Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.) - Владимир Топоров

«Аще же ты не хощеши пещися нашими душами и пастух словесным овцам не хощеши нам быти, мы уходим от места сего и от храма Святыя Троица и от обета нашего неволею отпадаем. И заблудим, акы овца не имущи пастуха, в горы презорьства и распутиа; злым мыслемь предавшеся, съкрушени будемъ мысленым зверем, сиречъ диаволом. Ты жь ответ въздаси пред необиновенным судиею вседръжителем Богом».

Условия были сформулированы братией жестко. Возможно, тон был возбужденным, повышенным, но не от непочтения или грубости, а от горести, охватившей их при мысли, что Сергий не будет их окормлять и далее. Епифаний красноречиво описывает, как происходил разговор:

Се же глаголаша ему братиа, прещениемь претяше и грозами грозяше: много бо преже, по многы дни молиша его, нудяще ово смирением, ово же тихостию и ласканием, иногда же прещениемь и жестокыми словесы претяху, жалующеся. Он же, крепкый душею, твръдый верою, смиреный умом, ни ласканию повинуся, ни прещениа боящеся, но выше прещениа муж обретеся.

Ситуация становилась все напряженней и неразрешимей. Братия принуждала Сергия стать игуменом, онъ же смиреномудръ сый, не хотя того приати, ниже еже издетъства съвъзрастъшее ему богоподражанное смирение оставити. Казалось, что выхода из тупика уже нет — тем более, что таковое тех моление Сергий оттрясе, грешна суща себе глаголя и недостойна, как бы поставив тем самым на этой теме окончательную точку. После этого, вскоре же, братия, вероятно, покинула бы своего наставника и их отношения, до того ничем не замутненные и которыми обе стороны дорожили, прекратились, если бы Сергий не прирек и се, казалось бы, в противоречие со всеми его предыдущими, в частности и с последними, словами:

«Яко мои глаголи не съгласуют вашим словесем, поне же вы убо излишне принужаете мя на игуменьство, азъ же излише отрицаю ся. Елма же азъ убо сам хощу учениа требовати паче и учитися, нежели иных поучати: азъ убо самъ желаю от инех обладаем быти паче, нежели иными обладати и началствовати. Бою же ся суда Божиа; еда како будет се Богу тако любо, яко же вы повелеваете ми, воля Господня да будет!»

Это решение Сергия, по сути дела, решило все. Не скорое и не легкое, оно тем не менее было внезапным и освобождающим обе стороны от безвыходности. Подействовали ли, наконец, с запозданием аргументы братии, или здравый ум подтолкнул к компромиссу, или же сыграли свою роль угрозы и «шантаж ради блага», — ни то, ни другое и не третье. Перед нами чудесное озарение, незаметно и исподволь подготавливавшееся. Оно в самом явлении духа согласия, в готовности к жертве, становящейся благим приобретением даром, в нахождении и актуализации того нового пространства, где нет разноречья и противоре, чий, исчезающих в свете Божьей воли. Ни одна из сторон ничего не потеряла, но обе выиграли — и братия, что очевидно, но и сам Сергий, сумевший в мольбах и требованиях братии увидеть более важное — волю Божью и повиноваться ей. Это озарение через узрение Божьей воли и смирение говорят, может быть, об одной из главных особенностей Сергия, лучше и глубже всего вводящей в тайны сергиевой души и ее сопричастности божественному, но отражающейся и в человечности Сергия, никогда не выставляемой напоказ, но всегда в его душе пребывающей.

Епифаний, в общем, верно, но все–таки без должной глубины оценивает происшедшее:

Обаче побежен бывъ от своего милованного братолюбиа и от своего усрьдиа и тщивьства, едва повинуся тех молению. И посули быти прошению их и повинуся воле их быти, паче же рещи, воле Божии быти. И тако по сих всех преподобный Сергий въстенавъ из глубины сердца, и всю мысль, упование възложивъ къ вседръжителю Богу, рече къ ним въ смирении душа: «Отци и братиа! Азъ супротивъ вам ничтоже глаголю, воли Господни предавшиея: тот бо весть сердца и утробы. Идем въ град къ епископу».

Воля Божья и сердце человеческое едва ли случайно сошлись здесь вместе: они органически связаны друг с другом, во всяком случае в человеке такого духовного масштаба, как Сергий. Эта связь напрямую как раз и позволяет решать ситуации, подобные описанным, во всей их полноте и сразу, не отвлекаясь на частности, мелочи, постепенности. В жизни Сергия такие решения–озарения встречаются не раз, и едва ли он сам не знал цену таким победам духа.

Приняв решение, Сергий не стал откладывать его исполнение. Вместе с двумя старцами он отправился в Переяславль, где отбывший в Царьград митрополит всея Руси Алексей оставил вместо себя епископа Афанасия Волынского. Сергий назвал свое имя. Афанасий же слышав, радъ бысть, о Христе целование даст ему: преже бо бяше слышалъ яже о нем, начаткы добраго подвизаниа его, и церкви възгражениа, и монастырь основаниа, и вся благоугодныя детели, яже къ братии люди съ прилежанием, и многыя добрыя детели. Афанасий беседовал с Сергием о духовных делах. Когда она закончилась, Сергий снова поклонился Афанасию и стал умолять святителя дать игумена, наставника душам монахов. Тот, сославшись на речения Давида («Выведу избранного из народа моего» и «Ибо рука моя поможет ему, и мышца моя укрепит его») и апостола Павла («Никто не приемлет ни чести, ни сана, но только призываемый Богом»), сказал, обращаясь к Сергию:

«Тебе же, сыну и брате, Богъ възвавый от утробы матери твоея, яже и от многых слышах о тебе, да будеши отселе ты отецъ и игуменъ братии, Богом събраней въ обители Святыя Троица».

Сергий отказывался и говорил о своем недостоинстве. Афанасий же, исплънь же сый благодати Святого Духа, был краток — «Възлюбленне! Вся стяжалъ еси, а послуишниа не имаши». Сергий поклонился, и ответ его был столь же краток — «Яко Господеви годе, тако и буди; благословень Господь в векы!» Далее все развертывалось быстро, согласно выработанным правилам: Афанасий повелел священникам войти в святой алтарь, а сам с Сергием вошел в святую церковь. Там он повелел ему произнести изложение символа святой веры. Сергий преклонил голову, святитель перекрестил его и сотворил молитву для посвящения в сан, поставил его иподьяконом, а затем и дьяконом, совершил божественную литургию. Вместе они причастились тела и крови Иисуса Христа. А наутро Афанасий посвятил Сергия в священнический сан, повелел ему совершить божественную литургию и своими руками принести бескровную жертву. Сергий вся повеленаа ему съ страхомь и радостию духовною съвръши. После этого снова была беседа. Афанасий говорил об апостольских правилах, об учении отцов Церкви, о том, что нужно для усовершенствования и исправления души, давал советы, ссылался на священные тексты и, подводя итоги, — Сиа исправивь, и сам спасешися, и сущаа с тобою. И по–христиански поцеловав Сергия, отпустил его — въистину игумена, и пастуха, и стража, и врача духовней братии.

В заключение обряда поставления в игумены и беседы с Афанасием Епифаний, как бы боясь, что не все до того сказанное будет понято верно, еще раз повторяет:

Сице не кроме нрава боголюбива бысть се, ниже кроме Божиа промысла се съключися; яко не о себе игуменьство взя, но от Бога поручено бысть ему начальство. Не бо наскакывалъ на се, ниже превъсхыщалъ пред некым, ни посуловь сулилъ от сего, ни мзды давалъ, яко же творят неции санолюбци суще, друг пред другомь скачюще, верътящеся и прехватающе, не разумеюще Писаниа […] Яко да зде Божиа плъка въеводьство вручено будет ему, иде же убо толико множество инокь, акы въиньства духовныя храбры, общему всех владыце привести хотяще. И поне же чистоты ради житиа его достоинъ бысть таковыа благодати, достоинъ бысть предстательству, пастырь пастве; стаду словесных овець и священному монастырю началникь явися, Богъ бо произведе угодника своего на игуменьство.

Видно, немало было в то время санолюбцев, которые наскакивали на се, мздоимцев, людей, не разумеющих Писания, среди священства, если Епифанию так нужно было подчеркнуть, что он не о себе игуменьство взя, но от Бога поручено бысть ему начальство.

Дня Сергия начался новый этап его жизни, где его ждали новые подвиги подвижничества. Ответственность за монастырь и братию, число которой вскоре стало быстро возрастать, стала существенно большей; появились и новые обязанности; со временем росли и внемонастырские связи. Вскоре Троице–Сергиев монастырь стал превращаться в центр духовной жизни Руси, в Сергии нуждались многие, и многим он помогал словом, советом, делом. Попал Сергий и в сферу внимания светской власти. Узнали о Сергии и в других землях. Его духовное влияние росло как на дрожжах.

6. НАЧАЛО ИГУМЕНСТВА