Не по сценарию - Ольга Журавлёва

— Да, пришлось полюбить, — кокетливо ответила Марьяна, даже не заметив напряженности в моем голосе. — Мейси нравится, когда женщина все умеет по хозяйству.

— Понятно, — только и выдавил я, не желая комментировать эти откровения.

Естественно, я поехал за покупками с ними. И несколько часов наблюдал, как мать активно торгуется на рынке, сгребая в сумки разные продукты. Мейсон, как всегда молчаливый, строгий и чопорный, ходил за ней следом. Он не мешал своей жене отрываться на продавцах, показывая свой темперамент, и покорно оплачивал все, что она покупала. Это было похоже на выгул любимой обезьянки, которой разрешается немного побезобразничать на поводке, чтобы дома она вела себя примерно.

Я же ходил оглушенный, словно меня огрели по голове чем-то увесистым, и впитывал в себя новую реальность, пытаясь уложить ее в голове, а после проанализировать. Я ехал сюда за тем, чтобы узнать, что происходит. И я узнавал. То, что я видел, все больше тревожило меня, хотя со стороны происходящее могло показаться довольно милым. По крайней мере для тех, кто не знал мою мать раньше. Только под этим самым «мило» я видел нешуточную угрозу для Марьяны и ее настоящей личности.

Мейсон, кстати, явно ожидал от меня какой-то выходки. Возможно, что я вдруг разденусь догола и начну ходить на руках. Мало ли чего можно ожидать от «этих русских». В любом случае, я постоянно ловил на себе его настороженные, а порой и предупреждающие взгляды. А мне хотелось только одного: схватить этого канадца за грудки и хорошенько встряхнуть, требуя ответа на вопрос, куда он дел мою мать и что он с ней сделал.

Чинный ужин на лужайке перед домом еще больше распалил мою злость и непонимание. Мать крутилась перед своим Мейси, пока тот сидел, развалившись в кресле. Он еще смел одаривать Марьяну недовольным взглядом, если та вдруг подавала ему не слишком холодное пиво или забывала подложить овощей на тарелку. Немного разбавляли обстановку шумные гости, кичливо гордящиеся своим французским происхождением, своим домом и своей дочерью с дурацким именем Шанталь. Так что я мог хотя бы изредка переключать свое раздражение на них, маскируя его колкими замечаниями, которые недалекие иностранцы просто не понимали.

Еще больше я был раздосадован, когда Марьяна стала нахваливать меня перед гостями. Она заставила рассказать о своем театре, об успешном спектакле, о самостоятельной жизни в Москве. Я бы охотно поведал обо всем этом матери лично, но необходимость изливать душу перед чужими людьми, которые не имели к моей жизни никакого отношения, меня раздражала.

— Вам нравится у нас в Канаде? — спросила мать соседского семейства, сверкая на меня фарфоровой улыбкой, стоило мне закончить скупой рассказ о себе.

— Да, здесь неплохо, — вежливо, но коротко ответил я, наблюдая, как Марьяна предлагает мужу съесть кусочек мяса с ее вилки, а тот, поморщившись отворачивается. Козел неблагодарный. Заехать бы тебе по гладко выбритой челюсти…

— Говорят, что в России постоянно ужасно холодно, — услышал я картавый и тонкий голосок Шанталь. — А еще говорят, что прямо по улицам ходят дикие звери, а все русские носят шапки из медвежьей шкуры. У вас есть такая шапка?

Я чуть не расхохотался, глядя на Шанталь, которая смотрела на меня своими огромными коровьими глазами и глупо хлопала ресницами. Похоже, она пыталась со мной кокетничать. Пришлось прокашляться, чтобы сдержать смех.

— У вас очень странные представления о России, — сказал я.

Очень хотелось посоветовать ей почитать хотя бы учебник по географии, но я сдержался. Шанталь, которую так восхваляли ее родители, была глупа, как пробка, так что учебник ей вряд ли поможет. И я начал в красках рассказывать о стране, в которой вырос. Пожалуй, я немного увлекся, польщенный тем, что соседи слушали меня с открытыми ртами, как будто я был сказочник с другой планеты. Но когда случайно кинул взгляд на притихшую мать, осекся. В ее глазах читалась такая тоска, что захотелось вдруг обнять ее. Мейсон же сидел с недовольной миной, зло сощурив на меня глаза. Что, басурман, не нравится, когда жена скучает по родине?

Реакция матери и ее мужа немного согрели мою душу, и к концу вечера я сумел даже почти полностью расслабиться. Не разозлился даже, когда шустрые Герберты начали подсовывать мне свою дочурку. Я шутя отражал предложения взять Шанталь с собой в Москву «на экскурсию», просьбы устроить ее в свой театр, «потому что девочка очень талантливая», и совсем уж фееричное — принять ее сегодня на ночь, ведь у той в комнате внезапно затеяли ремонт. Я заявил, что меня в Москве ждет жена, и расстроенные соседи наконец отстали. Избавившись наконец от надоедливых гостей, мы ушли в дом.

Мейсон уселся в гостиной смотреть какой-то матч, а мать стала разгребать грязную посуду. Я естественно вызвался ей помочь. Сидеть в комнате с мужиком, который меня все больше бесил, я не собирался. Разговаривать нам с ним, как выяснилось, было не о чем.

Меня неприятно удивило, что Марьяна не попросила своего мужа принять участие в уборке, а тот даже не предложил. Что еще хуже, она, кажется, считала все происходящее нормой и продолжала радостно порхать по кухне, продолжая щебетать о какой-то ерунде.

— Мам, я хотел бы с тобой поговорить, — прервал я поток ее хвалебных речей соседям.

Она замолчала и, обернувшись, удивленно посмотрела на меня.

— Мы итак вроде разговариваем.

— Нет, я хотел бы наедине. Без твоего мужа. В этом доме можно поговорить без его ушей?

Марьяна захлопала ресницами, не понимая, чего я от нее хочу, но решила удовлетворить мою просьбу.

— Мейси не любопытный, он не будет подслушивать. Тем более что русский он совсем не знает. Если хочешь, я приду к тебе в комнату, когда он уснет. Только я не понимаю, что ты собираешься мне сказать?

— Просто приходи, — ответил я, не желая вдаваться сейчас в подробности.

Похоже, Марьяна лукавила, когда говорила, что не понимает, о чем пойдет речь, потому что после моей просьбы она притихла, и лицо ее стало задумчивым. А я просто помог разобрать завал грязной посуды после ужина и поднялся к себе.

Глава 22. продолжение

В телефоне я обнаружил пропущенный вызов от Элли и несколько сообщений, что она скучает. Я вдруг тоже почувствовал глухую тоску в сердце. Мне безумно захотелось домой, в свою квартиру-убежище, в свой театр, к своим актерам, и