Тарназариум Архимеда - Спейсер Кацай

Второе существо, мускулистый длинноволосый юноша, временами украдкой посматривая на девушку, механически собирал огромный плазмер, запчасти которого были разложены перед ним. Вот он вогнал последнюю деталь в, отблескивающий вороненой синевой, приклад, перекинул оружие через плечо и пружинисто встал, отбрасывая со лба, упавшие на него, волосы. Такотан слегка шевельнулся. Девушка оставалась неподвижной.

— Руслана, — Виктор нагнулся и осторожно прикоснулся к ее плечу, — идем. Уже немного осталось. Километров семь-восемь.

— Не хочу, — прикрыла глаза Барбикен. — Никуда не хочу идти. Устала. Спать хочу. Странно, — потрогала она пульт-амулет, висящий на груди, — есть не хочется, пить не хочется, а вот спать… Словно мы не двое суток по этому бардаку прыгаем, а, по меньшей мере, неделю. Не дорабатывает что-то селайт твой.

— Так ты и спать не хочешь, — возразил Виктор. — Это тебе кажется. Чисто психологическое состояние. Селайт тут ни при чем.

— Ни при чем, ни при чем, — фыркнула Руслана. — Что ты о психологическом состоянии знать можешь? Даже вместе с такотаном своим. А про физическое… Сколько ты без сознания валялся? Часов шесть?

И Барбикен внезапно вздрогнула всем телом, вспомнив тот ужас, который испытала тогда, когда Арданьян поломанной куклой лежал среди нагромождения камней, а она сама боялась сделать лишнее движение, чтобы не вызвать очередного обвала. Весь мир балансировал на грани полного хаоса, вздрагивая от малейшего шага всей своей ободранной, вывернутой наизнанку, окаменелостью, срываясь вниз маленькими песчинками, превращающимися через мгновение в потоки крупных камней, которые потом переворачивали собой огромные, ждущие малейшего толчка, глыбы.

А Руслана взваливала на спину безжизненное тело, и, качаясь от напряжения, тащила его в очередное безопасное место, уворачиваясь от угловатых жерновов, шевелящихся со всех сторон. А когда чуть не сорвалась в, незамеченную среди пелены пыли, трещину, то села у самого ее края, положив рядом тело Виктора, и расплакалась. Громко и навзрыд. Вдруг осознав, что осталась одна на этой совершенно чужой и чуждой планете, что заблудилась в ее каменных джунглях, и что надежды на спасение больше нету.

Как она плакала! Каталась по шершавому реголиту, колотила по нему избитыми кулаками, и, размазывая по лице янтарное безобразие, давилась всхлипами: "Олег! Олеженька! Где же ты, родной мой!" И совершенно не боялась неосторожным движением вызвать очередной беззвучный, как в ночных кошмарах, камнепад, а наоборот желала этого. Хотела, уже готовясь сорвать с шеи селайтовый амулет, чтобы падающие валуны расплющили ее тело, перемешали его с лунным реголитом и похоронили под собой. Раз и навсегда. А через полчаса Виктор пришел в себя.

Руслана бросила на него быстрый взгляд и повторила:

— Ни при чем, ни при чем… Слушай, Виктор, а ты уверен, что мы в правильном направлении передвигаемся? Если, конечно, это можно назвать передвижением.

— Абсолютно уверен. Это у нас некоторые бредут, куда глаза глядят. Без соображения у нас эти некоторые.

Тут Арданьян был прав. Хотя мог бы и не иронизировать. Ирония в его голосе пугала Руслану. Когда он пришел в себя, и слабеющие пульсации его селайтовой оболочки сменились ровным и сильным мерцанием, то первым делом прекратил хаотические передвижения Барбикен. И оказалось, что идти надо в совершенно ином направлении. В противоположном.

Виктор с размеренностью машины шел впереди, прокладывая путь среди нагромождения камней, как тральщик — фарватер по минному полю. Вскоре вышли к месту последней схватки. Вернее, к тому, что от него осталось. И, конечно, они никогда бы не узнали его, если бы не чудом найденный плазмер, брошенный Русланой. Да и напрочь заваленный такотан Виктора оказался рядом.

Он выбрался из-под огромной груды камней, доводя окружающий хаос до совершенства, и в дальнейшем их передвижении роль тральщика начал выполнять именно он. Это было логично и своей логичностью понравилось Руслане. Виктор, все-таки, был больше похож на человека. Более того. Иногда Барбикен с каким-то испуганным изумлением осознавала, что он похож на человека, который все больше и больше ей нравится. Хотя бы тем, что ни разу не вспомнил про ее страшный выстрел. А мог бы. Ведь…

Руслана нахмурилась и закусила губу:

— Слушай, если до комплекса недалеко осталось, ты бы не мог кого-нибудь оттуда вызвать? Манов своих. Или Калу. С нумой вместе, чтобы ног не бить.

Виктор вздохнул и присел на корточки возле Барбикен:

— Понимаешь, Руслана, я не хотел тебе этого говорить, но… Дело в том… Дело в том, что комплекс не отзывается.

— Как не отзывается?!

— Молча. И совершенно. Там что-то случилось.

Барбикен вспомнила яйцо "Лунной Республики", перепахивающей лучом дно кратера по направлению к комплексу. И монстра под названием Керчак, исчезнувшего на запыленной нуме в том же направлении.

— "Республика"? — тихо спросила Виктора. — Или?..

И оборвала себя. Тема Керчака не была темой для разговора с Арданьяном.

Руслане показалось, что он понял ее. Потому что Виктор отвел глаза в сторону и глухо переспросил:

— "Республика"?.. Не похоже. По крайней мере несколько часов назад я не мог отождествить ее с комплексом. И сейчас не могу. И в ближайшем будущем тоже.

Барбикен внимательно посмотрела на Арданьяна:

— Что значит "отождествить"?

— А то и значит… Понимаешь, последнее время я… Я чувствую время. Это не предсказание, это что-то другое. Я знаю, когда происходят события, случившиеся даже не со мной. Вот только их местонахождение определить не могу. Сам не пойму, что это такое… И оболочка. Раньше без пульта я бы не смог ее удерживать. Вот и мама все это заметила.

Вспомнив про Эллис, Виктор моментально нахмурился. Даже сияние вокруг него, казалось, потускнело.

— Тоже мне, чревовещатель, — внутренне поежилась Руслана и попыталась отвлечь юношу от его мыслей. — А ну скажи, что происходило со мной, — она на мгновение задумалась, — двадцать пятого июля семьдесят четвертого года.

Арданьян прищурился.

— С тобой?.. Пойми, я же сказал, что не могу этого знать. Я. Чувствую. Время. По отношению к тебе двадцать пятого июля семьдесят четвертого имеет небольшой привкус страха, сильный запах непонимания и… — он запнулся, — и ощущение прикосновения мокрой… Ткани, что ли? Слушай, по-моему, ты…

И юноша покраснел. Руслана покраснела тоже.

— Ладно, чревовещатель. Мне тогда всего день от роду было. В роддоме я была, а отец…

— По отношению к отцу, — забубнил Арданьян, — запах лекарств забивает все остальное. Кроме страха. Едкость лекарств, едкость ужаса. Потустороннего какого-то, терпкого, вязкого, галлюциногенного…