Киноповести - Василий Макарович Шукшин

Стрельцы послезали с коней, сбились в кучу. Один кинулся было к обрыву, но его тут же срубил ловкий казак.

Коней стрелецких отогнали в сторону…

Стрельцов окружили кольцом… И замелькали сабли и мягко, с тупым сочным звуком кромсали тела человеческие. И головы летели, и руки, воздетые в мольбе, никли, как плети, перерубленные…

Скоро и просто свершилась страшная расправа. Трупы побросали с обрыва.

Казаки вываживали коней, обтирали их пучками сухой травы. Потом спустились вниз по распадку к воде.

Напились сами и стали ждать, когда можно будет напоить коней.

Степан сидел на камне лицом к реке, прищурив глаз, смотрел на широкую гладь воды.

Подошел Фрол Минаев, тоже присел.

– Леонтия отпустил? – спросил.

– Отпустил, – нехотя сказал Степан, отрываясь от своих дум.

– Зря.

– Пошто?

– Раззвонит там…

– Теперь скрытничать нечего. Теперь, помоги господи, подняться, а ляжем сами. Как думаешь?

– Я-то?..

– Ты. Не виляй только, а то знаю я тебя.

– Если по правде… – Фрол помолчал, подыскивая слова.

– По правде, Фрол, по правде. Говори, не бойся.

– Я не боюсь. Немыслимое затеваешь, Степан.

– Ну?

– Никто такое не учинял.

– Мы первые будем.

– Зачем тебе?

– Гадов вывести на Руси, все ихные гумани подрать, приказы погромить – люди отдохнут. От боярства поганого.

– А чего у тебя за всех душа болит?

Степан долго молчал. Хотел сказать что-то, но посмотрел на Фрола и не сказал.

Подьячий астраханской приказной палаты Алексей Алексеев громко, внятно вычитывает воеводам:

– «Стеньку Разина с товарищами в приказную избу, выговорить им вины их против великого государя и привести их к вере в церкви по чиновной книге, что вперед им не воровать, а потом раздать их всех по московским стрелецким приказам…»

– Ай да грамотка! – воскликнул Прозоровский. – Ты в Москву писал, отче?

Митрополит обиделся.

– Я про учуг доносил. Свою писанину я вам всю здесь вычел…

– Кто ж расписал? Не сорока ж им на хвосте принесла.

Все посмотрели на подьячего.

– Кто б ни писал, теперь знают, – сказал подьячий Алексеев. – Надо думать, какой ответ править. На меня не клепайте, я не лиходей себе.

– Теперь – думай – не думай – сокол на волюшке. А что мы поделать могли?

– Так и писать надо, – заговорил подьячий. – Полон тот без откупу и дары взять у казаков силою никак было не можно, не смели – боялись, чтоб казаки снова шатости к воровству не учинили и не пристали бы к их воровству иные многие люди, не учинилось бы кровопролитие.

– Ах ты, горе мое, горюшко! – застонал воевода. – Чуяло мое сердце: не уймется он, злодей, не уймется. Его, дьявола, по глазам видать было…

По известному казачьему обычаю Разин заложил на Дону, на острове, земляной городок – Кагальник. Островок тот был в три версты длиной.

И стало на Дону два атамана: в Черкасске сидел Корней Яковлев, в Кагальнике – Степан Тимофеевич, батюшка, заступник голытьбы, кормилец бедных и сирых.

Гудит разинский городок. Копают землянки (неглубокие, в три-четыре бревна под землей, с пологими скатами, обложенными пластами дерна, с трубами и отдушинами в верхнем ряду), рубятся засеки по краям острова (в край берега обиваются торчмя бревна вплотную друг к другу, с легким наклоном наружу, изнутри эта стена укрепляется еще одним рядом бревен, уложенных друг на друга и скрепленных с наружной стеной железными скобами, и изнутри же в рост человеческий насыпается земляной вал в сажень шириной), в стене вырубаются бойницы; саженях в двадцати-пятнадцати друг от друга вдоль засеки возводятся раскаты (возвышения), и на них укрепляются пушки.

Там и здесь по острову пылают горны походных кузниц: куются скобы, багры, остроги, копья. Мастеровые казаки правят на точилах сабли, ножи, копья, вырубают зубилами каменные ядра для пушек, шлифуют их крупно-сеянным песком.

У хозяина гости. У хозяина пир.

Степан сидит в красном углу. По бокам все те же – Стырь, дед Любим, Иван Черноярец, Федор Сукнин, Семка, сотники, поп Иван. Угощает всех Матрена Гово-руха, крестная мать Степана.

На столе дымятся жаркое мясо, горячие лепешки, печенные на угольях, солонина, рыба…

Хозяин и гости слегка уже хмельные. Гул стоит в землянке.

– Братва! Казаки!.. – кричит Иван Черноярец. – Дай выпить за один самый желанный бой!

Поутихли малость.

– За самый любезный!..

– Какой же? – спросил Степан.

– За тот, какой мы без кровушки отыграли. В Астрахани. Как нас бог пронес – ума не приложу. Ни одного казака не потеряли…

– Был ба калган на плечах, – заметил Стырь. – Чего не пройтить?

– Батька, поклон тебе в ножки…

– За бой – так за бой. Не всегда будет так – без кровушки. Крестная, иди пригуби с нами!

– Я, Степушка, с круга свихнусь тада. Кто кормить-то будет? Вас вон сколько!..

– Наедимся, руки ишшо целые.

Матрена, сухая, подвижная старуха с умным лицом, вытерла о передник руки, протиснулась к Степану.

– Давай, крестничек! – приняла чарку. – С благополучным вас прибытием, казаки! Слава, господи! А кто не вернулся – царство небесное душеньке, земля пухом – лежать. Дай бог, чтоб всегда так было, – с добром да с удачей.

Выпили.

– Как там, в Черкасском, Матрена Ивановна? – поинтересовался Федор Сукнин. – Ждут нас аль нет? Чего Корней, кум твой, подумывает?

– Корней, он чего?.. Он притих. Его вить не враз поймешь – чего у его на уме: посапливает да на ус мотает.

– Хитришь и ты, Ивановна. Он, знамо, хитер, да не на тебя. Ты-то все знаешь. Али нас таисся?

– Не таюсь, чего таиться. Корней вам теперь не друг и не товарищ: вы царя нагневили, а он с им ругаться не будет. Он ждет, чего вам выйдет.

Степан слушал умную старуху.

– Ну а как нам хуже будет, неуж на нас попрет? – пытал Федор.

– Попрет.

– Попрет, – согласились казаки.

– А старшина чего!

– И старшина ждет. Ждут, какой конец будет.

– Конца не будет, крестная, – сказал Степан.

– А вы меньше про это, – посоветовала старуха. – Нет и нет, а говорить не надо.

– Шила в мешке не утаишь, старая, – сказал Стырь.

– Тебе-то не токмо шила не утаить… Сиди уж.

– Старуха моя живая? Ни с кем там не снюхалась без меня?

– Живая, ждет не дождется. Степан… – Матрена строго глянула на крестника. – Это какая же такая там девка-то у тебя была?

Степан нахмурился.

– Какая девка?

– Шахова девка, чего глаза-то прячешь? Ну, придет Алена… Послал за ей?

– Послал. Ваньку Волдыря. Ты… про девку-то – не надо.

– А то не скажут ей!

– Ну, скажут – скажут! Как они там?

– Бог милует. Фролка с сотней к