Конец вечности - Айзек Азимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но как вы осуществляете зондирование?
Денисон ответил после краткого молчания:
— Вот это мне объяснить трудно. Связующим звеном сильного ядерного взаимодействия являются пионы. Интенсивность взаимодействия зависит от массы пионов, а массу эту в некоторых специфических условиях можно изменить. Лунные физики разработали пионотрон — прибор, который позволяет создать необходимые условия. Стоит уменьшить или увеличить массу пиона, и он становится частью какой-то другой вселенной — входом в неё, пограничным пунктом. Если снизить массу до соответствующей степени, пион окажется частью космовселенной, чего мы и добиваемся.
— И можно всасывать вещество из… космовселенной? — спросил Готтштейн.
— Ну, это-то просто. С появлением входа вещество начинает просачиваться к нам само. В этот момент оно подчиняется собственным законам и сохраняет устойчивость. Затем в него постепенно начинают проникать законы нашей вселенной, сильное ядерное взаимодействие становится в нём более интенсивным, происходит ядерное слияние и высвобождается огромное количество энергии.
— Но если оно сверхплотно, то почему не расширяется мгновенно и не исчезает?
— Даже это дало бы энергию. Но тут большую роль играет электромагнитное поле, и в данном случае поле битвы остаётся за сильным ядерным взаимодействием, так как мы контролируем электромагнитное поле. Но чтобы объяснить это более или менее научно, мне потребуется очень много времени.
— Значит, светящийся шар, который я видел на поверхности, не что иное, как космовешество, в котором началось слияние ядер?
— Совершенно верно.
— И эту энергию можно использовать для полезных целей?
— Конечно. И в неограниченных количествах. Ведь вы наблюдали появление в нашей вселенной всего лишь микромикрограмма космовещества. А теоретически его можно получать хоть тоннами.
— Так, значит, мы можем теперь отказаться от Электронного Насоса?
Денисон покачал головой.
— Нет. Использование космоэнергии также меняет свойства вселенной. По мере обмена физическими законами сильное ядерное взаимодействие постепенно становится всё более интенсивным в космовселенной и всё менее интенсивным — в нашей. В результате скорость ядерного слияния в космическом яйце нарастает, и оно нагревается. И в конце концов…
— И в конце концов, — подхватил Готтштейн, задумчиво прищурившись и скрестив руки на груди, — происходит Большой Взрыв.
— Вот именно.
— По-вашему, как раз это и произошло в нашей вселенной десять миллиардов лет назад?
— Кто знает? Космогонисты всё ещё ломают голову над тем, почему космическое яйцо взорвалось тогда, когда оно взорвалось, а не раньше и не позже. Одно из предложенных объяснений предполагало существование пульсирующей вселенной, в которой космическое яйцо взрывается, едва образовавшись. Гипотеза эта была отвергнута, и, по последним предположениям, космическое яйцо существует значительный отрезок времени, а затем по неизвестным причинам утрачивает устойчивость.
— И возможно, это происходит потому, что его энергию начинает заимствовать другая вселенная?
— Вполне вероятно. Но это вовсе не подразумевает обязательного вмешательства разумных существ. Не исключено возникновение и самопроизвольных протечек.
— А когда Большой Взрыв произойдёт, мы по-прежнему сможем добывать энергию из космовселенной?
— Не берусь судить, но пока об этом можно не думать. Скорее всего проникновение нашего сильного ядерного взаимодействия в космовселенную будет длиться миллионы лет, прежде чем оно достигнет критического уровня. А к тому же, безусловно, существуют и другие космовселенные, причем число их бесконечно.
— Ну а изменения в нашей вселенной?
— Сильное ядерное взаимодействие ослабевает. И медленно, чрезвычайно медленно наше Солнце остывает.
— А мы сможем компенсировать его остывание с помощью космоэнергии?
— Этого не понадобится! — убеждённо воскликнул Денисон. — По мере того как сильное ядерное взаимодействие в нашей вселенной станет ослабляться в результате действия космонасоса, оно в равной степени будет возрастать благодаря Электронному Насосу. Если мы начнем получать энергию таким двойным способом, физические законы будут меняться в пара-и космовселенной, но у нас останутся неизменными. Мы в данном случае — перевалочный пункт, а не конечная станция. Впрочем, за судьбу конечных станций нам тоже тревожиться нечего. Паралюди, по-видимому, как-то приспособились к остыванию своего солнца, которое никогда особенно горячим не было. Ну а в космовселенной, бесспорно, никакой жизни быть не может. Собственно говоря, создавая там условия для Большого Взрыва, мы тем самым открываем путь к развитию новой вселенной, в которой со временем может возникнуть жизнь.
Готтштейн задумался. Его круглое лицо было спокойным и непроницаемым. Несколько раз он кивал, как будто отвечая на собственные мысли, а потом сказал:
— Знаете, Денисон, а ведь это заставит мир прислушаться! Теперь уже никто не захочет отрицать, что Электронный Насос сам по себе опасен.
— Да, внутреннее нежелание признать его опасность исчезнет, поскольку доказательство её уже само по себе предлагает оптимальный выход из положения, — согласился Денисон.
— К какому сроку вы можете подготовить статью? Я гарантирую, что она будет опубликована немедленно.
— А вы можете дать такую гарантию?
— Если ничего другого не останется, я опубликую её отдельной брошюрой по своему ведомству.
— Сначала нужно найти способ стабилизировать протечку.
— Да, конечно.
— А пока я хотел бы договориться с доктором Питером Ламонтом о соавторстве, — сказал Денисон. — Он мог бы взять на себя математическую часть — мне она не по силам. К тому же направление моих исследований мне подсказала его теория. И ещё одно, мистер Готтштейн…
— А именно?
— По-моему, совершенно необходимо, чтобы в этом участвовали лунные физики. Скажем, третьим автором вполне мог бы стать доктор Бэррон Невилл.
— Но зачем? К чему ненужные осложнения?
— Без их пионотрона мне ничего не удалось бы сделать.
— В таких случаях, по-моему, достаточно просто выразить в статье благодарность… А разве доктор Невилл работал с вами?
— Непосредственно? Нет.
— Так зачем же вмешивать ещё и его?
Денисон старательно стряхнул соринку с брюк.
— Так будет дипломатичнее, — сказал он. — Ведь космонасосы придётся устанавливать на Луне.
— А почему не на Земле?
— Ну, во-первых, нам нужен вакуум. Это ведь односторонняя передача вещества, а не двусторонняя, как в Электронном Насосе, а потому для неё требуются другие условия. Поверхность Луны предоставляет в наше распоряжение естественный и неограниченный вакуум, тогда как создание необходимого вакуума на Земле потребует колоссальных усилий и материальных затрат.
— Но тем не менее это возможно?
— Во-вторых, — продолжал Денисон, пропуская его вопрос мимо ушей, — если поместить слишком близко друг от друга два столь мощных источника энергии, поступающей, так сказать, с противоположных концов шкалы, в середине которой находится наша вселенная, может произойти своего рода короткое замыкание. Четверть миллиона миль вакуума, разделяющие Землю с её Электронными Насосами и Луну с космонасосами, послужит надёжной, а вернее сказать, совершенно необходимой изоляцией. Ну а раз нам придётся использовать Луну, то благоразумие, да и простая порядочность требуют, чтобы мы считались с самолюбием лунных физиков и привлекли их к работе.
— Так рекомендует мисс Линдстрем? — улыбнулся Готтштейн.
— Думаю, она была бы того же мнения, но идея эта настолько очевидна, что я додумался до неё сам.
Готтштейн встал и трижды подпрыгнул на месте, поднимаясь и опускаясь с обычной на Луне жутковатой медлительностью. При этом он ритмично сгибал и разгибал колени. Потом снова сел и осведомился:
— Вы пробовали это упражнение, доктор Денисон?
Денисон покачал головой.
— Его рекомендуют для ускорения кровообращения в нижних конечностях. Вот я и прыгаю всякий раз, когда чувствую, что отсидел ногу. Мне вскоре предстоит съездить на Землю, и я стараюсь не слишком привыкать к лунной силе тяжести… Не поговорить ли нам с мисс Линдстрем, доктор Денисон?
— О чём, собственно? — спросил Денисон изменившимся тоном.
— Она гид.
— Да. И вы это уже говорили.
— И ещё я говорил, что физик, казалось бы, мог выбрать себе не столь странную помощницу.
— Я ведь физик-любитель, так почему бы мне и не выбрать помощницу без профессиональных навыков?
— Довольно шуток, доктор Денисон! — Готтштейн больше не улыбался. — Я позаботился навести о ней справки. Её биография крайне интересна, хотя, по-видимому, никому и в голову не приходило ознакомиться с ней. Я твёрдо убеждён, что она интуистка.