Путь к золотым дарам - Дмитрий Баринов (Дудко)

Над эрзянскими лесами кружил сокол. Он высматривал не уток, не лесных зверьков — людей. Целый отряд сарматов, неведомо куда пропавший, хотя жившие над Сурой эрзяне говорили, что он шёл вниз по реке, прямо навстречу царю и его дружине. К соколу вдруг подлетела сорока и застрекотала:

— Кого ищешь, великий владыка? Златоволосого сарматского царя? Он провёл тебя: давно уже идёт лесами прямо к твоей столице. Придёт — твой дом сожжёт, жену к себе на ложе возьмёт, богатства разграбит. Как все сарматы. А ещё — святилище разорит, ваших жрецов и колдунов перебьёт, своих поставит — росским богам служить. Он хитрый: у мокшан городок походя разорил, а здесь никого не трогает. Пока что Сокол недоверчиво косился одним глазом на сороку. А та не утихала:

   — Боюсь, не одолеешь ты его, великий владыка. Ты сильный колдун, а его волхв с двумя ведьмами сильнее. Твой Копас так заворожат — неприступнее Ножа-Вара станет. И сами росы в городках обороняться умеют, не только в степи. Не было тебе соперника, лесной царь, а теперь нашёлся. А чаша его золотая? Сожжёт солнечным пламенем и тебя, и дружину твою, и любой городок. И леший с ним идёт, и волколаков целая стая. Не было ещё такого в наших лесах, не было!

Глаза сокола сверкнули гневом.

   — Показывай, где они идут.

   — Покажу, непременно покажу. Я тебя, великий владыка, уважаю. Только дальше вместе с вами не полечу. Недосуг мне, да и боязно. Сильны росы, ох и сильны! Если ты их не одолеешь — никто не одолеет.

Будь сокол настоящей птицей, а не царём-оборотнем, он был ещё подумал, прежде чем верить сороке, притом слишком уж осведомленной в людских делах. Но царь Тюштень, Сын Грома, не терпел на своей земле ни врагов, ни соперников и только раззадоривался, узнав о более сильном противнике. Иначе он бы не добыл своего лесного царства и не удерживал его столько лет.

А моление шло своим чередом. Жрецы вынесли из поварни и раздали людям куски варёного мяса и ковши с наваром. Брызгая наваром на все стороны, Вардай призывал Хозяина Зверей и всех его богов-помощников, берегущих скот и дающих поселянам телят, ягнят, свиней... Потом раздали яичницу, пироги, кашу. Поднимая сковороду с яичницей и кашей к небу, Вардай просил у матушки Анге-патяй для народа много детей, а ещё кур, гусей, уток.

Что бы ни творилось в мире, созданном Чаз-пазом и Кереметем, эрзяне священную кашу сварят и съедят. И мокшане, и мари. Даже если будут уходить на край света, а все сарматские орды погонятся за ними. Богов много, и всех задобрить надо. Сейчас ведь не времена Ши-паза, когда солнце грело в семь раз сильнее и хлеб давался без большого труда, а скота у лесовиков было больше, чем у сарматских царей.

Эрзяне называли богов по-своему. Мари — тоже по-своему. Боги всё равно услышат. Лишь бы не звал в этом святом месте никто и ни под каким именем того бога, что только зла хочет. У него свои святые места есть. Потому все косо поглядывали на Эпаная. Но тот вместе со всеми молился светлым богам и уминал священную пищу — и мясо, и яичницу, и кашу. Кереметь своим служителям поститься не велит, надо будет — сам голод нашлёт.

И всё же молившиеся встревожились, когда из лесу донеслось конское ржание и между деревьями показались, выставив вперёд копья, всадники в кольчугах и панцирях.

   — Ну, где же твои воины Солнца, полоумный старик? — раздался ехидный голос колдуна.

Поток закованных в железо всадников неторопливо вливался в долину. Впереди ехал Амбазук — громадный, с толстой шеей, выраставшей из широких плеч.

   — Эй, Паштеня! — гаркнул князь. — Соскучилась со своим медведем по сарматским мужчинам? Я тебе привёл их две сотни, авось хватит!

Сарматы дружно заржали. Арья окинула взглядом долину. Если толпа бросится сейчас в городок — железные конники всех переколют, изрубят, переловят арканами. А в Копасе — только стража. Бежать всем в лес или остаться в святилище, понадеявшись на волшебный золотистый свет над оградой? Городок всё равно сожгут и разграбят. Сезган дрожащей рукой утёр пот с лица. Воевода сейчас думал только о своём амбаре, полном пушнины и другого добра. Вон там, за царским домом. Паштеня застыла, прижав к себе детей. Обе царицы знали не хуже воеводы: городок трудно долго удержать, если в тыл осаждающим не ударит конная дружина. Гонца к Тюштеню послали, но успеет ли царь? Оставалось надеяться на таинственных воинов Солнца. И царицы надеялись, зная, что старый Вардай ничего зря не обещает.

   — Так где же воины Солнца? — повторил Эпанай.

   — Они ближе, чем ты думаешь, — спокойно ответил главный жрец.

Из-за лесистых гор вдруг раздался волчий вой — громкий, протяжный. Колдун издевательски ухмыльнулся:

   — Неужто они? Волка Кереметь создал.

Вардай вынул из простого серого чехла старинную бронзовую секиру. Из её обуха вырастали две головы — волка с грозно оскаленной пастью и орла.

   — Видел эту секиру? Семь веков ей. Птица Грома — орёл, зверь Солнца — волк, и боятся их все черти. И сам Кереметь, хоть он волка и создал. Попробуешь вызвать хоть одного своего беса — изрублю.

Кого изрубит священная секира — беса или его вызывателя, жрец не сказал. Высокий, с могучей гривой седых волос, он сейчас напоминал скифских воителей далёких времён. У пояса его висел скифский акинак с головой грифона на конце ножен. И служитель Кереметя невольно съёжился под грозным взглядом старейшины.

В этот миг из чащи выехал одинокий всадник: на белом коне, во всём белом, с копьём и золотым щитом, молодой, светловолосый. Увидев его, сарматы, размахивавшие арканами с гоготом и криками: «Лесовики, выходите, вязать будем!», вдруг разом смолкли. А из леса за их спинами хором завыли десятки волков. Кони сарматов в испуге заметались. А белый всадник со смехом погнал на них коня и вдруг, оттолкнувшись от земли, взмыл над городком, над соседними горами, над верхушками деревьев — прямо в небо. И разошлись чёрные тучи, хлынул на землю солнечный свет, загоняя тень и сумрак в непролазные дебри.

А из леса раздалось многоголосое: «Слава!» Вслед за небесным всадником в долину вылетели, гремя доспехами, сарматы — похожие и непохожие на воинов Амбазука. Среди новых пришельцев Арья заметила немало светловолосых венедов. Впереди скакал стройный златоволосый воин, и золотые ножны его меча ярко блестели в солнечных лучах. На ветру трепетало красное знамя с золотым трезубцем.

   — Мама, это росы! — крикнул царевич Сексяль, в свои восемь лет знавший тамги всех сарматских племён.

   — Час от часу не легче! Кто ж страшнее — Амбазук или безбожный Ардагаст? — заволновались эрзяне и мари.

А железный клин росов уже врезался в царских сарматов, не успевших построиться в такой же клин из-за того, что лошади их были напуганы волками. Длинные копья вышибали воинов Амбазука из седел, насквозь пробивали доспехи. Потом в ход пошли мечи. Огромная кханда индийца крушила панцири, рассекала шлемы вместе с головами. Амазонки, засыпав стрелами врагов, обрушились на них с топорами. Волки, целой стаей выскочив из чащи, вцеплялись в ноги коням, а потом на земле рвали упавших всадников прежде, чем те успевали подняться в своих тяжёлых доспехах.