Занимательная Греция. Капитолийская волчица (сборник) - Михаил Гаспаров

Весть о победе при Пидне чудом достигла Рима в тот же день. Так, говорят, когда-то о победе при Платеях в тот же день узнали на противоположной стороне Эгейского моря, на побережье Малой Азии у мыса Микале. Так же, говорят, после победы римлян над Тарквинием и латинами в Риме видели братьев-богов Диоскуров, прохаживавших лошадей; они приказали встречному юноше Домицию сообщить в сенат о победе, а для подтверждения коснулись его бороды, и она из черной стала рыжей. От этого Домиция потом пошел знатный род Агенобарбов – «рыжебородых»; к этому роду, между прочим, принадлежал император Нерон. Но это уже не относится к битве при Пидне.

Персей спасся, переодевшись простым всадником. Друзья от него отстали: у кого развязался башмак, у кого перегорячился конь… Только двое остались с царем и решились обратиться к нему с советами; царь убил их кинжалом. Римляне настигали. Персей бежал под защиту чтимого храма на острове Самофракии. Здесь он сдался Эмилию Павлу, взяв с того клятву, что его не казнят. Эмилий протянул ему руку. Персей хотел броситься к его ногам.

– Остановись! – крикнул Эмилий. – Не заставляй меня думать, что ты сам заслужил свое несчастье своим малодушием.

Солдаты не хотели просить для Эмилия триумфа: его не любили за строгость и надменность.

– Тем больше чести для полководца, который сумел победить с таким войском, – сказал сенат и назначил триумф.

Победное торжество продолжалось три дня. Такой богатой добычи Рим еще не видел. В первый день везли на 250 телегах статуи и картины греческих мастеров. Во второй день несли захваченное оружие и 750 бочек с серебряными деньгами. В третий день вели 120 жертвенных быков с вызолоченными рогами, несли 77 бочек с золотыми деньгами и дорогое убранство царского двора. Несли также священную чашу, отлитую по приказанию Эмилия из чистого золота и украшенную драгоценными камнями – весу в ней было 10 талантов. На простой телеге везли оружие и диадему Персея, за ней шли, горько плача, царские дети с толпой наставников, а за ними, в темном платье, с немногими друзьями, бесчувственный от горя царь Персей. Наконец, на колеснице, в пурпуровом плаще и с лаврами в руке ехал Эмилий. Перед колесницей несли 300 золотых венков – дары от Греции, а за колесницей шло войско, отряд за отрядом, распевая победные песни.

Вся добыча пошла в казну. Она была так огромна, что с этих пор Рим навсегда перестал собирать налоги с римских граждан. Себе Эмилий Павел оставил только ворох свитков греческих книг – библиотеку царя Персея.

Персей умолял Эмилия избавить его от позора триумфального шествия.

Эмилий ответил:

– Избавиться от этого всегда в твоей власти.

Но трусливый царь не решился на самоубийство.

Клятва не позволяла римлянам казнить Персея. Его посадили умирать медленной смертью в самую вонючую римскую темницу. Узнав об этом, Эмилий упрекнул сенат. Персея перевели в другую тюрьму. Здесь его затравили солдаты: толчками и ударами они не давали ему спать; через несколько суток без сна он умер. Два его сына умерли вместе с ним. Третий остался жив; потом он служил писцом в городе Альбе и за красивый почерк был, говорят, на хорошем счету у начальства.

Катон Старший

Перед нами прошли три полководца, три политика нового склада, которые с суровостью умели соединять мягкость, с римской мощью – греческую образованность, с заботой о государстве – заботу о собственной славе: Сципион, Фламинин, Эмилий Павел. Теперь нас ждет человек, который всю жизнь был их противником, который словом и делом неустанно отстаивал древние римские доблести – простоту и строгость. Это Марк Порций Катон.

В молодости он служил в войске Фабия Медлителя и благоговел перед ним. Потом он участвовал в африканском походе Сципиона. Щедрость Сципиона казалась ему мотовством. Он сделал ему замечание. Тот ответил:

– Рим с нас потребует счет не денег, а побед!

Вернувшись в Рим, Катон привлек Сципиона к суду, но безуспешно.

Растущая роскошь казалась ему источником всех бед. Он говорил:

– Не спастись городу, где вкусная рыба стоит дороже рабочего быка.

Народ требовал внеочередных раздач хлеба. Катон начал речь к народу так:

– Трудно, граждане, говорить с желудком, у которого нет ушей…

Один лакомка навязывался к нему в друзья. Катон ответил:

– Никогда не будет моим другом человек, у которого язык чувствительней, чем сердце.

Единственным честным образом жизни был для него крестьянский труд. Его спросили:

– Что приносит лучший доход?

– Хорошее поле.

– А потом?

– Поле похуже.

– А потом?

– Плохое поле.

– А ростовщичество? – спросили его.

– А разбой на большой дороге? – ответил он вопросом на вопрос.

Сам он пахал и жал в поле рядом со своими рабами, зимой в рубахе, летом полуголый, ел и пил то же, что они. В обращении с рабамион был бессердечен: кормил их как можно меньше, выжимал из них как можно больше, ослабевших или состарившихся сбывал с рук, как сносившуюся вещь. Стены в его домах были неоштукатуренные, из голых кирпичей. В Риме начиналась мода на сады – он говорил, что земля ему нужна, чтобы на ней сеять и пасти, а не чтобы ее подметать и поливать.

В походах он был неутомим. Он предупреждал:

– Старые подвиги надо прикрывать новыми, чтобы не испарилась слава.

А о солдатах говорил:

– Мне не нужны такие, которые в походе дают волю рукам, а в бою – ногам и у которых ночной храп громче, чем боевой клич.

После одной победы он раздал всем воинам из добычи по фунту серебра:

– Пусть лучше многие вернуться с серебром, чем немногие с золотом.

Греков он ненавидел за то, что они приносят в Рим изнеженность и роскошь. Он издевался над философами, которые до седых волос искали новых и новых знаний:

– Перед кем хотят они блеснуть ученостью? Перед Миносом в Аиде?

В Рим прибыли послами по какому-то делу три греческих философа. Один из них, Карнеад, был лучшим диалектиком своего времени. Однажды он произнес речь о том, что справедливость прекрасна. Ему рукоплескали. На следующий день он прочитал лекцию о том, что справедливость ничтожна, жалка и мнима. Ему рукоплескали еще громче. Катон заявил в сенате, что надо как можно скорее решить дело и отправить послов обратно, иначе Рим забудет, что он Рим.

В Риме много лет жила тысяча греков-заложников, взятых после битвы при Пидне. В живых осталось уже немного. Они просили вернуть их на родину. Сенат спорил. Катон сказал:

– Разве нет у нас дел важнее? Не все ли равно, кто похоронит кучку дряхлых греков – наши могильщики или ахейские?

Среди этих заложников был знаменитый историк

Полибий. Он просил вернуть изгнанникам их почетные должности. Катон с ласковой улыбкой произнес:

– Как, по-вашему, если Одиссей забыл в пещере циклопа шляпу и кошелек, станет ли он возвращаться за ними?

В Риме уже были свои историки, но писали они по-гречески: латинский язык был еще груб и не разработан. Один из этих историков извинялся в предисловии за возможные ошибки в греческом языке. Катон сказал:

– Зачем извиняться за ошибки, когда можно их не делать? Кто неволит тебя писать по-гречески?

Сам Катон написал первую историю Рима на латинском языке. Он писал ее во славу римского народа, а не во славу честолюбивых полководцев – поэтому в ней не упоминалось имен: не «Сципион пошел на Африку…», а «римское войско пошло на Африку…». Однако не забыл упомянуть имя слона, на котором ехал Ганнибал. Слона звали Сур, и один клык у него был выщерблен.

Катон-цензор

В нашем представлении цензор – это человек, который проверяет издаваемые книги: нет ли в них недозволенного для печати. В Древнем Риме значение этого слова было другим. Цензорами назывались должностные лица, составлявшие списки двух высших сословий Рима – сенатского и всаднического. Они были блюстителями порядка и добронравия. Это была должность, будто специально созданная для Катона. Его избрали цензором, когда ему было 50 лет, и полтора года его цензорства (184–183 года до н. э.) запомнились Риму надолго.

С Катоном нельзя было шутить. Во время проверки сословия всадников он задал кому-то положенный вопрос:

– Имеешь ли ты жену по твоей воле?

Всадник пошутил:

– По моей воле, да не по моему вкусу.

Катон разжаловал его за непочтительный ответ.

Другому всаднику сделали замечание: сам он был толст, а конь тощ. Толстяк объяснил:

– Это потому что о себе забочусь я сам, а о коне – мой раб.

Его тоже разжаловали.

Сенатора Манилия Катон исключил из сената за то, что он поцеловал жену в присутствии дочери. Сам Катон позволял жене обнимать его только во время грозы, когда ей было страшно.

Честолюбцев Катон презирал. О тех, кто вечно искал государственных должностей, он говорил:

– Они не могут ходить без ликторов, потому что боятся заблудиться.

Но главными врагами Катона оставались три сенатора, которых мы знаем: Сципион, Фламинин и Эмилий Павел.