Настоящая фантастика – 2013 (сборник) - Андрей Бочаров

Иногда ночами я не могу заснуть, так сильно думаю об этом. Крысята дрыхнут у меня под боком, зубки чешут, а я лежу, смотрю на звёзды, и Оскол мне представляется тогда огромным театром, вроде кукольного: сцена, занавес и маленькие люди, нити от которых тянутся куда-то к небесам. И эти ниточки такие прочные, что их уже не оборвать, пусть даже кукла износилась. Стальные нити, может быть, адамантиновые. Самое умное, до чего я додумалась, это будто старое заклятие каждый год спохватывается, «вспоминает» обо мне и ищет мою «нить», чтоб её оборвать.

А я ему каждый раз подсовываю другую.

Всё-таки жаль, что я не волшебница, а то бы непременно с этим разобралась.

У всех, кто добровольно ищет смерти, есть на то свои причины. Иногда дурацкие, вроде скуки или несчастной любви, а иногда серьёзные, от них рехнуться можно. Была одна женщина, у которой умерли дети и она совсем помешалась от горя. Сестра просила за неё, и я не смогла отказать. Впрочем, даже если я и откажусь, не всё потеряно – на крайний случай есть ещё астрал и крайняя обитель.

А у этого дядьки, похоже, причины были серьёзные, хотя выглядел он как обычный придворный хлыщ. Вернее, как придворный хлыщ, который две недели ползал по лесам, жрал что попало, ночевал у костра и подтирался листиком. Костюм его был весь в пыли и конской шерсти, бархатный колет, обшитый золотой тесьмой, потёрся и залоснился, тёплый синий плащ, который он сейчас отбросил за спину, помялся, штаны с прорехою, а сапоги не знали щётки много дней. В то же время его лошадь не выглядела усталой, так что последние дни он скорее шатался по окрестностям, чем шёл издалека. Как и все аристократы, он был бледен, только кожа у него была не белой, а какой-то слишком белой, чтоб назвать её здоровой. Это была мёртвая, слепая белизна, среди которой выделялись пятнышки и трещины, как будто что-то разъедало человека изнутри, а когда он снял берет, чтобы раскланяться, я увидела, что пальцы его скрючены и одного мизинца не хватает, лицо опухло, а волосы на голове торчат пучками, словно островки речного камыша среди гноеточивой сыпи. Грязная кожа, изуродованные пальцы, воспалённые глаза и запах гниющей плоти, который не в силах отбить никакие духи… Я не очень разбираюсь в болезнях, но даже у меня похолодело сердце: будь он хоть трижды бессмертный и трижды аристократ, ошибки быть не могло.

Лепра, подумала я. Это лепра.

Всякий раз теряюсь, когда вижу подобное. Этот человек был болен, и если бы мы жили в прежнем мире, до Заклятия, я бы сказала, что он болен смертельно. Ну а поскольку в нашем мире нет ни смерти, ни лекарства от проказы, то ему и дальше суждено страдать и разлагаться заживо.

Вот про это я говорила, что в мире есть вещи похуже смерти.

Но всё это было не важно, ибо по-настоящему меня поразило другое.

Этого человека я знала.

Его было трудно узнать, особенно теперь, когда он выглядел так ужасно. Но эта его манера кланяться и говорить, этот взгляд я узнала бы из тысячи, пусть даже голос его стал скрипучим, как несмазанная дверь.

Бард Кассиус де Рей из Туар-Гелена.

Я ещё раз глянула на лошадь, распознала среди поклажи маленькую арфу в кожаном чехле и поняла, что угадала. Бард молчал. А я стояла перед ним, глядела снизу вверх – недоразвитая угловатая дурёха с костылём, такая же оборванная, как и он, а в голове у меня было пусто и только сердце бухало в груди. Вся моя злость куда-то испарилась. Я проглотила все колючие словечки, что вертелись у меня на языке и норовили выпрыгнуть, и произнесла одно лишь слово.

– Больно? – спросила я.

– Боль – не самое страшное, госпожа, – грустно улыбнулся Кассиус. – Я к ней привык.

– Есть средства…

– Есть, я знаю. Только мне они уже ни к чему. Проказа – милосердная болезнь… впрочем, до определённой степени.

Я опять поразилась. Даже сейчас, в таком ужасном положении поэт изыскивал красивые сравнения. Когда он улыбался, разочарование и безнадёжность исчезали с его лица, и это был прежний Кассиус де Рей, за которым я когда-то, будучи совсем малявкой, бегала с подружками. Мы всегда просили его спеть или сыграть, а он всё время торопился и отшучивался. Высокий, красивый, с арфой за спиной и неизменным свежим цветком в петлице, он дюжинами сочинял дразнилки, над которыми мы хохотали до упаду, а в кошельке у него были леденцы. Мы ничего не смыслили в куртуазной поэзии, но его весёлые песенки, такие, как тот же «Крысомор» или «Шляпа моя, шляпа», распевали до самозабвения. Когда он соглашался спеть, все люди замирали, и даже куры переставали кудахтать, а свиньи – возиться в грязи. Вряд ли он помнил меня, обычную дворовую девчонку, дочку угольщика и прачки. Но я его помнила. Этот человек сросся со своим несчастьем, он целиком признал свои заслуги и грехи, он смирился и больше уже ничего не хотел. Я не знала, что ему сказать. У меня ком к горлу подкатывал.

Я не хотела лишать его жизни.

– При дворе наместника хорошие лекари, – сказала я, правда, не очень уверенно.

– Я давно там не живу. Сама понимаешь почему. Мне нигде нет места. Раньше такие, как я, надевали балахон из мешковины и ходили с колокольчиком, чтобы люди слышали их и уступали дорогу. Но в этом нет нужды. Я сам ищу одиночества. Конечно, есть обители, но прокажённым туда хода нет.

– Есть ещё астрал, – напомнила я.

Кассиус покачал головой.

– Я… не хочу, – сдавленно сказал он. – Терять воспоминания… и мысли… дать себя выпить демонам астрала, превратиться в чистый лист – это не по мне. Мне говорили знающие люди, что ты ходила за край. Значит, ты знаешь, каково это. А ты ведь знаешь, кто я, леди Смерть?

– Знаю. Ты великий бард.

Кассиус опять улыбнулся. Несмотря на изуродованное, «львиное» лицо и бескровные губы, улыбка у него по-прежнему была красивая. Я даже сейчас могла представить, как придворные дамы готовы были заложить свои сердца за одну его строку, за одно слово, за один аккорд его арфы.

– Я ничтожный бард, – ответил он. – К несчастью. Но зато я богат. Я владею небом. Я вложил весь свой капитал в солнце. И как все богачи, я боюсь растерять свои богатства. Я хочу всё унести с собой.

Мы помолчали.

– Кто сдал меня? – спросила я. – Кто подсказал, где меня искать? Финтий? Клещ? Малахия? Йенс Водяной из Тиндервета? Кто?

Кассиус опять покачал головой.

– Это не важно, леди Смерть. Я всё равно тебе не скажу. Не хочу, чтобы ты винила кого-то из друзей. Ты же знаешь, для чего я тебя искал. Несколько месяцев я скитался по лесам, целых семнадцать дней я шёл от одного хутора до другого и даже сейчас не верю, что мне наконец повезло.

– И ты хочешь уйти, – подытожила я.

Бард смежил веки и некоторое время так стоял, словно что-то высматривал в темноте.