Белый шаман - Николай Шундик

— Тебя никто и не угощает.

— Да, да, я это чувствую. В этом доме уже живет не чукча. Чукча давно бы меня напоил чаем.

— Ты только тогда и помнишь, что родился чукчей, когда пьешь чай. Однако этого для чукчи маловато.

Из своей комнаты вышла Кэргына.

— Твой отец выжил из ума! — зло сказал Ятчоль. — Пойду заявлять большой вопрос. Уведи в другую комнату вашего проклятого волка. Он мне всю душу взглядом своим издырявил.

— Мой отец не может выжить из ума, — со сдержанным негодованием сказала Кэргына. — Чтобы такие слова говорить, надо не иметь своего ума…

— О, да ты тоже огрызаешься, как волчонок! И за что только тебя любит Мэмэль.

Кэргына с изумленным видом ткнула себя пальцем в грудь:

— Меня любит Мэмэль?

— Только о тебе и говорит. Слезы утирает и приговаривает: «Мне бы такую дочь…»

В дом вошел Тильмытиль и сказал, что Пойгина просит прийти в правление артели председатель райисполкома.

— Ага! Дождался! — вскричал Ятчоль.

Волк в один прыжок оказался рядом с крикливым человеком. Глухо зарычав, уставился на него пристальным взглядом.

— Тебе надо надеть чистую рубаху, — посоветовала Кэргына. И, увидев, что отец заколебался, мягко добавила: — Так сказала бы тебе мама.

— Да, да, так сказала бы Кайти. Спасибо, я надену чистую рубаху.

Пойгин и Кэргына ушли в соседнюю комнату. А Тильмытиль вдруг тихо рассмеялся, наблюдая, как Ятчоль, казалось, даже дышать перестал под взглядом волка.

6

Пойгин присел за свой председательский стол как-то сбоку, словно стесняясь занимать главное место, тогда как Тагро сидел у окна. Да, много, очень много выпало снегов с тех пор, как Пойгин впервые увидел этого человека. Но снег забвения не выпадал. Все помнится, как будто случилось вчера. Горит костер в яранге Эттыкая, лица людей изумлены: в руках Пойгина тоненький листочек бумаги — немоговорящая весть о том, что его приглашают в Певек. И есть в этом листочке бумаги какая-то волнующая тайна: предсказывает немоговорящая весть перемены в жизни Пойгина, да и не только в его жизни…

Не добрался тогда Пойгин до Певека: пули Аляека прервали его большую тропу, а кровь Кайти и Клявыля словно бы разожгла на снегу костер горя. Услышал свист пуль Аляека и Тагро. Именно он тогда увез Кайти в больницу культбазы. Значит, и он тоже один из ее спасителей… Был он в ту пору совсем еще юноша, а теперь вон какой мужчина, волосы кое-где иней прихватил, наверное, ему скоро уже два раза по двадцать.

Тагро действительно в пятьдесят шестом году было тридцать восемь. К этому времени он окончил Высшую партийную школу в Москве и уже несколько лет возглавлял исполком своего родного района.

Закурив сигарету, Тагро глубоко затянулся, щуря глаза с желтоватыми, словно подпаленными белками.

— Я знаю, ты сейчас вспомнил тот перевал, — сказал он.

— Да, вспоминал. Тогда ты помог спасти Кайти… И опять оба долго молчали.

— Пока была жива Кайти, моя старость, как сова, сидела где-то высоко в скалах. Но после того, как я отвез Кайти на гору, я спустился вниз вместе с этой совой. Теперь она во мне. Все видит, все понимает…

Председатель райисполкома принялся ходить из угла в угол. Вдруг остановился у стола, тяжело уперся в неге руками, близко заглядывая в лицо Пойгина.

— Я понимаю, к чему ты клонишь. Однако ты еще не стар. Ты просто очень устал от забот и горя. Но больше от горя…

— Сова все видит и все понимает, — повторил Пойгин.

— Что же ты собираешься делать дальше?

— Глаза мои еще различают след зверя. А на земле, к радости человека, еще есть следы лис, песцов, горностаев, зайчишек. Я охотник. К тому же мне надо кое-чему научить молодых… Ну, что ты на это скажешь?

— Скажу, что ты лучший председатель артели в районе, а может, и не только в районе. И тут тебя никто не заменит. Ну кто? Назови мне такого человека…

Широко распахнулась дверь, и на пороге появился Ятчоль.

— Вот Ятчоль заменит, — словно и не думая шутить, ответил Пойгин.

Не разобравшись, о чем идет речь, Ятчоль закричал:

— Ты не слушай его, Тагро! Он всю жизнь старается мне досадить. Он с моей женой спирт пил! Волка приручает! Все собаки поселка похудели — волка боятся. Одни кости да кожа от собак остались. На чем на охоту будем ездить? Надо ставить очень большой вопрос…

— Все сказал? — строго спросил Тагро.

— Нет, не все!

— Жаль. Тут вот Пойгин в председатели колхоза тебя выдвигает, а ты столько на него наговорил.

Ятчоль долго смотрел на Тагро, потом перевел взгляд на Пойгина, полный недоверия и подозрения.

— Я не такой глупый, чтобы поверить в это. Он для смеха сказал. Он с моей женой спирт пил и песни пел. У меня есть вечественное доказательство — пустая бутылка…

Пойгин вдруг тихо рассмеялся, покрутил головой. Ятчоль ткнул в его сторону пальцем.

— Вот видишь, ему и возразить нечего, потому и смеется. Волка его я все равно застрелю…

Пойгин встал, медленно подошел к Ятчолю, взял его за рукав.

— Пройди-ка вот сюда, на середину…

Ятчоль упирался, однако порог все-таки покинул, всем своим видом показывая, как он страдает от насилия. А Пойгин с таинственным видом обошел вокруг Ятчоля и сказал:

— Я заключил тебя в круг моего предостережения…

— Вот видишь, он шаманит! — закричал Ятчоль, тараща глаза на Тагро. — Он шаманит, а ты, такой большой очоч, сидишь как ни в чем не бывало. Выходит, ты заодно с шаманом?! В Анадырь напишу! В Хабаровск, в Москву!

— Я заключил тебя в круг моего предостережения, — уже громче повторил Пойгин. — Если выстрелишь в волка, то…

Пойгин сделал долгую паузу. Не выдержав шаманской пытки, Ятчоль вскричал:

— Договаривай! Что, что будет тогда?! Пусть очоч услышит. Ты совсем обнаглел, никого не боишься…

— После выстрела в волка… ты больше никогда не опьянеешь от спирта. Будешь пить, как простую воду, и даже не поморщишься!

И стало понятно, что Пойгин опять вышутил Ятчоля. Тагро громко рассмеялся:

— Вот это шаман! Вот это придумал наказание!

— Он может, может наслать и такое! Он может огонь сделать водой, а воду огнем. Но я не боюсь! Я все равно спасу Тынуп от волка! — Ятчоль подошел к Тагро. — Еще такую скажу тебе весть, самый наш большой и уважаемый очоч. Волк Пойгину, видно, рассудок помрачил. Иначе с чего бы это пришло ему в голову вместо себя выдвигать председателем Тильмытиля? Это же просто смешно! Тильмытиль еще совсем мальчишка.

Тагро перевел озадаченный взгляд на Пойгина.

— Тильмытиль? — и по-русски добавил: — Любопытно, очень любопытно. Как это я о нем не подумал…

— Я же говорю… просто смешно! Его никто не будет слушаться. Я первый буду смеяться над ним.

Тагро погрозил Ятчолю пальцем:

— Не советую. Ты знаешь, как может посмеяться в ответ Тильмытиль? Я ездил с ним по тундре, присмотрелся к нему и кое-что понял…

То было год назад. Тагро в поездках по району старался разобраться в проблемах оленеводства. Тильмыти-лю, главному ветврачу Тынупской артели, в это время было около тридцати. Приехал он вместе с председателем райисполкома в стойбище отца. Майна-Воопку застали в стаде: учил старый оленевод молодых зоотехников пересчитывать оленей. Майна-Воопка был явно не в духе. Рядом с ним стоял Эттыкай. Покуривал старик трубку, разглядывал молодых практикантов оленеводческих курсов и скептически улыбался. Особенно насмешливо смотрел на высокого, сутуловатого парня Коравгэ, у которого было уж слишком разнесчастным лицо с толстыми, потрескавшимися от мороза губами. Майна-Воопка выхватил из рук парня аркан, потряс им в воздухе.

— И это называется чавчыв! Как ты собрал аркан?! Ты не забыл, что имя Коравгэ происходит от «кораны».

Майна-Воопка ткнул пальцем в пробежавшего мимо оленя. Парень смущенно топтался на снегу, не смея поднять глаза. Завидев сына, Майна-Воопка набросился на него:

— Может, и ты забыл, как собирают аркан?

Тильмытиль, улыбаясь, принял из рук отца аркан, распустил его и снова спокойно собрал в кольца, передал Коравгэ и сказал:

— Придется тебе ночей пять подежурить в стаде. Будешь пасти оленей и метать аркан. Пять ночей хватит, если очень стараться…

— Я зоотехник, а не пастух, — самолюбиво вскинув голову, промолвил по-русски Коравгэ.

— Что, что он сказал? — спросил Майна-Воопка и даже малахай с головы сорвал, наставил с насмешливым видом ухо.

— Он сказал, что пять суток не будет ни пить, ни есть, ни спать, но арканом владеть научится. — Заметив, что Коравгэ хочет возразить, Тильмытиль вскинул руку и добавил со своей неизменной улыбочкой: — Пищу я буду тебе приносить в стадо. Даже чаю в термосе принесу. Заодно сам пометаю аркан. Чувствую, что рука отвыкает…

Коравгэ прогнал с лица гримасу уязвленного самолюбия, посмотрел на Тильмытиля с невольной благодарностью.