ГНИЛЬ - Константин Соловьёв

Он, Джат Маан, старший инспектор двадцать шестого класса, будет есть гниющее крысиное мясо, отобранное у тех, кто оказался слабее него, сцеживать по каплям вонючую, пропитанную смазкой и ржавчиной, воду, спать на голых камнях, подложив скудное тряпье. Станет одним из тысяч других существ, лишенных права на человеческое общество. И когда он умрет, его просто разорвут на части и съедят, возможно даже не дожидаясь, когда остановится сердце.

Маану показалось, что его внутренности проржавели и со скрежетом перетираются друг о друга. Но когда он встретил взгляд Бесс, ему даже удалось улыбнуться.

«Это тело все еще принадлежит мне, — подумал он в приступе какой-то хмельной, накатившей надежды, точно отблеск былой уверенности в своих силах на какую-то секунду осветил безжизненный черный лабиринт его будущего, — И я буду бороться за него. Я, Джат Маан, не сдамся без боя, даже если этот бой будет последним в моей жизни. Мы еще посмотрим, кто победит!».

ГЛАВА 11

Первым, в чем он заметил изменение, было само время. Дни шли за днями, сменяя друг друга, но границы их расплылись, потеряли четкость, слились. Время обернулось бесконечной пестрой лентой, наматывающейся на скрипящий ворот его новой жизни. Иногда он, будто очнувшись от долгого сна, не мог понять, утро сейчас или вечер. Цифры календаря, каждая из которых обозначала собой день, спутались в его сознании, перемешались. Он спал, ел, изучал себя и совершенно потерялся в этом временном потоке, не имеющем направления. Иногда ему даже казалось, что это может быть симптомом, и его восприятие времени нарушено Гнилью, но в следующую же минуту это казалось ему глупостью. Завтрак. Обед. Ужин. Дыхание спящей Кло под боком. Торжественные звуки, вырывающиеся из теле. Горький табачный дым. Теперь его жизнь состояла из этих кусков, соединенных друг с другом без помощи секунд, минут и часов. Как заведенный механизм, он что-то делал по устоявшейся привычке, стараясь не заглядывать в будущее. В будущем был лишь страх, и Маан, потеряв счет времени, стал чувствовать себя немногим легче. Как будто никакого будущего не было вовсе, а был лишь один, бесконечно тянущийся, день.

Точно для того чтобы проверить его, судьба выделила из своих песочных часов несколько невесомых пылинок, наполненных надеждой и облегчением. Маан регулярно осматривал свое тело и, боясь поддаться затаенной радости, замечал, что никаких изменений в нем не происходит. Пятно на внутренней стороне колена осталось прежним, не увеличилось в размерах и не изменило цвета. Иных пятен не появилось, и самочувствие его было самым обыкновенным. Осмотр стал ритуалом, болезненным для напряженных нервов, но необходимым. Он раздевался перед зеркалом и искал следы Гнили, тронувшие его плоть. Искал — и не находил. Как смертельно больной, ожидающий заключительных анализов, он боялся впустить в себя надежду, но в то же время не мог противиться подспудному чувству облегчения, которое разливалось в нем.

Возможно, он вовсе не болен. Может быть, этому пятну на ноге уже много лет, а он лишь сейчас заметил его. Какой-то мелкий сбой в вакцинации, подаривший ему лживый признак Гнили, локальное поражение, не имеющее власти над его телом. Его вес оставался постоянным, в этом ему тоже показался хороший знак. Рука заживала, становилась все крепче, и он подолгу разминал ее, освободив от надоевшей повязки. Единственное необычное ощущение, которое он испытывал — периодический зуд в нижней челюсти, там, где стоял зубной протез. Этот зуд был неприятен, но не настолько чтобы всерьез беспокоить его.

То, чего он боялся, не появлялось. Кожа не покрывалась бесформенными наростами. Черты лица не менялись, хотя и стали резче — Маан заключил, что это следствие нервной нагрузки. Глаза остались прежнего цвета. В пальцах не образовывались новые суставы. Слух не слабел.

Собственное тело, раньше бывшее привычным и знакомым, как простоявшая много лет в гостиной мебель, теперь казалось ему загадочным вместилищем, заброшенным храмом, в котором он, слепой исследователь, бродил на ощупь, пытаясь нащупать что-то необычное.

Пятно на ноге он заклеил пластырем и, ложась в постель, уже не так боялся того, что Кло вдруг включит свет и увидит эту уродливую отметину. Если спросит, он всегда может сказать, что просто поцарапался. Она не будет ничего подозревать. Для нее, как и для многих миллионов лунитов, сама мысль о том, что инспектор Контроля может подхватить Гниль, была абсурдной и немыслимой.

Как и для него когда-то.

Он не ощущал себя больным, он по-прежнему был бодр, полон сил и энергии. Но теперь это пугало его. Сжимая и разжимая в кулак пальцы правой руки, некогда висевшей безжизненным грузом на груди, Маан смотрел на них нахмурившись, как на инопланетное и неприятное существо.

Но больше никаких изменений в его теле не происходило и постепенно, боясь обнадежить себя ложным знаком, Маан стал склоняться к мысли, что дела его не так уж и плохи. До тех пор, пока однажды вечером не произошло нечто такое, что заставило его надежды обратиться в пепел и грязь.

Кло по своей привычке легла в постель раньше него. Против его ожиданий, с того дня, когда Кло обнаружила его с сигаретой, она не сделала ни одной попытки поговорить с ним на эту тему. Видимо, вспышка ярости, которой он безотчетно поддался, выглядела достаточно грозно чтобы вопрос о курении оказался отложенным на неопределенный срок. За все время их брака Маан ни разу не повышал на нее голос. Кло вела себя как обычно, хотя иногда в ее действиях ему мерещилась какая-то холодность, отстраненность. Может, сейчас она думала о том, что совсем не знала своего мужа.

Маан чистил зубы в гигиеническом блоке, слушая, как скрипит кровать, на которую ложится Кло. Задумавшись — в последнее время он часто делался рассеян — он сделал слишком быстрое движение зубной щеткой — и нижнюю челюсть пронзил укол боли. Маан зашипел от неожиданности и стал сплевывать пену в раковину. В белых хлопьях к его удивлению попадались багровые кляксы крови. Во рту оказалось что-то большое и твердое, мешающее шевелить языком. Ничего не понимая, Маан засунул в рот палец и мгновеньем спустя непонятный предмет запрыгал по эмалированной поверхности раковины. Зубной протез, его собственный. Маан в недоумении взял его и посмотрел на свет. Протез был хороший, из категории вечных, врач в госпитале, ставивший его лет восемь назад, уверял, что менять его никогда не придется. Все еще разглядывая эту странную, не лишенную изящности, вещицу, Маан провел языком по зубам, ожидая нащупать провал в том месте, где прежде стоял протез. Он и в самом деле там был, но когда Маан приблизился к зеркалу чтобы рассмотреть то, что, как ему показалось, обнаружилось во рту, комната гигиенического блока вдруг крутанулась вокруг своей оси, да так, что он едва не упал.