Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 - Гэв Торп

Со скрипом отворилась дверь, и из темноты выпрыгнуло лицо, похожее на оплавленную маску.

Я отшатнулся. Не смог сдержаться. По одной стороне лица от макушки до самого низа шёл шрам, похожий на полосу ткани. На груди с той же стороны кожа была смята и сморщена, как раздавленное яйцо, вместо одной из рук была культя.

Безобразный лик расплылся в полуулыбке.

Я едва выдавил: — Меня зовут…

— Сс-сэммм. — Его губы почти не смыкались, и на изуродованный подбородок брызгала слюна. — Я знаю. Он жж-ждал тебя.

— Кто?

Но существо лишь немного повернулось и здоровой рукой помахало, чтобы я прошёл. Дверь была едва открыта, и мне пришлось протискиваться внутрь; я коснулся покалеченной руки, и та оказалась холодна, словно протухшее мясо. Я думал, меня вырвет. Старый калека заухмылялся ещё шире.

Дом был отстроен вокруг одного большого помещения. Сквозь узкие окна словно бы случайно сочился свет.

Бутылочка была там. Размером с мой кулак, узкая средняя часть, она просто стояла там, на столе в центре комнаты с каменным полом.

Да, Тарквин, там была не только она. Вернее сказать, там было чертовски много всяческих ценностей. К этому мы ещё вернёмся. Но лично для меня, видишь ли, эта бутылочка сверкала, словно лежащий в грязи бриллиант. Я подошёл к столу и уставился на неё, как заворожённый, боялся прикоснуться…

— Руки прочь!

Голос был болезненно знаком. Из теней в дальнем углу комнаты появилась высокая фигура. Я с трудом отвернулся от бутылька и заметил изящное, немолодое лицо и золотистую прядь в серебряных волосах.

— Эладриэль, — произнёс я. — Картёжник. Ну, конечно. Значит, ты действительно лорд…

Слова давались с трудом. Мои глаза снова обратились к бутылочке, я почувствовал, как рука сама потянулась к сосуду, он тянул её словно магнит…

Возле моей шеи раздалось рычание, до меня донеслось смрадное дыхание, похожее на запах прокисшего молока.

— Алома, сидеть! — рявкнул Эладриэль.

Да, Тарквин, он сказал «Алома», девчачье имя. Я тоже удивился.

— А ты, — добавил он, — руки по швам.

Я так и сделал. Мерзкое дыхание отодвинулось. Эльф расслабился и подошёл ближе.

— Не бойся её, — с улыбкой сказал он. — Пока ведёшь себя смирно.

— Алома? Он это — «она»? В смысле… Э-э-э, вы шутите?

— Ни капли. Мы вместе сражались в дни моей юности. Без неё я и половины бы не добился в тех кампаниях. Может быть, даже не выжил. А с её помощью я добыл достаточно золота, чтобы купить себе входной билет в мариенбургскую судоходную компанию и обустроить себе всё это, — он махнул рукой, — комфортабельный выход в отставку. Славная, добрая Алома.

То существо, которое он назвал Аломой, залилось румянцем. Да, именно покраснело. Выглядело это, как протухший бараний бок. А Эладриэль продолжал:

— Её сила — редкий дар. — Он изящно прикрыл рот и прошептал: — Подозреваю, где-то, в этом коктейле есть немного и огрской крови… Да, дорогая Алома, — добавил он уже громче. — Старовата уже, конечно, но до сих пор двоих за пояс заткнёт… И, на случай, если тебе вздумается выкинуть что-нибудь этакое, своей здоровой рукой он переломит тебе хребет, как сухую ветку.

— Угу. Уже передумал.

— До ранения она была красива.

— Да неужели?

Улыбка Эладриэля дрогнула.

— На самом деле не очень. Но полезна. А теперь, господин игрок, уверен, ты спрашиваешь себя, зачем я пригласил тебя сюда.

С огромным трудом я заставил себя сделать шаг от стола.

— Давай к делу, Эладриэль. Что в бутыльке?

— Бутылёк? — с невинным выражением лица спросил он. — Какой бутылёк? Алома, о чём это он?

Женщина закудахтала, будто забившийся водосток.

— Какк-кой бутсс-ылёк? — невнятно проговорила она.

— О, как смешно! — выпалил я. — Вы такой прекрасный дуэт.

Улыбающийся Эладриэль спокойно кивнул.

— Кажется, ты и так знаешь, что в нём. Чувствуешь? Он манит тебя? Неужели не ощущаешь, что чего-то не хватает?

Алома сдавленно хихикнула. Я приготовился, но страшился того, что он скажет.

— В нём ты, Сэм, — с напускным равнодушием сказал эльф. — То, что осталось. А теперь, слушай внимательно. Пузырёк запечатан. Ещё я наложил на него одно из своих боевых заклятий, ауру неразрушимости. Знаешь, что это означает? Стекло, из которого он изготовлен, невозможно разбить; оно отразит любой удар. Видишь ли, только мне под силу открыть его, выпустить тебя и снова сделать целым. В любой момент. Если, конечно, захочу.

Потом, ничего не помню.

Очнулся я на полу. Во лбу пульсировала боль, должно быть, падая, зацепил головой стол.

— Стоит лишь пальцем щёлкнуть, — мягко сказал эльф. — Ловко, да?

Я попытался сдержать дрожь в голосе.

— Чего ты хочешь, Эладриэль?

— Могу сказать, чего я не хочу. Например, тратить силы на хранение половинки ума, который, если уж на то пошло, довольно легковесен. Знаешь, давай меняться.

Он повернулся и принялся шагать по комнате, бросая взгляды на драгоценности, грудами сваленные возле стен, на полках и низеньких столиках. Он провёл пальцем по раме одной из картин, изображавшей вазу с цветами. Подошёл к бюсту девушки, воздевшей глаза к небу, и погладил ладонью её щёку.

— Все эти безделушки, — сказал он, — работа людей. Я всегда чувствовал, что в ней есть какая-то живость, которой недостаёт эльфийским шедеврам. Нерафинированность, наверное. Я, видишь ли, коллекционер. — Он кротко кашлянул. — В узких кругах ценителей раннетильянских ременных пряжек меня по-своему уважают. Быть может, ты читал мою монографию…

— О, ну, конечно, — выдавил я. — Холодными вечерами мы с дружками в «Переднике» только об этом и говорим, о чёртовых тильянских пряжках.

Эладриэль не обратил на моё замечание никакого внимания, только приподнял щегольски выщипанную бровь.

— Нас не так много, знаешь ли, коллекционеров людского искусства. И некоторые, — заговорщицки прошептал он, — несколько перегибают палку.

— Палку?

— В том смысле, что кое-кто, э-э-э… Коллекционирует и самих творцов. Понимаешь? Поэтов, живописцев, танцоров…

Я не верил своим ушам.

— Эльфы торгую людьми? Эладриэль, в городе всего пять сотен эльфов… И около двадцати тысяч людей. Если они прознают об этом невольничьем рынке, они вас просто перережут в постелях.

Эладриэль был немало удивлён.

— Невольники? Рабы? Какое гадкое слово. За этими чудесными созданиями прекрасно ухаживают, и они вольны заниматься своим любимым делом перед публикой, способной оценить их по достоинству. Чего ещё желать?

Я подумал.

— Свободы? Выбора?

Он не обратил внимания.