Замок Фрюденхольм - Ганс Шерфиг

Услышав сообщение по радио, он сунул в карман револьвер, надел свою старую кепку и поехал на велосипеде в город, в командный центр, намеченный заранее. Он видел свет в окнах, видел, как люди выходили из домов, видел человеческий поток, льющийся к городу. Люди махали флажками и пели. Освещенные трамваи были переполнены, пассажиры висели на подножках и сидели на крышах.

Рам летел на своем велосипеде и декламировал:

Весенним днем к нам мрачный мир грядет,И даже солнца лик застыл в страданье,Давай подумаем, что он нам принесет —Помилование или наказанье.

Он чуть было не наехал на пожилого человека с острой бородкой, в золотых очках и с портфелем под мышкой, направлявшегося большими шагами в город.

— Вот черт! Магнуссен! Это ты? Здравствуй, старик, поздравляю!

Мадс спрыгнул с велосипеда, и друзья обнялись. Ничего не было удивительного в том, что люди обнимались на улицах. Старший учитель Магнуссен вынужден был поставить портфель, снять очки и вытереть глаза. В портфеле у него лежал огромных размеров револьвер, слишком большой, чтобы носить его в кармане; кроме того, учитель его немного побаивался.

Они не виделись с той августовской ночи, в лесу, когда лил дождь и немцы стреляли, а Магнуссен в кромешной тьме пытался обсуждать теоретические вопросы.

— Ты знаешь, Мартин умер, — тихо сказал Магнуссен.

— Да. Слышал.

— А остальные?

— О них нет никаких известий. Их не было в шведских транспортах?

— Нет, не было.

Да, их не было. О гибели некоторых знали. Но многое было еще неизвестно. Этот весенний вечер принес не только радость освобождения. «Весенним днем к нам мрачный мир грядет».

Показались машины с борцами движения Сопротивления. На рукавах у них были сине-бело-красные повязки, в руках автоматы, а на некоторых даже красовались стальные каски. Им махали руками, кричали «ура». Впервые народ видел армию освобождения. Организованную армию молодых людей. Тайную армию, которая создавалась, вооружалась и тренировалась в те времена, когда немецкие войска оккупировали страну. Борцы Сопротивления были вооружены гораздо хуже немцев. Многие довольствовались охотничьими ружьями и древними револьверами. Лучшее оружие припрятали военные специалисты, считавшие опасным вооружать гражданское население в освободительной борьбе.

В районе вилл слышалась стрельба. Что это, сражение? Но вот из садов в небо взвились ракеты. Нет, это фейерверк, салют радости. Среди всего, что люди прятали и запасали, были и шутихи, бенгальские огни, ракеты. Они лежали, ожидая дня освобождения, их тщательно хранили в сухом месте вместе с сигарами и настоящим кофе.

Может быть, не совсем разумно было жечь фейерверк в этот вечер. Ведь между хлопками взрывающихся шутих и бенгальских огней слышались и настоящие выстрелы, знакомый хохот автоматов, взрывы ручных гранат, орудийные залпы, доносившиеся откуда-то из города, из казарм. Для борцов движения Сопротивления это был не только праздник.

Но в виллах праздновали мир. Из погребов доставались настоящие продукты, настоящее вино, доброе виски, сигары, коньяк и кофе. И пока где-то стреляли из автоматов, в больших виллах слышалось хлопанье пробок, вылетавших из бутылок с шампанским. Жители вилл не изголодались за пять лет оккупации. Сейчас они пили, поздравляли друг друга; какая удача, что англичане пришли первыми! Подумать только, если бы это были русские! Не забрали бы они у нас виллы? Не опрокинули бы наши индивидуальные заборы и не съели бы наших фокстерьеров?

Всю ночь длился праздник. Прислуга только и знала, что готовила сандвичи и выносила бутылки. О сне некогда было и подумать. Люди пировали и веселились с полным правом. Радость объединяла все классы. Ведь почти у каждого знакомые или родственники томились в концентрационных лагерях или тюрьмах. Многим не хватало друзей, находившихся в Швеции, во Фрёслеве или в тюрьме Вестре. Это был праздник всего народа и праздник каждого. Обитатели вилл ведь тоже так или иначе принимали участие в движении Сопротивления.

На следующий день с самого утра началась стрельба. Трамваи и электрические поезда остановились. Только машины с борцами Сопротивления неслись по улицам, а на перекрестках и площадях стояли вооруженные часовые.

Молодая дама, член клуба «женщин-воительниц», мчалась на велосипеде в форме, вычищенной для нее прислугой, в город, чтобы выполнить свой долг и оказать помощь раненым. Но когда стрельба усилилась, она повернула назад, вспомнив, что должна была пойти в парикмахерскую. Она обещала, а слово надо держать. Да к тому же война не женское дело.

Фабрикант громко выражал свое неудовольствие по поводу того, что его машину остановили борцы Сопротивления. Почему эти люди меня задерживают? Кто дал им право? И как они держат винтовки? Вы, наверное, никогда не были охотником, милый человек? Нет? Я так и думал! Настоящий охотник знает, что ружье держат вот так!

Вышли заранее подготовленные праздничные номера газет. В «Дагбладет» целая полоса была отведена под объявления фирм «Клитгорд и сыновья», «Датский цементный трест» и других. А на следующей полосе редактор Ангвис требовал решительной расправы со всеми теми, кто сотрудничал с врагом.

Сбылось предсказание Арне Вульдума, что «Дагбладет» вывесит на фасаде редакции портрет Уинстона Черчилля. Портрет оказался еще больше, чем ожидали. Он был высотой в целых четыре этажа и закрыл окна редакционных контор почти как во время затемнения.

В стране снова появилось правительство. Восстановились законы и право. Но впредь до создания военных и полицейских сил на армию освобождения было возложено поддержание порядка и спокойствия в стране. Обитателям вилл уже надоело смотреть на борцов Сопротивления. Неужели эти люди так и будут ходить вооруженными. Разве это не опасно? Порезвились ребята — и хватит, пусть сдадут оружие и вернутся к своей неприметной жизни. Журналист из «Дагбладет» придумал забавное выражение: «борцы в свободное от работы время» — и щедро пользовался им.

В районе вилл арестовали нескольких граждан. Обитатели выражали недовольство. Можно наказывать легкомысленных девушек, якшавшихся с немцами. «Им следует задать порку», — говорили дамы на виллах, украшая столы к ожидаемому приему английских офицеров. Но с фабрикантами и директорами нельзя так обращаться. Кто имеет право судить, что следует назвать коллаборационизмом, а что исторической необходимостью?

Аресты прокатились по всей стране. Арестовывали крупных и мелких предателей родины. Преступники ведь тоже бывают разные.

— Существует два класса, — упрямо твердил Якоб Эневольдсен. А он — старый человек, мыслящий просто я примитивно. Он не понимал хода исторического развития, не понимал, что классовая борьба устарела, что цель рабочего движения теперь — укрепление сотрудничества и внутреннего единства нации. Расмус Ларсен, занявший пост председателя местного управления, только посмеивается над наивностью Якоба. Два класса! Два класса! Можно ли серьезно говорить о таких вещах.

Но, может быть, Расмус защищает крупных коллаборационистов потому, что сам действовал как коллаборационист.

— А разве ты, как председатель местного управления, не предоставлял в распоряжение немцев каток, когда они устанавливали орудийный расчет на хуторе Нильса Мадсена?

— Поостерегитесь, — сказал Расмус Ларсен. — В стране снова царят закон и право. И вы не смеете безнаказанно выступать с подлыми обвинениями, как во времена беззакония, когда вы могли в ваших газетенках помещать любую беспардонную болтовню! Если мы дали каток подрядчику, строившему орудийный расчет, то потому, что были вынуждены, нам угрожали. Да мы и не знали, что работа делалась для немцев. Мы думали, что строится новая подъездная дорога к хутору Нильса Мадсена!

Нильс Мадсен отправился в Ютландию навестить родных и друзей. Весенняя страда закончена, земледелец может и отдохнуть. Он уехал вечером четвертого мая, его супруга не знает, когда он вернется, не знает его адреса, у него так много родных, и он намерен навестить их всех.

Но Мариус Панталонщик был дома, когда за ним пришли. Пришли Эвальд и Йонни с повязками на рукаве, в стальных шлемах, с большими револьверами и арестовали его. Они обошлись с ним несколько жестоко. Он долго стоял с поднятыми вверх руками, а соседи, глядя на него, смеялись, хотя сам он плакал и причитал.

Теперь Мариус сидит под арестом в Престё и ждет приговора. А приговор будет суровый, ведь он носил оружие, был членом отряда штурмовиков и антиеврейской лиги и состоял в них до последней минуты.

Собирались арестовать и графа. Но воспротивилась «партия в бридж». Учитель Агерлунд является своего рода полицмейстером в округе, его штаб и командный пост размещен в историческом кабачке, где в свое время находился командный пункт хёвдинга Гёнго. Теперь уже можно сказать, что председатель местного управления Расмус Ларсен знал о существовании подпольной «партии в бридж». И хотя он не сторонник романтики Гёнге и безответственных актов насилия, все же он был членом подпольной группы, которая, может быть, вела самую опасную деятельность и в самые трудные годы оккупации поддерживала связь между ответственными лицами округи и движением Сопротивления.