Сегодня и вчера - Евгений Пермяк

— Что?

— Ты!

— Я?

— Да. В тебе есть свой свет. Хороший свет. Но ты пока еще тусклый фонарь.

— Почему же, дедушка?

И дед ответил:

— Ты боишься своего света. Тебе страшновато дать волю его лучам. И даже со мной, с твоим первым дружком-товарищем, ты говоришь с какой-то опаской. Лешка! Разведчик должен быть осторожен. Это так. Осторожен, но смел. А смел ли ты? Нет, Леша. Ты башковит и умел, но не смел. А таким ли жил, таким ли был человек, который всю жизнь отдал полетам в небо? И тогда еще, при царе, в старой, темной Калуге он не боялся гореть и светить. Не боялся взлетать к звездам. Не боялся большой высоты. Не слышал смеха глупцов. Не слышал не потому, что он был глухим. А потому, что верил… Верил. И если ты веришь своему кораблю, зачем тебе спрашивать, — верю ли я ему? А если не верю, тогда что? Опустить руки? Отказаться? А вдруг я пень? Мало ли пней на нашей земле…

Иван Ермолаевич, потеряв нить разговора, вспомнив, с чего он начал и чем хотел кончить, стал говорить снова:

— Алешка!.. Помни, Алешка, дедов наказ. Живущий сегодня, сегодняшним днем, как твой дядька Николай, живет во вчерашнем дне. В сегодняшнем дне живет только тот человек, который зашагивает в завтрашний день. Кто думает о нем. Кто желает его. Алешка, ищущий не всегда находит. А не ищущий — никогда ничего не найдет. А ты ищешь… Ищешь. И в этом твое счастье.

— Спасибо тебе, дед. Большое спасибо.

Алеша приник к теплой груди старика. Тот стал гладить его кудри. Так сиживали они годков двадцать, пятнадцать тому назад. Время прошло, а отношения между ними все те же.

Хорошо мечтается Алексею Векшегонову.

Как бы ни выглядела фабрика на колесах «кораблем» в одиночном плавании или «флотилией», состоящей из цехов на колесах, это придет, найдется. Дедушка прав, если не думать, не мечтать уже сегодня, сейчас о технике завтрашнего дня, не заглядывать в него смело и дерзко, — то во имя чего жить сегодня?

Во имя чего? А он, Алексей Векшегонов, для кого машины, изобретения, открытия и есть его трудовое наслаждение, — как может он не мечтать, не искать новое!

Пусть эти корабли еще не завершены и на ватмане. Но все-таки они уже есть. Их можно увидеть сквозь зеленую дымку шумной гавани, имя которой Воображение. Пусть отстаиваются. Они никуда не уйдут. Их крепко держат причалы памяти и эскизных листов. Разве не все, созданное человеком, было когда-то всего лишь мечтой?

X

После двух дней безделья Алексей Векшегонов решил показаться на люди и побывать на своем заводе.

Здесь началась его трудовая жизнь производственной практикой у слесарных станков под началом Макара Петровича Логинова. Здесь знакомо и мило каждое строение, каждая труба, каждый перекресток заводских улиц. Дорог шум и мил запах.

Деревья, в посадке которых участвовал Алексей еще мальчишкой, стали большими. Появились новые здания цехов. Из сборного бетона. Теперь строили только так.

Не все узнают Алексея, а он не окликает их. Не хочет задерживаться и рассказывать, что да как. Ему нужно скорей пройти в заводоуправление к дяде Николаше. И вот он у дверей его кабинета.

— Вы к кому? Как сказать о вас?

Знакомый голос Лидочки Сперанской вдруг, умолкает, потом снова поет, но уже на другой ноте, в которой слышится извинение:

— Алеша… Алексей Романович, я вас не узнала. Здравствуйте. С приездом. Вы совсем?

— Не… не знаю, — слегка заикнулся Алексей. — А вы теперь работаете секретарем?

— Нет, нет, — почему-то смутившись, ответила Лидочка. — Я референт по техническим новостям… Секретарь обедает, и я заменяю его… Проходите… Николай Олимпиевич один.

— Ба-а! — Николай Олимпиевич вышел из-за стола и облобызался с племянником.

— Здравствуй, дядя Николаша.

— Н-ну, рассказывай… Правда, я кое-что уже знаю… Садись.

Они уселись в кресла перед письменным столом. Гладышев с любопытством разглядывал Алексея.

Рассказ Алексея был кратким. Точным. Похожим на рапорт.

— Да что ты, право, как послужной список читаешь, прервал племянника Гладышев. — Кроме заводского монтажа, был же у тебя и какой-то другой монтаж?

— Кажется, нет, дядя Николаша.

— Так и не влюбился?

— Пробовал, — сознался Алексей и покраснел, — только все это было каким-то самообманом. Таким же, как тогда… Видимо, дядя Николаша, я или ущербный в этом смысле… или ищу того, что нельзя встретить. Но не будем об этом.

— Почему же не будем-то? — спросил Николай Олимпиевич, придвигая кресло. — Даже я пока еще не теряю надежды. Одиночество такого рода противоестественно и в мои годы.

— Наверно.

— Лешка, ты что-то скрываешь?

— Кажется, нет.

— А мне кажется — да. Леш… ты можешь быть откровенным с твоим дядькой?

— Странный вопрос. Я, кажется, не отличаюсь скрытностью. В этом меня пока еще никто не обвинял.

— Это верно. Курить еще не научился на новостройках?

— Нет, не научился.

— А я не могу разучиться.

Николай Олимпиевич принялся неторопливо набивать трубку, потом раскуривать ее. Он явно осмысливал вопрос, который хотел задать Алексею.

— Ты только не обижайся… Я, Лешка, не хочу вторгаться ни в чью жизнь. Но иногда приходится. Приходится, чтобы посоветовать что-то другим. Скажи, ты давно не видел Ийю Красноперову?

— С тех пор, как она уехала. А почему ты спросил вдруг о ней?

— Я потом отвечу тебе. И не переписывался с нею?

— Нет.

Николай Олимпиевич развел руками, пустил клуб дыма:

— Странно, очень странно.

— Что же тут странного? Нужно знать Ийю.

— Знай, братец, не знай, но согласись — если вслед за тобой приезжает она, то едва ли кому-то придет в голову объяснять это простой случайностью.

Алеша вскочил. Он не поверил услышанному:

— Она приедет? Когда?

— Лидочка сказала, что Адам Викторович ждет ее завтра.

— Дядя Николаша, у меня, кажется, подкашиваются ноги. — Он снова сел. Это, на самом деле, очень странно. Мне очень часто казалось, когда я приезжал на новый завод, что я встречу ее. И теперь вдруг… Так неожиданно… А может быть, мысли каким-нибудь образом… Нет, это, конечно, мистика…

— Несомненно. Ларчик, наверно, открывается гораздо проще. Если ты ничего не знал о ней, то, может быть, она знала о тебе. Ведь переписывалась, же она с дедом. С Адамом Викторовичем. И, может быть, тебе следует поговорить с ним.

— Да, да — ухватился за подсказку Алексей. — Я сейчас же к нему… — Потом он остановился. — Но столько лет я не видел его…

Раздался телефонный звонок. Он как бы напомнил Алексею о рабочем дне Николая Олимпиевича.

— Ты извини меня, дядя Николаша… Я хотел на минуту и по делу, а пробыл чуть ли не час и отрываю тебя всякими личными делами.

— Да полно тебе, Лешка. Где же мне разговаривать с тобой, если я день-деньской здесь. — Николай Олимпиевич протянул руку. — Порасспроси Лидочку. Она разговаривала с Адамом Викторовичем… Бывай здоров! Нет, это я не вам, — сказал в телефонную трубку Гладышев.

Алексей уже был за дверью кабинета и спрашивал Лидочку о приезде Ийи.

— Точно! — подтвердила Лидочка. Он их ждет завтра.

— Вы сказали «их»? Кого их? Разве она приезжает не одна?

Лидочка еле заметно улыбнулась:

— По-моему, не одна. Если Адам Викторович назвал их «моими милыми, дорогими гостями»… Если он сказал: «Теперь я, наверно, переберусь к ним на жительство», значит, Ийя не одинока. Это вас огорчает?

— Я еще не знаю, — ответил Алексей. — Это так неожиданно… И так приятно… Ее муж, наверно, химик… А я чуть было не уехал вчера… А как вы, Лидочка? Ведь мы не виделись три года. Я все о себе да о себе. Как вы?

— Все так же. В моей жизни ничего не изменилось. Разве что стала старше. Но вам-то, Алеша, зачем знать обо мне? Учтивости ради?

— Нет, почему же… Я часто вспоминал о вас. И думал… Я ведь очень хорошо отношусь к вам. Мне даже иногда приходило в голову, что мы, так часто встречаясь, еще ни разу не встретились. А могли бы. Я, кажется, сказал что-то не то? Впрочем, все равно. Я стал говорить еще хуже. У меня появилось желание быть кратким. А краткость требует точности. Лидочка, не обращайте на меня внимания, я как-то не в себе. Столько потрясений… Ой, вы еще не знаете, что происходит у нас в семье.

— Знаю, Алеша. Я все знаю.

— Тем лучше. Извините. Мне, кажется, нужно сейчас собраться с мыслями. В голове такая окрошка… Я пойду.

Лидочка проводила Векшегонова до входной двери. Потом вернулась и поняла, что она тоже должна собраться с мыслями. Ей всегда нравился Алексей Векшегонов, но в ее голову никогда не приходила мысль о невозможном. А теперь она, подумав о Руфине, Ийе, спросила себя: «Мог ли быть счастлив со мной Алексей Векшегонов?» И оказалось, что мог бы.