Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова

— Шлюха! — не то рыкнул, не то каркнул нелюдь. Голос его совсем перестал походить на человеческий. — Пока я дрался за твою жалкую жизнь, ты сбежала с ублюдком, который даже штаны подвязать без чужой помощи не в силах, — он схватил ее за горло, приблизил к себе, дыхнув в лицо смрадом скотобойни, и произнес, чеканя слова:

— Ты — моя женщина! Моя!

Ее трясло, будто в лихорадке, пальцы, что впивались в запястье нелюдя, потеряли чувствительность, и от них по всему телу растекалась жгучая отрава чужой смерти, страшной, преступной смерти, смерти духа. Суставы закостенели, в горле булькал воздух, перехваченный черной когтистой лапой.

— Чудовище… — прохрипела она.

— Что? — он приблизился, вслушиваясь в скрипучий шепот придушенной Ученицы.

— Ты убил… невинного, — глаза ее вдруг полыхнули внутренним огнем, жутким в своем безумии, и Змея зашипела, — убийца!

Острые как бритва когти распороли лисье предплечье, и град капель густой дымящейся крови окрасил воды озера. Рыжий ослабил хватку и Змея выскользнула из его рук. Они несколько долгих секунд молча сверлили друг друга яростным взглядом, и, казалось, сама природа замерла, ожидая исхода. Поединок прервался внезапно, как только из-за спины Лиса раздался чуть слышный сдавленный хрип. Олга встрепенулась, обратив радостный и полный надежды взор в сторону Дарима. Живой!

Это была ошибка. Черная тень сбила с ног на миг отвлекшуюся Олгу. Она хлебнула воды и в панике забилась под навалившимся на нее Лисом. Тот пару раз приложил ей кулаком в солнечное сплетение, после чего, намотав косу на руку, потащил обездвиженную болью жертву на мелководье.

— Я тебя вырастил, ялая сучка. Ты меня не предашь, — он наступил ей ногой на живот. В спину вонзились острые камни.

— Я не…

— Молчать!

Последовал короткий удар ногой в лицо.

— Уймись, демон! — выкрикнула она, давясь кровью.

— Я сказал, молчать! — на этот раз пятка угодила меж ребер, дыхание перехватило.

Ему можно помочь! Не поздно спасти. Еще не поздно.

Мысли мешались, напирая одна на другую, засоряли разум многоголосым говором, и не было возможности разобраться в этой невнятном мельтешении. Змеиная броня холодной рассудительности рассыпалась под обжигающим градом лисьих ударов, остались лишь чувства и ощущения голой души, что бесновалась от переполняющего страха, боли и отчаяния. Единственное, о чем она помнила, что там, на берегу, умирает человек, и осознание этого причиняло ей нестерпимые страдания. Олга кричала, извивалась, выпучив обезумевшие, слепые к реальности глаза, пыталась любым способом вырваться из цепких когтей мучителя и помочь, от чего нелюдь впадал в еще большую ярость.

— Он сдохнет! — рычало черное чудовище, скаля белоснежные клыки в тонкой рамке алых губ. — Он сдохнет у тебя перед носом, а ты будешь бессильно наблюдать, как вытекает из него жизнь. Может теперь ты поймешь, что бежать от меня опасно.

— Нет! Нет! Нет! — она уперлась руками в черную, изрезанную огненными ручейками грудь, — Пусти! Я никогда не буду твоей!

Нелюдь замер, стиснув зубы. Глаза, словно тонкие полосы раскаленного металла, полыхнули в узких прорезях век. Тень вкруг его тела колыхнулась, стала еще гуще и чернее.

— Никогда? — он рванул пряжку ремня. — А, может, прямо сейчас?

Сопротивление слабой, скованной печатью Ученицы было недолгим. Лис быстро подмял ее под себя. Она кричала от разъедающей боли его прикосновений. Олге казалось, что под пальцами нелюдя ее нежная плоть пузырится и сходит с кости, и это ощущение заполнило все вокруг настолько, что в носу свербило от запаха паленого мяса. Когда же он проник в ее лоно, огонь пронзил позвоночник, выжигая костный мозг, и все чувства покинули обмякшее тело.

Лис насиловал ее довольно долго. Олга не сопротивлялась. Чтобы не видеть страшного черного лица в сетке раскаленных добела жил, она отвернулась, безучастно глядя в пространство сухими воспаленными глазами. Мир вокруг сжался до тугого комка ноющей боли в сплетении ключиц, и не было ничего, кроме этой тяжести. Пустота.

И лишь краем сознания, той его частью, что работает вслепую для хозяина, но отмечает все самые мельчайшие детали с дотошностью, свойственной астроному, составляющему карту неба, Олга видела все происходящие вокруг события, воспоминания о которых секунду спустя были надежно похоронены в глубине ее измученного разума. Она видела то, как черное чудовище изогнулось в экстазе, выплескивая семя. И как в тот же миг, будто вместе с силой вложенная в мертвое семя, сошла с белого тела густая чернота. И как прояснился взгляд, а страшные красные зенки обрели белок и знакомую бездонную темноту радужки. И даже то крайне неестественное для Лиса выражение ужаса на вмиг побледневшем лице. Она видела все, но забывала увиденное мгновение спустя.

Нелюдь прянул прочь, будто ошпаренный, и, споткнувшись о спущенные штаны, сел в воду. Из груди вырывалось сиплое, булькающее дыхание, перед глазами стояла пелена, живот скрутило, и Лиса вырвало. Кое-как справившись с приступом, вызванным пресыщением силой, он обернулся к своей Ученице, с отчаянием воззрившись на дело собственных рук. Олга, а точнее жалкое подобие ее, медленно села, поведя плечами. С израненной спины в воду посыпались окрашенные кровью мелкие камушки и острый щебень, по плечам и груди, расчерченной следами острых когтей, потекла разведенная водою алая кровь. Она подняла руку и коснулась рваной раны на плече, оставленной острыми, поистине звериными клыками, но, казалось, не придала этому большого значения. Попытки встать на ноги не увенчались успехом — разорванные связки не позволяли контролировать ставшие ватными конечности. Тогда она на четвереньках поползла к агонизирующему Дариму. Лис закрыл глаза, не в силах наблюдать за происходящим.

— О мой Бог, что же я натворил? — полустон-полушепот сорвался с губ, сжатых в нервной судороге. — Это была не моя роль! Все должно было быть иначе…

Он обхватил голову руками, впиваясь тонкими окровавленными пальцами в густую шевелюру. Олга выбралась на берег, и, сев рядом с шептуном, приподняла его голову. Осколок кости, попавший в мягкую ткань мозга, сдвинулся, и тело Дарима забила крупная дрожь. Она, испуганно вздрогнув, опустила взлохмаченную кудрявую голову обратно и, прикрыв рану ладонью, начала ритмично раскачиваться из стороны в сторону, нашептывая искусанными губами невнятную не то молитву, не то песню, не то произвольный набор звуков. Именно тогда Лис впервые увидел, как разрушается печать: как набухает белым светом незримая ветка древнего узора, как разгорается, наполняясь силой, сам замок-ладонь, и как, накалившись до предела, в единый миг затухает, пронзая эфир коротким обжигающим звуком лопнувшей струны. И, наблюдая за процессом, нелюдь с удивление понимал, что она не чувствует этой боли. Ни один мускул напряженного лица не дрогнул, пока