Один день - Дэвид Николс

Вошла Эмма, обнаженная, только что из спальни, и он принялся чистить зубы — еще одна одержимость. Ему казалось, что у него рот старика, что он уже никогда не будет чистым.

— Я растолстел, — пробурчал он с полным ртом зубной пасты.

— Неправда, — неубедительно произнесла она.

— Правда… взгляни.

— Так не ешь столько сыра, — проговорила Эмма.

— Ты же вроде сказала, что я не растолстел.

— Ну, если тебе кажется, значит, так и есть.

— Не так уж много я ем. Просто у меня обмен веществ замедлился, вот в чем проблема.

— Так занимайся спортом. Начни опять ходить в спортзал. Или со мной в бассейн.

— У меня времени нет. — Она быстро чмокнула его, пока он снова не засунул в рот щетку. — Нет, ты только посмотри — я выгляжу просто ужасно, — пробормотал он.

— Дорогой, я уже сто раз тебе говорила: у тебя прекрасная грудь. — Она расхохоталась, ткнула его в пятую точку и пошла в душ. Он сел на табуретку и стал смотреть, как она моется.

— Надо вечером пойти еще посмотреть тот дом.

На фоне льющейся воды он услышал, как Эмма простонала:

— Это обязательно?

— Ну, я не знаю, как еще мы найдем…

— Ладно. Ладно! Пойдем и посмотрим тот дом.

Она повернулась к нему спиной, а он встал и поплелся в спальню одеваться. Они снова стали раздражительными, начали ссориться, и он убеждал себя, что все это происходит из-за проблем с жильем. Они продали квартиру и отдали большую часть вещей на хранение, чтобы не было тесно вдвоем. Если в скором времени новое место не найдется, придется снимать жилье, а значит, снова волнения, снова нервотрепка.

Но он знал, что проблема не только в этом. И верно, поставив чайник на плиту и взяв газету, Эмма вдруг проговорила:

— У меня месячные начались.

— Когда? — спросил он.

— Только что, — с привычным спокойствием ответила она. — Я чувствовала, что вот-вот начнутся.

— Что ж, — вздохнул он.

Эмма отвернулась и принялась заваривать кофе.

Он встал, обнял ее за талию и поцеловал в шею, все еще влажную после душа. Она не оторвалась от газеты.

— Не расстраивайся. Мы снова попробуем, — сказал он, положив подбородок ей на плечо. Так они стояли некоторое время, но поза была слишком неудобной и притворно-ласковой, и когда Эмма перевернула страницу, он воспринял это как сигнал и вернулся за стол.

Они сидели и читали: Эмма — новости, Декстер — спортивную рубрику, — и внутри обоих закипало раздражение. Наконец Эмма щелкнула языком и тряхнула головой, как было ей свойственно, — этот жест его страшно раздражал. В заголовках мелькало имя Батлера и упоминалось о работе спецслужб перед войной в Ираке,[61] и Декстер знал, что вскоре последует актуальный политический комментарий. Попытался сосредоточиться на последних результатах Уимблдона, но…

— Странно, правда? В мире война, а никто даже не протестует. А как же демонстрации?

Этот ее тон тоже выводил из себя Декстера. Он помнил его еще по разговорам двадцатилетней давности: тон праведного негодования и морального превосходства. Декстер неодобрительно хмыкнул, не противореча ей, но и не соглашаясь, в надежде, что этого будет достаточно. Прошло несколько минут; он и она перелистнули страницы.

— Нет, ну ты сам подумай: должно же быть что-то вроде движения против войны во Вьетнаме — но ничего подобного! Всего одна демонстрация, а потом все пожали плечами и разошлись по домам. Даже студенты не протестуют!

— А при чем тут студенты? — спросил он, надеясь, что его раздражение не слишком бросилось в глаза.

— Так положено, разве нет? Студенты принимают активное участие в политической жизни. Если бы мы сейчас были студентами, то вышли бы на улицы! — Она снова уткнулась в газету. — По крайней мере, я уж точно вышла бы.

Она его провоцировала. Ну ладно, раз она этого хочет…

— Так возьми и выйди.

Эмма резко подняла голову:

— Что?

— Устрой протест. Если тебя так это возмущает.

— Я о чем и говорю. Может, и стоит устроить! Я именно об этом и говорила! Если бы было организованное движение…

Он устремил взгляд в свою газету, решив отныне молчать, но не смог:

— А может, это потому, что всем всё равно.

— Что ты такое говоришь? — Она смотрела на него, прищурившись.

— Всем плевать на войну. Я хочу сказать, если бы люди действительно были против, были бы и протесты. Но, может, кто-то даже рад, что его не стало. Может, ты не заметила, Эм, но, вообще-то, он был не очень хорошим человеком…

— Но можно радоваться, что Саддам умер, и одновременно быть против этой войны!

— Я это тебе и пытаюсь объяснить. Это противоречивый вопрос, понимаешь?

— То есть ты считаешь, что это справедливая война во благо?

— Не я. Люди так думают.

— А ты-то что думаешь? — Она сложила газету, и он вдруг почувствовал себя очень неуютно. — Что ты думаешь?

— Я?

— Да, ты!

Он вздохнул. Слишком поздно, назад пути нет.

— Тебе не кажется странным, что именно демократы выступали против войны, ведь Саддам убивал именно тех, кого они поддерживают?

— К примеру?

— Профсоюзных лидеров, феминисток… геев. — Может, упомянуть еще и курдов? Кажется, это правильное название. Он решил рискнуть, прибавив: — И курдов!

Эмма с возмущением спросила:

— О, так ты считаешь, что смысл этой войны в том, чтобы защитить профсоюзных лидеров? Что Буш вторгся в Ирак, потому что его заботило бедственное положение иракских женщин? Или геев?

— Я просто хочу сказать, что антивоенный протест выглядел бы куда убедительнее, если бы те же самые люди выступали против свержения существующего режима в Ираке! Они же осуждали апартеид — так почему не осудить иракский режим?

— А также иранский? И то, что происходит в Китае, России, Северной Корее и Саудовской Аравии? Нельзя устроить протест против всех!

— Почему? Ты так и делала.

— Сейчас мы не об этом говорим?

— Правда? Когда мы познакомились, ты только и делала, что бойкотировала всех подряд. Не могла даже батончик «Марс» съесть, не прочитав мне лекции про личную ответственность. Не моя вина в том, что ты успокоилась.

С легкой самодовольной ухмылкой он снова принялся за свои дурацкие спортивные новости. Эмма почувствовала, как кровь приливает к лицу.

— Я не… не надо менять тему! Я вот что хочу сказать: глупо утверждать, что эту войну можно оправдать борьбой за гражданские права или тем, что у Ирака есть оружие массового уничтожения. Причина в одном, и только в одном…

Он простонал. Нет, это неизбежно — сейчас она снова затянет свою старую песню о нефти. Пожалуйста, только не про нефть!