Пролог - Николай Яковлевич Олейник

деятельность революционной эмиграции. Англия никак не хочет согласиться с мыслью о взаимной выдаче «государственных преступников». Она давала прибежище Гарибальди, Мадзини, Кошуту, Герцену и Огареву, принимала князя Кропоткина... Германия решила этот вопрос в пользу царизма, но Англия хранит традиции, она не только дает прибежище нигилистам, революционерам, но и предоставляет им трибуну для выступлений. Потому-то и неспокойно на душе у мадам Новиковой, и вынуждена она время от времени писать нечто такое, чтобы выбить из-под ног русских революционеров-эмигрантов почву, не дать им возможности вызвать к себе симпатию.

— Я чувствую интерес английской публики к нашим событиям, — продолжал разговор Степняк. — Нынче или несколько позднее она все же поймет, где правда. И новая моя книга должна способствовать этому. Думаю сделать ее настолько аргументированной, чтобы она наносила по деспотизму удар неотвратимый, убийственный.

— Уверен, это вам удастся. «Подпольная Россия» покорила наши сердца. Пишите, я буду вашим переводчиком, издателем — кем угодно, только бы дело, за которое боретесь, восторжествовало.

— Благодарю, мистер Вестолл. Я тронут вашей готовностью. Только деятельность таких людей, как вы, способствует тому, что ваша страна остается островком свободы.

— Условно, мистер Степняк, условно, — едва улыбнувшись, сказал Вестолл. — Все познается в сравнении.

— Это верно, конечно. Однако же то, что имеете вы, англичане, что считаете жизненной нормой, нам приходится добиваться ценою чрезвычайных усилий и многочисленных жертв.

— Когда-то и наш народ платил такую же цену.

— Тем удивительнее, что сейчас встречаешься с непониманием, а порою и просто враждебным отношением к нашей борьбе.

— Новым поколениям свойственно забывать дела ушедших.

— К сожалению, это так.

Вестолл имел свой особняк, однако большинство времени проводил в библиотеке, в редакциях, на разного рода приемах и встречах. У него множество знакомств! Журналисты, писатели, издатели, дипломаты, государственные чиновники, дельцы. Ходить с ним, быть в его обществе — тяжкое испытание: непрерывные поклоны, улыбки, порою, разумеется, искусственные. Все же Сергей благодарен Вестоллу, потому что без него вряд ли сумел бы за такой короткий срок, войти в деловой мир Лондона.

Как-то, на другой или на третий день, после посещения и беседы Сергея с Энгельсом, Вестолл сказал Степняку:

— Вас хочет видеть Перси Бантинг, редактор «Контемпорари ревю».

— Откуда ему известно о моем приезде?

— Странный вопрос, мистер Степняк. Об этом знает весь деловой Лондон. Бантинг влиятельный политический деятель. Мне кажется, вам не следует упускать случая...

— Боюсь, что частые встречи войдут в систему, — не дал ему закончить Степняк. — Каждый день приглашения, встречи, беседы... Когда же работать?

Вестолл пожал плечами.

— Но ведь это тоже работа, мистер Степняк. Вы встречаетесь с людьми — агитируйте, обращайте их в свою веру. Для политического деятеля любая аудитория годится. У Бантинга наверняка будет кто-нибудь из членов парламента. Лучшего места и повода выразить свои мысли, пожалуй, и не найдете.

...И вот он у Бантинга. Богатство, роскошь, на столе дорогие и изысканные яства. Гостей не много, все внимание ему, Степняку. Сергей сидит по левую руку хозяина, напротив — пожилая антипатичная дама, которая своим вниманием, кажется, окончательно выведет его из терпения, затем еще какие-то дамы и господа... Справа от Бантинга мистер Слагг, один из парламентских лидеров, депутат текстильного Манчестера.

Тосты, любезности... Степняк благодарит Бантинга за публикацию его статьи-обращения. Говорит больше Слагг. Он хорошо ориентируется в европейской политике, в делах восточной империи.

— Мистер Степняк, — обращается Слагг, — мы многое и довольно разноречивое знаем о вашем нигилизме. Это верно, что основным методом своей борьбы вы считаете террор, а целью — уничтожение всякой государственной власти?

Вопрос провокационный, это ясно. Слагг не такой простак, чтобы не понимать, что ни одна более-менее солидная партия, организация в современных условиях общественного развития не может базироваться только на одном принципе или на односторонней основе. Однако на вопрос надо отвечать. Но как? Английского языка он в совершенстве не знает... Может быть, по-французски?.. И Сергей, путая языки, начал пояснять. Уже в который раз даже за эти полмесяца, что он в Лондоне, приходится отбрасывать обвинения в насилии, убийствах, ограблениях. Глубоко укоренились в некоторых головах искривленные представления о нигилистах. Крепкий же это орешек! Чтобы раскусить его, придется потратить немало усилий. Разъяснить, что в то время, когда они — он и его друзья — шли в народ, умирали в тюрьмах, на каторге, гибли на виселицах, другие, которые были причиной этому, виновники этого, выставляли себя перед Европой жертвами бандитских нападений нигилистов.

— Господа, — спокойно говорит Сергей, — я приехал к вам в очень трудное для моего отечества время. Российская империя, эта самая большая держава Европы, население которой составляет третью часть населения континента, стоит на пороге великих перемен. Экономическая отсталость страны, бедность и политическое бесправие простолюдина вынудили широчайшие массы к борьбе с социальной несправедливостью. Это уже не отдельные вспышки грозной казацкой вольницы, а глубоко продуманная, аргументированная борьба народа. Кто такие русские революционеры, или, как с легкой руки европейской журналистики вы их называете, нигилисты? Это лучшие сыны и дочери нашего народа. Не слава, не личная выгода ведут их тернистыми путями борьбы. Свобода и равенство — написано на их знаменах. Земля и воля.

Его слушают. Отставлены рюмки и бокалы, отодвинуты вилки, — все очарованы его словами. Насторожен Бантинг, несколько удивлен Слагг, с заметным интересом слушают дамы. Понимают ли его англо-французскую смесь или из вежливости делают вид внимательно слушающих?

— Вы знаете, господа, чем пока что заканчиваются наши выступления, — продолжает далее Степняк. — Сотни, тысячи осужденных на каторгу, замурованных в каменных мешках крепостей, казненных на эшафотах. Во имя насаждения так называемого порядка и искоренения крамолы российский абсолютизм не останавливается ни перед чем. А жестокость, господа, порождает жестокость. Нигилисты не демоны разрушения. К динамиту, к кинжалу они вынуждены прибегать, чтобы защищаться, защищать свои принципы, самих себя. Поймите это — и революционеры предстанут перед вами не страшным чудовищем, а величайшими патриотами, детьми своего народа, людьми передовой Европы. Не террор, не убийства наша цель, мистер Слагг, а освобождение народа из лапищ самодержавной тирании, перестройка общественного порядка на демократических основах.

— Спасибо, мистер Степняк, — благодарит Слагг. — Вы прибыли... — Он нарочито делает паузу, делая вид, что обдумывает фразу, но Сергей понимает его.

— Да, я прибыл