носил лишь новую обувь и перчатки, черные, как и все остальное», — писал Виктор Гюго.

Он добился перенесения выборов на наделю.

Хотя Ледрю-Роллен, воплощавший временное правительство, заявил о своем отказе от социализма, этот защитник стабильного порядка, щедрый, однако, когда требовалось предложить планы реформ, слыл демагогом в буржуазных кругах. В результате выборов крайне левые потерпели поражение, и некоторые провалы особенно показательны: неудачу потерпели Бланки, Франсуа Винсен Распай, Этьен Кабе. Появился новый избранник народа: Луи Наполеон Бонапарт.

Разумеется, Национальное собрание вновь провозгласило Республику 4 мая, но лишь ради того, чтобы изгладить из памяти 24 февраля, когда она родилась на баррикадах. Симптом.

Узаконенный подобным образом режим более не допускает кощунственных демонстраций: 15 мая, по случаю Дня независимости Польши, все происходит так, будто потерпевшие поражение на выборах желали вновь собраться с силами и устремиться к февральским надеждам. Публика заполнила здание Национального собрания, революционер Арман Барбес карабкается на трибуну и выкрикивает фамилии, словно приветствует избрание нового временного правительства. Там же Бланки, тут и Блан, и Распай, и Альбер. Вмешиваются силы порядка — и указанные лица арестованы.

Что это? Сигнал к отступлению? Ледрю-Роллен снят с министерского поста, подает в отставку католик Лакордэр, Филипп Бюше отказывается от председательства в Собрании, — и оно достается человеку, который подавил рабочее восстание в Руане. Но искрой, возжигающей пламя гнева, оказывается расформирование Национальных мастерских. Трудящимся предоставляется выбор: или поступление на военную службу, или безработица. «А, месье Араго, — кричит кто-то из манифестантов, — сразу видно, что вы никогда не голодали!»

По сути, возмущение июньских дней представляет собой первый в национальном масштабе случай классовой борьбы — не рабочих против хозяев, вроде лионских ткачей, а бедняков против богачей. Конфликт был ожесточенный, ибо решения новых буржуазных правителей относительно принципов порядка, собственности, свободы столь же основательны, сколь сильна решимость восставших в борьбе за справедливость и счастье.

Если не считать того, что безработные, завербованные в Национальную гвардию, стреляли в