На руинах империи - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты жрец Эйры! – прорычала Бьен.
– Так ли? Храм сожгли. Всех перебили. Мы теперь учимся драться насмерть во славу Трех. – Рук кивнул за окно. – Если хотим здесь выжить, нельзя оставаться прежними.
Бьен мотнула головой и, медленно приблизившись к нему, положила руку на запястье.
– Ты жрец Эйры, – повторила она тише, но не менее твердо.
Рук встретил ее взгляд.
– Может быть. А он – нет. Он кеттрал.
– У него тоже есть выбор, – сказала Бьен.
– А если он выберет донести на тебя?
– Значит, донесет, – кивнула она.
– И ты погибнешь.
– И я погибну.
Казалось, они очень долго стояли так, сцепившись взглядами, и она не отнимала руки от его запястья. Талал молчал и не шевелился. Один из опаснейших бойцов на свете, пропади он пропадом. Для Рука осталась одна Бьен, ее тепло, глубина ее карих глаз, ее вера в него, в Талала, во всех на свете – безрассудная, опрометчивая вера отводила его от зыбкой грани.
Наконец Рук кивнул и опустил нож.
Бьен устало улыбнулась.
– Все хорошо? – спросил Талал, оглянувшись на Рука через плечо.
Для такого простого вопроса этот прозвучал слишком натянуто, вот-вот лопнет.
– Это ты мне скажи, – ответил Рук. – Это ведь я приставил тебе нож к горлу.
Солдат пожал плечами:
– Приставить – это еще ничего, лишь бы не резал. – Он потер щетину на шее. – Никакой беды не случилось.
Рук всмотрелся в его лицо:
– Беда бывает и без крови.
– И все-таки. На удивление обнадеживающая мысль, что ты мог меня убить, а не убил.
– Оба вы сумасшедшие, – послушав их, недоверчиво покачала головой Бьен.
– А это не ты додумалась сообщить вражескому солдату, что ты лич? – повел бровью Талал.
– А что, не надо было? – сверкнула глазами Бьен.
– Давай проверим.
Талал встал, прошел к окну, выглянул и плотно закрыл деревянные ставни. Отворив дверь, он осмотрел общее помещение и закрыл ее. И даже после всех этих предосторожностей понизил голос:
– Расскажи, как ты в первый раз воспользовалась силой.
Бьен покачала головой, будто сама не верила тому, что собиралась рассказать.
– В восемь лет, – заговорила она. – В храме мне среди других дел поручали присматривать за малышами.
– За малышами? – вскинул голову Талал.
– Иногда тем, кто приходит помолиться или поговорить со жрецом, не с кем оставить детей. Я за ними присматривала. Мне это дело нравилось. – Она улыбнулась воспоминанию, и тут же улыбка потемнела и погасла. – Однажды мы вышли на причал. Вообще-то, мне не полагалось туда ходить, но было так жарко, а детишек со мной было всего двое. Та, что постарше, лет трех, засадила в ступню гнилую щепку. Я долго вынимала занозу, потому что девочка очень дергалась, а когда наконец подняла глаза, младшей не было.
Она уставилась в темный колодец памяти.
– Я и не слышала, как она упала в воду – даже без плеска. Малышка еще не умела плавать. Ее просто несло течением. Она держалась на поверхности, но была уже в десятке шагов и вниз лицом. Я бы прыгнула за ней, нырнула в воду, но вторая, у меня на коленях, не пускала, и тогда я, не думая, что делаю, протянула к малышке руку и… – Она раза два или три вздохнула, подбирая слова. – Течение остановилось. Все остановилось – вода и плававший на ней мусор. И ребенок. И я вынула ее из воды.
По лицу Бьен текли слезы.
– Не руками. Ее отнесло почти на середину канала. Я ее достала… – она зажмурила глаза, – той силой. Своей силой…
К светильнику слетела ночная бабочка, метнулась прочь, вернулась обратно. Рук поймал себя на том, что следит за ней, будто ее полет был куда важнее признания Бьен. Надо думать, для бабочки так и было.
– А вторая девочка не заметила? – спросил Талал.
Бьен кивнула и тут же мотнула головой:
– Не знаю. Когда я опустила ту малышку на причал, она лежала как мертвая. Я стала возиться с ней, пыталась очистить легкие, вернуть дыхание. Второй всего-то было года два. По-моему, она ничего не поняла. – Бьен глубоко, прерывисто вздохнула. – Я уговаривала себя, что это богиня водила моими руками, что малышку спасла Эйра. Только это была неправда. Когда это повторилось, я поняла.
– Когда это повторилось?
– Через пару недель. Я принесла еду в сиротский дом в Запрудах, а там какой-то пьяный стал лапать мальчика. Я ему сказала, чтобы перестал, ушел. Он не послушал. Он выбил у меня из рук корзину, снова повернулся к мальчику, такому маленькому, стал шарить по нему ладонями… – Бьен содрогнулась. – Я на него кричала, звала на помощь, но никто не помог. Тогда я швырнула его…
Она сбилась, корчась в беспощадных когтях воспоминания.
– Ты защищала ребенка, – мягко напомнил Рук.
– Я его швырнула через всю улицу, Рук! – с перекошенным лицом обрушилась на него Бьен. – Швырнула так, что он налетел на стену, и что-то хрустнуло…
Губы у нее беззвучно, беспомощно шевелились. Бьен дернула ладонью, будто потянулась за чем-то, и сразу уронила.
– Я видела кровь, – наконец выговорила она. – И голова у него как-то не так сидела на шее. И он не шевелился.
Рук положил ладонь ей на плечо. И не знал, поддержка это для нее или тягость.
– Что ты сделала? – спросил Талал.
– Убежала, – прошептала Бьен.
– А потом? Сколько раз ты к ней прибегала?
– Никогда. – Она закрыла глаза, прячась от правды. – Нет. Ложь. – Она оглянулась на Рука. – Еще раз было, незадолго перед тем, как нас схватили. Когда горожане жгли наш храм.
– Что ты с ними сделала?
Бьен закрыла лицо руками, ответила глухо:
– Я их убила.
– Это было не убийство, – угрюмо возразил Рук. – Убийцами были они.
Он как сейчас видел Старика Уена, его помутившиеся слепые глаза, вбитый в его череп топор.
– Любите ненавидящих вас, – ответила ему Бьен строкой десятой заповеди. – Любите злейшего врага, как собственное дитя.
– Как ты их убила? – не отставал Талал.
– Протянув руки. Я раздавила им головы.
Кеттрал кивнул с невозмутимостью человека, которому рассказывают о стирке или рыбной ловле.
– Ты знаешь свой колодец?
Бьен подняла глаза. На щеках у нее были дорожки от слез.
– Я никогда об этом не думала.
