Двести лет вместе (Часть 1 - В дореволюционной России) - Александр Солженицын

Да, повторяет Струве, необходимо размежевать: область правовую, государственную - и область, где в нас живут эти чувства. "Специально в еврейском вопросе это и очень легко, и очень трудно". - "Еврейский вопрос формально есть вопрос правовой", и поэтому послужить ему легко, естественно: дать евреям равноправие - да, конечно! Но послужить ему и "очень трудно потому, что сила отталкивания от еврейства в самых различных слоях русского населения фактически очень велика и нужна большая моральная и логическая ясность для того, чтобы несмотря на это отталкивание бесповоротно решить правовой вопрос". - Однако: "при всей силе отталкивания от еврейства широких слоев русского населения, из всех "инородцев" евреи всех нам ближе, всего теснее с нами связаны. Это культурно-исторический парадокс, но это так. Русская интеллигенция всегда считала евреев своими, русскими и - не случайно, не даром, не по "недоразумению". Сознательная инициатива отталкивания от русской культуры, утверждения еврейской "национальной" особности принадлежит не русской интеллигенции, а тому еврейскому движению, которое известно под названием сионизма... Я не сочувствую нисколько сионизму, но я понимаю, что проблема "еврейской" национальности существует" и даже растёт. (Показательно, что и "еврейская" и "национальность" он берёт в кавычки - настолько ещё не верит: неужели евреи мыслят себя отдельными?) - "Нет в России других "инородцев", которые играли бы в русской культуре такую роль... И ещё другая трудность: они играют её, оставаясь евреями". Вот, не оспоришь роль немцев в русской культуре и науке; но немцы, входя в русскую культуру, без остатка в ней и растворяются. "Не то евреи".

И заканчивает: "Не пристало нам хитрить с [русским национальным чувством] и прятать наше лицо... Я, и всякий другой русский, мы имеем право на эти чувства... Чем ясней это будет понято... тем меньше в будущем предстоит недоразумений"43.

И правда бы. И очнуться бы всем нам на несколько десятилетий раньше. (Евреи и очнулись много раньше русских.)

И - как будто ждали все газеты! закружился вихрь со следующего же дня - и в либеральной "Нашей газете" ("своевременно ли это высказывать"? классический вопрос), и в правом "Новом времени", и в установочно-кадетской петербургской "Речи" не мог не ахнуть Милюков: Жаботинский "добился того, что молчание кончилось и то страшное и грозное, что прогрессивная печать и интеллигенция старались скрыть от евреев, наконец обрисовалось в своих настоящих размерах". Но дальше Милюков, со своей неизменной рассудочной холодностью, перешёл к вердикту. Прежде всего - важное предупреждение: куда это ведёт? кому это выгодно? "Национальное лицо", да которое ещё "не надо прятать" - ведь это же сближает с крайне-правыми изуверами! (Так что "национальное лицо" надо прятать.) Этак, "по наклонной плоскости эстетического национализма", интеллигенция быстро выродится, впадёт "в настоящий племенной шовинизм", порождённый "в гнилой атмосфере современной общественной реакции"44.

Но сорокалетний Струве, почти с юной подвижностью, обернулся в "Слове" уже 12 марта ответить на "учительное слово" Милюкова. И прежде же всего на этот выворот: "куда это ведёт?". ("Кому послужит?", "на чью мельницу?" - таким способом будут затыкать рты - на любую тему - ещё столетие вперёд. Это исказительный оборот, лишённый всякого сознания, что слово может быть честным и весомым само в себе.) - "Наши взгляды не опроверга[ются] по существу", а полемически сопоставляются с "проекцией", "куда ведут" они45. ("Слово" ещё через несколько дней: "Старая манера дискредитировать и идею, которую не разделяешь, и лицо, её провозглашающее, скверным намёком, что это-де встретит полное сочувствие в "Новом времени" и в "Русском знамени". Такая манера, по-нашему, совершенно недостойна прогрессивной печати"46.) - А по существу: "К национальным вопросам в настоящее время прикрепляются сильные, подчас бурные чувства. Чувства эти, поскольку они являются выражением сознания своей национальной личности, вполне законны и... угашение [их] есть... великое уродство". Вот если их загонять внутрь - тогда они и вырвутся в изуродованном виде. А "этот самый ужасный "асемитизм" - гораздо более благоприятная почва для правового решения еврейского вопроса, чем безысходный бой... "антисемитизма" с "филосемитизмом". Ни одна нерусская национальность не нуждается... чтобы все русские её непременно любили. Ещё менее в том, чтобы они притворялись любящими её. И, право, "асемитизм", сочетаемый с ясным и трезвым пониманием известных моральных и политических принципов и... государственных необходимостей, гораздо более нужен и полезен нашим еврейским согражданам, чем сантиментально-дряблый "филосемитизм"", особенно симулированный. - И "евреям полезно увидеть открытое "национальное лицо"" русского конституционализма и демократического общества. И "для них совсем не полезно предаваться иллюзии, что такое лицо есть только у антисемитического изуверства". Это - "не Медузова голова, а честное и доброе лицо русской национальности, без которой не простоит и "российское" государство"47. - И ещё от редакции: "Соглашение... означает - признание всех особенностей каждой [национальности] и уважение к этим особенностям"48.

Газетные споры огненно продолжались. "За несколько дней состави[лась] уже цел[ая] литератур[а]". Происходило "в прогрессивной русской печати... нечто, совершенно невозможное ещё так недавно: дебатируется вопрос о великорусском национализме"!49 Но на эту полную высоту поднимало спор "Слово", а другие газеты сосредоточились на "притяжения[х] и отталкивания[х]"50. Интеллигенция с раздражением набросилась на своего недавнего героя "Освобождения".

И не смолчал Жаботинский, да ещё и дважды... "Медведь из берлоги", - кинул он Петру Струве, кажется, такому спокойному и взвешенному, - а Жаботинский был оскорблён, называл его статью, а заодно и статью Милюкова, "блестящ[им] выход[ом] первачей", "лицемерием, неискренностью, малодушием и искательством пропитана их ласковая декламация, и оттого она так непроходимо бездарна"; и вылавливает из Милюкова, что "у старой русской интеллигенции, святой и чистой", значит, "имелись антиеврейские "отталкивания"?... Любопытно". И проклинал ""святой и чистый" климат этой прекрасной страны" и "зоологический вид ursus judaeophagus intellectualis [интеллектуального медведя юдеофага]". (Доставалось и примирительному Винаверу: "еврейск[ая] прислуг[а] русского чертога".) Жаботинский гневно отказывался, чтобы евреи ожидали, "когда будет решена общегосударственная задача" (то есть свержение царя): "Благодарим за столь лестное мнение о нашей готовности к собачьему самозабвению", о "расторопности верноподданного Израиля". И заключал даже, что "никогда ещё эксплуатация народа народом не заявляла о себе с таким невинным цинизмом"51.

Надо признать, эта крайняя запальчивость тона не служила выигрышу его точки зрения. Да и самое близкое будущее показало, что как раз именно свержение царя и откроет евреям прежде невозможные позиции, откроет им даже более, чем добивались, и этим вырвет почву из-под сионизма в России, так что Жаботинский оказался неправ и по существу.

Много позже другой свидетель того времени, бундовец, охлаждение вспоминал: "В годы 1907-1914 в России если не откровенно антисемитское, то "асемитское" поветрие порой охватывало и некоторых либералов среди русской интеллигенции, а разочарование в максималистских тенденциях первой русской революции давало иным повод возлагать ответственность за них на бросавшееся в глаза участие евреев в революции". И в предвоенные годы "наблюдался рост русского национализма... в некоторых кругах, где, казалось, ещё недавно еврейский вопрос воспринимался, как русский"52.

В 1912 и Жаботинский, уже спокойно, пересказал такое интересное наблюдение видного еврейского журналиста: как только каким-то культурным делом заинтересовались евреи - с этого мгновения оно стало для русской публики как бы чужим, её уже туда больше не тянет. Какое-то невидимое отталкивание. Да, неизбежна будет линия национального размежевания, организация русской жизни "без посторонних примесей, которые в таком количестве для [русских] очевидно неприемлемы"53.

Сопоставляя всё представленное выше, наиверно будет заключить, что среди русской интеллигенции одновременно текли (как во многих исторических явлениях) два процесса, и по отношению к еврейству отличались они темпераментом, а вовсе не степенью доброжелательства. Но тот, что изъявил Струве, - был негромок, неуверен в себе и заглушен. А тот, что громко объявился филосемитским сборником "Щит", - оказался превосходен и в гласности, и в общественном обиходе. Остаётся пожалеть, что Жаботинский не оценил точку зрения Струве, не увидел её достоинства.

Дискуссия же 1909 года в "Слове" - еврейской темой не ограничилась, а выросла в обсуждение русского национального сознания, что, после 80-летней с тех пор глухоты нашего общества, свежо и поучительно для нас и сегодня. - П. Струве высказал: "Как не следует заниматься "обрусением" тех, кто не желает "русеть", так же точно нам самим не следует себя "оброссиивать"", тонуть и обезличиваться в российской многонациональности54. - В. Голубев протестовал против "монополии на патриотизм и национализм только групп реакционных". "Мы упустили из виду, что японские победы подействовали угнетающим образом и на народное, на национальное чувство. Наше поражение унизило не только бюрократию", как общество и жаждало, "а косвенно и нацию". (О, далеко не "косвенно" - а прямо!) "Русская национальность... стушевалась"55. - "He шутка и опозорение самого слова русский, превращённого в "истинно-русский"". Прогрессивная общественность упустила оба понятия, отдав их правым. "Патриотизм всё-таки понимался нами не иначе, как только в кавычках". Но "с реакционным патриотизмом нужно конкурировать народным патриотизмом... В своём отрицательном отношении к черносотенному патриотизму мы так и застыли, а если противопоставили ему что, так не патриотизм, а общечеловеческие идеалы"56. Однако вот, весь наш космополитизм до сих пор не дал нам сдружиться с польским обществом57.