При свете луны - Дин Кунц

– Дружище! – проорал Дилан, словно надеялся, что его крик вернет младшего брата.

Эха крик этот не вызвал. Звук ушел, как в пуховую подушку.

– Теперь меня это тревожит. – Пэриш Лантерн уже выбивал чечетку, чтобы улучшить кровообращение ног. Обхватив себя руками, он оглядывал бескрайнюю ледяную равнину, словно она таила в себе больше ужасов, чем альтернативная реальность, в которой обитали присасывающиеся к мозгу пиявки.

От морозного воздуха из носа Дилана полило, и около каждой ноздри выросла миниатюрная сосулька.

Несколько секунд спустя Шеп вернулся, уже без ученого.

– Торт.

– Куда ты его перенес, сладенький?

– Торт.

– Там тоже много льда?

– Торт.

– Он же замерзнет до смерти, дружище.

– Торт.

– Мы должны всегда поступать правильно, сладенький.

– Не Шеп, – ответил Шеперд.

– И ты тоже, сладенький. Только правильно.

Шеперд покачал головой.

– Шеп может быть чуть-чуть плохим.

– Нет, не думаю, что можешь, дружище. Иначе потом будешь наказан.

– Никакого торта? – спросил Шеп.

– Дело не в торте, сладенький.

– Шеп может быть чуть-чуть плохим.

Джилли переглянулась с Диланом.

– Ты можешь быть плохим, сладенький? – спросила она Шепа.

– Только чуть-чуть.

– Чуть-чуть?

– Только чуть-чуть.

Слезы замерзли и на ресницах Лантерна. В его глазах читалось чувство вины, оно же слышалось в его голосе, когда он сказал:

– Чуть-чуть может быть даже полезным. Более того, если зло достаточно велико, решительно положить ему конец – правильный поступок.

– Ладно, – сказал Шеп.

Все молчали.

– Ладно? – спросил Шеп.

– Думаю, – ответил Дилан.

С застывшего неба пошел снег. Такого снега Джилли никогда не видела. Не снежинки – твердые гранулы льда.

– Слишком много, – сказал Шеп.

– Слишком много чего, сладенький?

– Слишком много.

– Слишком много чего?

– Думания, – пояснил Шеп и добавил: – Холодно, – после чего перенес их на озеро Тахо, уже без Проктора.

Глава 49

Шоколадно-вишневый торт с шоколадной глазурью, который они ели, стоя у «островка» в центре кухни Пэриша Лантерна, стал для них утешением и наградой, но Джилли также казалось, что торт этот – хлеб какого-то странного причастия. Ели они молча, глядя в тарелки, следуя правилам столового этикета, установленным Шепом.

Она полагала, что по-другому и быть не могло.

И снаружи дом не производил впечатления маленького, но только попав внутрь, можно было представить его истинные размеры. Когда Пэриш отвел их в просторное крыло для гостей, где для них приготовили две спальни, Джилли подумала, что здесь, не чувствуя неудобств или тесноты, могли бы разместиться и двадцать человек.

Путешествие на Северный полюс вымотало Джилли, и она считала, что обязательно должна поспать несколько часов, однако, съев торт, почувствовала себя бодрой и полной сил. Так что задалась вопросом, не уменьшили ли происшедшие с ней изменения ее потребность во сне.

К каждой спальне примыкала большая ванная, с мраморными полами, стенами, столами. Душевая кабина и ванна с золотыми кранами предлагали два варианта водных процедур: душ или долгое лежание в горячей воде. Вешалки с подогревом гарантировали, что полотенца всегда будут теплыми. Набирать воду в ванну Джилли не стала, зато не отказала себе в удовольствии чуть ли не полчаса постоять под душем, впитывая в себя тепло воды.

Мыло, шампунь, косметика однозначно указывали на то, что Пэриш постарался максимально учесть ее вкусы. Иногда делал правильный выбор, случалось, что и ошибался, но в основном попадал точно в цель. Его внимательность очаровала Джилли.

Освежившись, подкрасившись, в чистой одежде, она нашла дорогу из крыла для гостей в гостиную. По пути пришла к выводу, что уют и плавные переходы из комнаты в комнату не позволяют большинству гостей осознать истинную огромность дома. И, несмотря на мягкость райтианских силуэтов, несмотря на единение с природой благодаря окнам и дворикам, дом был загадочным, закрытым, таящим массу секретов именно там, где вроде бы все выставлялось напоказ.

Джилли это не удивляло, наоборот, ей казалось, что по-другому и не могло быть.

Из гостиной она вышла на консольную террасу, которую архитектор магическим образом подвесил среди сосен, наполняющих воздух тонким ароматом. И, конечно же, с террасы открывался сказочный вид на лежащее внизу знаменитое озеро.

Через несколько минут к ней присоединился Дилан. Они постояли в молчании, наслаждаясь панорамой озера, залитого лучами предвечернего солнца. Время для разговоров уже миновало и при этом еще не пришло.

Пэриш успел извиниться за то, что не может обеспечить уровень обслуживания, к которому привыкли его гости. Как только ему стало ясно, что с ним, спасибо наномашинам, происходят глубинные изменения, он отправил четырех своих слуг в недельный отпуск, оставив только Линя, мажордома, чтобы свести до минимума число людей, которые могли стать свидетелями его трансформации.

Дилан простоял рядом с Джилли не больше двух минут, как на террасе появился Линь. Принес коктейли на лакированном, инкрустированном перламутром подносе. Два идеальных мартини, смешанные в стаканах, не в шейкере.

Стройный, но крепкий, двигался он с грацией танцовщика и спокойной уверенностью обладателя черного пояса по тэквандо. Едва ли Линь прожил на свете больше тридцати пяти лет, но в его черных глазах светилась мудрость столетий. После того как Джилли взяла с лакированного подноса стакан, Линь склонил голову и произнес одно слово на китайском. То же самое повторилось и с Диланом. Джилли каким-то образом поняла, что слово это означало и добро пожаловать, и пожелание удачи. Потом Линь удалился, тихо и быстро, как дематериализовавшийся призрак. Если бы все происходило зимой и на террасе лежал снег, он мог бы и не оставить следов ни когда приходил, ни когда ушел.

В этом тоже было что-то сверхъестественное.

Пока Джилли и Дилан наслаждались великолепным видом и мартини, Шеп оставался в гостиной. Он нашел себе подходящий угол, где мог простоять час или два, ограничив информационный поток, поступающий от органов чувств, видом двух встречающихся одна с другой стен.

У французов есть поговорка: «Plus ca change, plus c’est la meme chose». Означает она следующее: все течет, ничего не меняется. Стоящий в углу Шеперд являл собой комедию и трагедию этой истины. Даже с новыми способностями, иной раз ему хотелось отгородиться от окружающего мира.

С учетом того, что программу Пэриша Лантерна транслировали пятьсот радиостанций по всей стране, шесть дней в неделю, с понедельника по субботу, с наступлением сумерек он обычно принимался за работу. В студии, оборудованной в подвале, он мог принимать звонки как слушателей, так и гостей передачи, а с помощью Линя и радиоинженера – вести ее. Настоящая студия располагалась в Сан-Франциско, но, благодаря четкой и эффективной связи, у слушателей создавалось полное впечатление, что ведущий и его гости сидят там всю ночь напролет и ведут неспешную беседу.