Настоящая фантастика – 2013 (сборник) - Андрей Бочаров

Если учесть, что вещи были старинные, джунской работы, да ещё и заколдованные, за всё скопом можно было отхватить порядочно (или огрести – смотря кому попадёшься). А если принять во внимание, что весь курган я не обшарила, только чуток пощипала, всё было ещё впереди. Даже самый беглый осмотр выявил как минимум одну замурованную нишу, где довольно подозрительно светились кирпичи, и две агатовые вазы таких размеров, что я б не смогла их не то что унести, а даже укатить. В нише могло быть золото, а могли быть волосы и ногти древнего жреца, которому религия не позволяла их сжечь или выбросить, а вот на вазы моя рамочка реагировала бурно.

Я приободрилась, даже дохромала до кургана, где полюбовалась на провал и на упавшую плиту и вдруг поймала себя на странной мысли, будто мне понравилось быть с кем-то вместе. То есть не то чтобы мне это действительно понравилось, а как бы это сказать… ну, короче, можете смеяться, только мне ужасно не хотелось снова оставаться одной. Я ещё раз осмотрела холмик, под который закопались гиберлинги, убедилась, что под ним всё тихо, и повернулась, чтоб идти к костру.

И там увидела очередного незваного гостя.

Сперва я подумала, что это Крив, но тут же заметила, что к дереву рядом привязана лошадь, да и ростом мужчина был пониже Крива, и сложением плотнее, и одет богаче. Я поколебалась, подходить или нет, но у меня все вещи были в лагере, и дядька был один, а что мне может сделать один человек? Он не выглядел опасным или настороженным, просто сидел у огня и ждал меня, поскольку ждать тут больше некого. И он ещё издалека меня заметил, но нарочно ждал, пока я подойду поближе, а после встал, снял свой берет небесно-голубого цвета, поклонился, выпрямился и сказал учтиво, глядя мне в глаза:

– Здравствуйте, леди Смерть.

И по тому, как он это сказал – спокойно, печально, одновременно с каким-то облегчением и сожалением, я поняла: он пришёл сюда умирать.

Ну вот, подумала я, опять двадцать пять. Что за неделя выдалась! Врагу не пожелаешь.

Я вздохнула, крепче перехватила костыль, который мне уже натёр подмышку, и заковыляла к костру.

Я умею убивать, да. Я умею убивать так, как никому и не снилось, потому что я умею убивать бессмертных. И это не оттого, что я, допустим, «бессмертнее» прочих или я злая волшебница, а просто потому, что их хвалёное бессмертие – не что иное, как зацикленное заклинание. А я умею расплетать чужие заклинания. Это мой дар и моя ноша. Но что там, за гранью смерти, я не знаю. Вот Ярре наверняка бы додумался. Он был по-настоящему хороший маг… вернее, стал бы им, успей он вырасти и закончить обучение. Вот его бы в этот самый университет на Яхче! Как жаль, что с нашего аллода невозможно было убежать, как сбежали уцелевшие из этих… тэм-зэм. Здесь никому не дали доучиться и дожить до старости, чтоб повзрослеть и полюбить, свершить задуманное, воспитать детей… Оскол – застывшая частица прошлого, засушенный цветок, муха в янтаре. Здесь никогда и ничего не происходит, потому что по большому счёту людям не для чего жить. Зачем вспахивать поле, строить дом, сажать сад, когда это некому оставить? Как может счастье прийти в дом, в котором не звучит детский смех?

Мы не стареем и не умираем, но время всё равно каким-то образом берёт своё. Тела изнашиваются, от ранений остаются шрамы и увечья, неизвестно откуда появляются новые загадочные болячки… Думаю, пройдёт лет триста-четыреста, и мы все превратимся в мумии, ходячие трупы, о которых рассказывал Крив. Ума останется у каждого – только чтобы руду ковырять. Крессин наложил заклятие, от которого наши «искры жизни» не могут отделиться от тел, но не могут и догореть. Наверное, все так или иначе это понимают. Я так думаю, что единственная цель, которую теперь можно ставить перед собой, – это забыться. Забыться любым способом: пить вино, курить г’хаш, предаваться разврату, дикой охоте, разным удовольствиям и глупым извращениям – скакать по крышам, прыгать с водопадов Рано-Ароа, заключать дурацкие пари, щеголять нарядами, обжираться вкусностями и прочим образом сходить с ума. Впрочем, это знать, а у бедноты труба пониже, дым пожиже. Но цель у них едина. Накапливать знания никто не хочет, да и как их накопить? Кто этим будет заниматься? После наложения Заклятия наместник первым же указом повелел уничтожить библиотеку, чтоб никто ни сейчас, ни потом не смог повернуть дело вспять. Из творчества разрешены поэзия и музыка, да ещё живопись, а из наук – единственно что математика, и то лишь затем, чтобы дома на голову не падали. Ну и чтоб деньги знали счёт… хотя, я слышала, банки десять лет уже не принимают вклады под проценты. Неудивительно, если подсчитать, сколько набежит за две-три вечности.

За два десятка лет, которые прошли с момента Заклятия, на меня сумели выйти двенадцать человек. Сказать иначе, дюжина. И все они искали смерти. Если честно, я не очень представляю, откуда они узнали про моё умение. С другой стороны, Оскол невелик, слухи расходятся быстро. Кумушки на кухнях, пьяницы в кабаках, любовники в будуарах и торговки на рынке, все они рассказывают шёпотом друг дружке, будто слышали о девочке, которая не только не растёт и вечно остаётся ребёнком, но может убить человека, даровать ему смерть (если, конечно, захочет). Зачем они это рассказывают, понятно, дело не в убийстве. Просто, если некто несёт в себе дар смерти, значит, есть надежда, что кто-то может даровать и жизнь.

А убила-то я больше, чем двенадцать. Приходило тоже больше. Только я кому-то отказала, у других, наоборот, не стала спрашивать. А вообще, я поняла, что могу убивать на второй год, когда Перри Остроглаз, который был, скажем так, довольно знаменитым вором, решил, что раз мы вместе промышляем, то и постель у нас должна быть общая, нажрался и полез геройствовать ко мне под одеяло. За что и поплатился. Я даже не хотела его убивать, как-то само получилось. Но именно тогда я поняла, что с воровством пора завязывать, и ушла в одиночное плавание. После этого меня и прозвали Смертью, сначала в воровских кругах, а после по всему Осколу. Вот так, когда нарочно, а когда и вынужденно я отправила в другой мир ровным счётом девятнадцать человек, аккурат по числу прожитых лет: подельника-вора, двух нюхачей, одного чересчур назойливого егеря, кого-то ещё… ну и двенадцать «добровольцев». Попутно выяснилось следующее правило: один год – одна жизнь. Я из-за этого чуть не попалась, когда однажды понадеялась на своё умение, а оно возьми и дай осечку.

Иногда ночами я не могу заснуть, так сильно думаю об этом. Крысята дрыхнут у меня под боком, зубки чешут, а я лежу, смотрю на звёзды, и Оскол мне представляется тогда огромным театром, вроде кукольного: сцена, занавес и маленькие люди, нити от которых тянутся куда-то к небесам. И эти ниточки такие прочные, что их уже не оборвать, пусть даже кукла износилась. Стальные нити, может быть, адамантиновые. Самое умное, до чего я додумалась, это будто старое заклятие каждый год спохватывается, «вспоминает» обо мне и ищет мою «нить», чтоб её оборвать.