Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок) - Жюль Верн

Выбившись из сил, разбитый и измученный, я добрался до люка, открыл крышку и сполз по трапу. Буря достигла высшего предела ярости. Стоять на ногах было невозможно.

Капитан Немо вернулся к себе около полуночи. Я слышал, как резервуары мало-помалу наполнились и «Наутилус» тихо погрузился под волны.

Сквозь открытые иллюминаторы в салоне я видел больших рыб, мелькавших мимо, как призраки, в воде, светящейся от вспышек молний.

«Наутилус» опускался все ниже. Я полагал, что он остановится на глубине метров пятнадцать. Но нет, верхние слои были слишком взволнованны; чтобы отдохнуть от качки, надо было опуститься метров на пятьдесят.

Зато в какой спокойной, невозмутимой тишине мы очутились! Кто бы мог поверить, что в эту минуту над океаном бушует неистовый ураган!

Глава двадцатая

Под 47°242 широты и 17°282 долготы

Бура отбросила нас к востоку, и надежда убежать с «Наутилуса» и добраться до Нью-Йорка или к реке Св. Лаврентия исчезла. Бедный Нед в отчаянии уединился, как капитан Немо. Мы с Консейлем не расставались.

Я сказал, что «Наутилус» уклонился к востоку, но надо было сказать — к северо-востоку. Несколько дней он блуждал по океану, то погружаясь, то всплывая в окружении туманов, столь гибельных для мореходцев. Туманы эти бывают вследствие таяния льдов, что поддерживает чрезвычайную влажность воздуха.

Сколько судов погибло в этих местах, пока они искали в тумане мерцание береговых огоньков! Сколько бедствий причиняла эта плотная масса мглы! Какой страшный треск раздается здесь при ударах кораблей о подводные камни! Сколько судов сталкивается друг с другом, несмотря на предупреждающие огни, свистки и колокола, бьющие тревогу!

Дно этих морей представляет поистине поле сражения, где еще лежат разбитые корабли. Одни давно уже обратились в рыхлую массу, другие, погибшие недавно, отражали свет нашего прожектора на своей металлической обшивке. Сколько судов погибло вместе с ценным грузом, со всем экипажем, толпами эмигрантов, в этих местах — около мыса Рейс, острова Святого Павла, в проливе Белл-Айл, в заливе Святого Лаврентия! Сколько жертв занесено в летописи смерти пароходами компаний «Ройял-Майл» и «Инманн, Монреаль»! Суда «Сольвейг», «Параматта», «Венгерец», «Канадец», «Англосакс», «Гумбольдт», «Соединенные Штаты» погибли; «Арктик», «Лионец» затонули при столкновении; «Президент», «Пасифик», «Сити Глазго» погибли по неизвестным причинам.

И среди вот таких останков шел «Наутилус», как бы проводя смотр мертвецам.

15 мая мы были на южном конце Ньюфаундлендской отмели. Она вся состоит из наносной почвы, из огромного количества органических остатков, занесенных или Гольфстримом с экватора, или с Северного полюса противоположным холодным течением, идущим вдоль американского берега. Здесь же в половодье скапливаются и неправильной формы валуны, отрываемые от берегов. Образовалось тут и громадное кладбище погибших рыб, моллюсков и зоофитов.

Глубина здесь незначительная, но к югу вдруг идет уступами большая впадина глубиной тысячи три метров. Тут Гольфстрим расширяется, течет медленнее, а температура его понижается.

Из рыб, которых спугнул «Наутилус», назову пинагора с черной спиной и оранжевым брюхом, он подает своим соплеменникам редкий пример супружеской верности; хюпернака, род мурен, изумрудного цвета, превосходного на вкус; карраков с выпуклыми глазами и собачьей головой; морских собак яйцеживородящих, похожих на змей; черных пескарей длиной двадцать сантиметров; длиннохвостых макрорусов, серебристых рыбок, заплывших далеко от северных морей.

В сети попала еще одна смелая, сильная, мускулистая рыба — бычок северных морей, с иглами на голове и шипами на плавниках, настоящий скорпион, длиной два-три метра, злейший враг трески и лососевых. Тело у него круглое, темного цвета, с красными плавниками. Сладить с ним было нелегко; эта рыба благодаря особым жаберным крышкам способна довольно долго жить вне своей родной стихии.

Назову, чтобы не забыть, боскиен, маленьких рыбок, которые долго сопровождают корабли в северных морях, и перейду к треске, которую видел в любимом месте ее пребывания, на Ньюфаундлендской отмели. Можно сказать, что треска здесь — рыба горная, так как Ньюфаундленд не что иное, как подводная гора.

Когда «Наутилус» прокладывал себе дорогу сквозь плотную массу стай трески, Консейль не мог воздержаться от замечания:

— Неужели это треска? Я, с позволения их чести, думал, что она совсем плоская!

— Она плоская лишь в рыбной лавке или на рынке, где ее продают выпотрошенной и распластанной. В воде же она совершенно круглая и превосходно приспособлена к плаванию.

— Это верно, — ответил Консейль. — Боже мой! Сколько ее тут! Точно муравейник!

— Ее было бы гораздо больше, если бы не существовало ее врагов — скорпен и человека. Знаешь, сколько икринок насчитывается в одной самке?

— Я буду угадывать: пятьсот тысяч?

— Одиннадцать, друг мой, миллионов!

— Я этому поверю, только если сам их пересчитаю!

— Пересчитай, Консейль. Но лучше будет, если ты мне поверишь. Не забудь и того, что французы, англичане, американцы, датчане, норвежцы ловят треску тысячами тонн. Поедается ее количество страшное, и если бы она не отличалась удивительной плодовитостью, то ее вскоре бы не стало. В Англии и Америке пять тысяч судов и семьдесят пять тысяч матросов заняты исключительно ловлей трески. Каждое из судов привозит в среднем до сорока тысяч штук, а в общем — двадцать пять миллионов. У берегов Норвегии происходит то же самое.

— Ну хорошо, — согласился Консейль, — я считать не с тану.

— Что?

— Те одиннадцать миллионов икринок, которые есть в каждой самке. Но я, с позволения их чести, сделаю замечание.

— Какое же?

— А такое, что если бы из каждой икринки рождались мальки, то четырех самок было бы достаточно для снабжения треской Англии, Америки и Норвегии.

Пока мы обходили отмель, я хорошо разглядел длинные снасти, на каждой из них двести крючков, а каждая рыбачья лодка ставит такие снасти дюжинами. Снасть опускается с помощью маленького якорька, а верхний конец удерживается леской, прикрепленной к пробковому поплавку. На поверхности воды мелькало огромное количество этих пробок, и «Наутилус» весьма удачно маневрировал, чтобы не снести эти крючки и самому в них не запутаться.

Впрочем, «Наутилус» недолго пробыл в этих водах и поднялся до 45° северной широты — на широту Сен-Жана и Хартс-Контента, где опущен конец трансатлантического кабеля.

«Наутилус» пошел не на север, а к востоку, как бы вдоль плато, на котором лежит телеграфный кабель и где рельеф дна измерен с чрезвычайной точностью.