Главная улица - Синклер Льюис

— Глупости!

Это был серьезный, прямолинейный человечек, не понимавший шуток. Она поцеловала его нахмуренный лобик и подумала: «Вот я убежала от мужа, после того как была влюблена в никчемного молодого шведа и высказала ряд безнравственных суждений, — все, как в романе; и мой собственный сын упрекает меня в том, что я не дала ему религиозного воспитания. Но моя повесть развивается не так, как положено: я не пришла в отчаяние, и никто меня не спасет при драматических обстоятельствах. Я уезжаю все дальше и дальше и наслаждаюсь этим. Я с ума схожу от радости! Гофер-Прери исчез где-то позади, за полями и облаком пыли, а я смотрю вперед!

Она продолжала свои мысли вслух, обратившись к Хью:

— Крошка, ты знаешь, что мы с тобой найдем там, за голубым горизонтом?

— Что? — решительно спросил мальчик.

— Мы найдем там слонов с золотыми башенками, из которых выглядывают юные магарани в рубиновых ожерельях, мы найдем там море, которое восход расцветит, как грудку горлицы, мы найдем там белый с зеленым дом, полный книг и серебряных чайных сервизов…

— И прянички?

— Прянички? Ну, конечно, и прянички! Довольно с нас хлеба и каши. Когда пряничков много, от них тошнит, но еще хуже тошнит, если их вовсе не есть!

— А вот и нет!

— О, конечно, маленький Кенникот!

— Да, — сказал Кенникот-второй и прикорнул у ее плеча, засыпая.

«Неустрашимый» по поводу отъезда Кэрол писал: «Миссис Уил Кенникот с сыном Хью отбыла в субботу поездом № 24 на несколько месяцев в Миннеаполис, Чикаго, Нью-Йорк и Вашингтон. Миссис Кенникот сообщила автору этих строк, что до своего возвращения она намерена посвятить некоторое время деятельности в одном из военных учреждений столицы. Бесчисленные друзья уехавшей, знакомые с ее блестящей работой в местном Красном Кресте, предвидят, насколько ценно будет ее содействие тому из военных учреждений, с которым она пожелает завязать деловые отношения. Таким образом, Гофер-Прери прибавляет новую яркую звезду к своему знамени служения родине. Не желая задевать чувства ни одного из наших соседей, мы все же должны сказать, что нигде во всем штате не видим второго города нашего масштаба, который внес бы такой ценный вклад в дело войны. Вот почему следует обратить особое внимание на развитие Гофер-Прери».

«Мистер и миссис Дэвид Дайер, сестра последней миссис Дженни Дэйборн из Джекрэббита и доктор Уил Кенникот устроили во вторник прелестный пикник на озере Минимеши».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Кэрол поступила на службу в «Бюро страхования от военного риска». Несмотря на перемирие с Германией, подписанное через несколько недель по приезде Кэрол в Вашингтон, работа бюро продолжалась. Весь день Кэрол регистрировала входящие бумаги, а потом диктовала ответы на запросы. Это было бесконечное повторение однообразных мелочей, но она считала, что делает «настоящую» работу.

Были у нее и разочарования. Она узнала, что в послеобеденные часы конторская работа смертельно утомительна. Узнала, что любая канцелярия так же полна интриг и сплетен, словно какой-нибудь Гофер-Прери. Узнала, что большинство женщин, служащих в правительственных учреждениях, ведут нездоровый образ жизни, живут в тесных комнатках и питаются как попало. Но она узнала также, что служащие женщины могут знакомиться и заводить себе друзей и врагов так же открыто, как и мужчины, и наслаждаться блаженством, совершенно недоступным домашним хозяйкам, — свободным воскресным днем. Не видно было, чтобы мир нуждался в ее вдохновении, но она чувствовала, что ее письма, ее соприкосновение с заботами людей, рассеянных по всей стране, были частью огромных дел, не ограниченных Главной улицей и кухней, а связанных с Парижем, Бангкоком, Мадридом.

Она узнала, что можно ходить на службу и при этом нисколько не утрачивать пресловутой женской домовитости; что стряпня и уборка, когда их делаешь без суетливости тетушки Бесси, отнимают вдесятеро меньше времени, чем в каком-нибудь Гофер-Прери считается приличным им посвящать.

То, что ей не надо было оправдываться в своих мыслях перед «Веселыми семнадцатью» и докладывать Кенникоту обо всем, что она сделала и что собиралась сделать за день, вполне вознаграждало ее за дневную усталость. Она чувствовала себя уже не половинкой супружеского союза, а целым человеческим существом.

В Вашингтоне она нашла ту красоту, в которую веровала: белые колонны, просвечивающие сквозь листву парков, широкие улицы, извилистые аллеи. Каждый день она проходила мимо большого темного дома с магнолиями и садиком позади. Из-за гардин высокого окна во втором этаже постоянно выглядывала женщина. Эта женщина была тайной героиней романа с менявшейся каждой день фабулой. То она была убийцей, то забытой женой посланника. Это была таинственность, которой Кэрол так не хватало в Гофер-Прери, где каждый дом открыт посторонним взглядам, где с каждым так легко познакомиться лично, где нет потайных калиток, выходящих на болото, по которому заглохшими, мшистыми тропинками можно было бы прийти к удивительным приключениям в каком-нибудь старинном саду.

Когда она проходила вечером по Шестнадцатой авеню после концерта Крейслера, устроенного — для правительственных служащих, и видела, как вспыхивали мягким светом шары фонарей, и ощущала дуновение ветра, свежего, как в прериях, но более ласкового; когда она любовалась сводами зеленых вязов на Массачусетс-авеню и отдыхала взором на чистых линиях Шотландского храма, — она любила город, как не любила никого, кроме Хью. Ей попадались негритянские лачуги, превращенные в студии, с оранжевыми занавесками и горшками резеды; мраморные особняки на Нью-Гемпшир-авеню с швейцарами и лимузинами; люди, похожие на путешественников и летчиков из книг. Дни пролетали быстро, и она знала, что ее безумное бегство было смелым и мудрым поступком.

Первый месяц в этом переполненном городе ушел на поиски квартиры. Сначала ей пришлось поселиться в холле запущенного особняка у сварливой престарелой хозяйки и оставлять Хью на попечение сомнительной няни. Но впоследствии она устроила себе свой дом.

Еe первыми знакомыми были прихожане Тинкомбской методистской церкви, помещавшейся в громоздком красном кирпичном здании. Вайда Шервин дала ей письмо к некоей серьезной даме в очках и клетчатом шелковом платье, которая представила ее пастору и наиболее достойным из прихожан. Кэрол увидела, что в Вашингтоне, как и в Калифорнии, есть своя, перенесенная издалека и тщательно оберегаемая Главная улица. Две трети прихожан были родом из разных Гофер-Прери. В лоне церкви они объединились, словно под общим знаменем. Так же, как у себя дома, они слушали воскресную службу, проповеди, ходили в воскресную школу, на церковные трапезы; считали, что все посланники, вертлявые газетчики и ученые безбожники испорчены и с ними не нужно иметь дела. И они держались за Тинкомбскую церковь, чтобы уберечь свои идеалы от всякой заразы.

Кэрол они приняли радушно. Расспросили о муже, надавали советов, как успокаивать у ребенка колики, на церковных трапезах угощали имбирными пряниками и картошкой в мундире и, в общем, навели на нее такое отчаяние и тоску, что она готова была вступить в воинствующую суфражистскую организацию и сесть в тюрьму.

И повсюду в Вашингтоне она видела — как, несомненно, видела бы и в Нью-Йорке или Лондоне — мощную прослойку Главной улицы. Осторожная тупость Гофер-Прери неизменно присутствовала в пансионах, где изображавшие светских дам конторщицы беседовали о кино с вежливыми молодыми офицерами; тысячи Сэмов Кларков и немало вдов Богарт можно было опознать на воскресном катании в автомобилях, в театрах и на обедах землячеств отдельных штатов, куда валом валили выходцы из Техаса и Мичигана, чтобы укрепиться в вере, будто все их городишки «куда почище да подружнее этого чванного Востока».

Но она нашла и другой Вашингтон, не имевший ничего общего с Главной улицей.

Гай Поллок написал своему кузену, живому, общительному молодому человеку, который служил тогда в армии в чине капитана, и тот стал водить Кэрол на вечеринки, где пили чай и танцевали. Он много смеялся, а она так стосковалась по веселому, беззаботному смеху! Капитан познакомил ее с секретаршей одного члена Конгресса, свободомыслящей молодой вдовой, имевшей большие знакомства во флоте. Благодаря ей Кэрол стала бывать в обществе старших офицеров, журналистов, химиков, географов и финансовых экспертов. Там же она познакомилась с учительницей, стоявшей близко к штаб-квартире воинствующего суфражизма. Учительница взяла ее с собой туда. Из Кэрол не вышло выдающейся суфражистки. Единственное, чем она выделилась, было умение быстро и аккуратно надписывать адреса на конверты. Но она чувствовала себя хорошо в этом кругу приветливых женщин, которые, когда их не травили и не арестовывали, брали уроки танцев, устраивали прогулку по Чизапикскому каналу или рассуждали о политике Американской федерации труда.