Невероятные расследования Шерлока Холмса - Марк Валентайн

— А если бы судно шло по курсу, оно оказалось бы невдалеке от Исландии? — спросил Холмс.

Он смотрел на тело, принадлежавшее члену экипажа, — покойник лежал ничком, раскинув руки.

Пауэлл кивнул.

Холмс устремился к трупу.

Лестрейд кашлянул и заметил:

— В последние годы датское правительство не раз негодовало в связи с рыбным промыслом в исландских водах. Обсуждался вопрос, сколь далеко должны находиться от исландского побережья рыболовецкие суда. Датские военные корабли преследовали, например, британских рыбаков. В газетах это назвали «тресковой войной».

Холмс, преклонивший колени у тела, хмыкнул и выпрямился.

— Речь не о треске, — изрек он. — Единственная рыба, о которой здесь уместно вспомнить, — селедка. Красная разновидность.[36] — Он повернулся к Пауэллу. — Я должен осмотреть тела всех якобы датских моряков. Но я глубоко сомневаюсь, что через неделю в газетах будут писать о войне между Нидерландами и Данией.

Резня на «Фрисланде» была поистине ужасающей. Смерть голландских моряков не отличалась опрятностью. Большинство получило по несколько пуль, и у многих зияли страшные ножевые раны. Одного обезглавили, и голова несчастного мрачно таращилась из конца коридора, тогда как тело покоилось в противоположном. И всюду, где проходили, мы обнаруживали кровь — намного больше, чем могло вылиться из погибших.

— Вряд ли я видел подобное со времен сражения при Майванде, — пробормотал я.

Холмс поочередно осмотрел трупы трех человек, одетых в форму датских военно-морских сил. Последний лежал у входа в каюту американцев Джона и Гарольда Смитов.

— Ага! — произнес Холмс, изучая его тело.

— В чем дело, Холмс? — осведомился Лестрейд. — Может быть, просветите нас? Или нам следует восхищенно помалкивать?

Холмс стоял, исполненный любезности.

— Я всего лишь наблюдаю, Лестрейд, — укрепляюсь в подозрениях, которые возникли у меня, как только лейтенант-коммандер Пауэлл проинформировал нас о диком нападении на эту посудину.

— И что же это за подозрения, Холмс? — Теперь тон Лестрейда звучал скорее заинтересованно, нежели сварливо.

— В невнимании к этим фактам, Лестрейд, нет ничего постыдного, хотя сей недосмотр и в самом деле мог бы привести к войне между Данией и Нидерландами. Некоторые детали доступны лишь искусному взору.

Лестрейд побагровел, а на лице Холмса отразилось то особое удовлетворение, что он испытывал, когда ему удавалось уесть нашего соперника.

— Возможно, я оказываю вам медвежью услугу. Полагаю, вы обратили внимание, что подобного рода атака совершенно не характерна для датского королевского флота. Даже если мы предположим, что «Фрисланд» вошел в исландские, по мнению датского правительства, воды, а также допустим, что его ошибочно приняли за рыболовецкое судно, то все равно — агрессия, проявленная здесь, была бы несоразмерна нарушению.

Лестрейд стал воплощенное достоинство.

— Я пришел к такому же заключению, — изрек он.

Холмс кивнул:

— И вы, разумеется, заметили, что форма поддельная?

Лестрейд и глазом не моргнул, но было ясно, что сказанное явилось для него новостью.

— Сукно само по себе выглядит подлинным. Но оно недостаточно хорошо сшито, чтобы пройти испытание боем. Швы в нарядах невезучих пришельцев разорваны, края истерты; имеются пятна грязи, которую едва ли найдешь на этом судне. Прочие мелочи, вроде криво пришитых пуговиц, обманут лишь поверхностного наблюдателя.

— Хорошая работа, мистер Холмс, — похвалил лейтенант-коммандер Пауэлл.

Холмс учтиво поклонился.

— Это ваше наблюдение, в свою очередь, скорее обязывает, нежели подводит черту.

Он зашагал вниз по проходу.

— За мной, джентльмены, — пригласил Холмс. — Сейчас мы вернемся к каюте, ибо это чрезвычайно важно, однако прежде я хочу обратить ваше внимание на одну вещь.

Холмс подвел нас к телу несчастного судового офицера — молодого, почти мальчика, с кудрявыми светлыми волосами. Левая кисть, которой тот пытался отбить нож, была рассечена до середины ладони, пули же попали в лоб и левый глаз. Под головой растеклась кровавая лужа, а рот был полуоткрыт в изумлении и страхе.

— Боже, — сказал я тихо.

— Мм? — отозвался Холмс. — Ах да. Весьма прискорбно. Вы человек большой души, Ватсон, — как всегда. Это повышает вашу ценность как друга, но умаляет ее как исследователя. — Он извлек лупу, навел ее на лоб юноши и знаком предложил нам подойти ближе. — Смотрите сюда. — Он постучал по краю лупы. — Рана весьма показательная, с учетом того, что я увидел на других телах. Крупнокалиберный пистолет, в плохом состоянии. Это не оружие военного человека.

— Пираты! — проскрежетал Пауэлл.

Холмс кивнул:

— Чрезвычайно коварные и умелые, раз провернули такое дело.

— Но пиратство практически вымерло, особенно в этой части света, — дивился Пауэлл.

— Подозреваю, что ум, стоящий за данным нападением, благоговеет перед тактикой пиратов ушедших времен.

— Но, Холмс, — встревожился я, — так близко к берегам, охраняемым британским флотом? И к чему им маскироваться? Кто выиграет от этого обмана? Груз цел, они даже не получили того, зачем пришли.

— Ах, Ватсон! Я поистине недооцениваю вашу способность проникать в самую суть. Действительно — кому выгодно? Cui bono? — Длинные ноги несли Холмса прочь, и эхо шагов разлеталось по коридорам. — Думаю, что ответ на ваш прекрасный вопрос подскажет каюта, в которую мы направляемся.

Холмс остановился у тела пирата при входе в каюту американцев и жестом предостерег нас от дальнейшего продвижения. Помещение было тесным и скромно обставленным: одинокий широкий стул, две подвесные койки вплотную друг к дружке, туалетный столик, коврик персидской работы и зеркало.

— Лейтенант-коммандер Пауэлл, вы доложили, что двое американцев — Джон и Гарольд Смит — приобрели места на этом судне и поселились в этой каюте, так? И вы узнали об этом из судового журнала, ибо никаких живых свидетелей нет.

— Да, — подтвердил Пауэлл. Он извлек из кармана сложенный листок — страницу из бортового журнала. — Вот здесь они расписались.

Холмс заворчал, и я приготовился слушать гневную филиппику о сохранении вещественных доказательств и бессчетных мелких уликах, которые, вне всяких сомнений, пострадали от неосторожности Пауэлла. Но мой друг лишь аккуратно расправил бумагу в своих длинных пальцах и победоносно улыбнулся.

— Замечательно, — сказал он.

Я изучил подписи, вызвавшие интерес Холмса. При столь давнем знакомстве с ним я надеялся распознать нечто важное, но в итоге со вздохом сдался.

— Вижу, что один — левша, а второй — правша, — объявил я, — но вывести из этого ничего не могу. Джон Смит — распространенный псевдоним. Вы это имели в виду, Холмс? Они назвались вымышленными именами? Они были заодно с пиратами?

— Они солгали, согласен, — ответил Холмс. — Но чтобы заодно с пиратами? Ну и ну, Ватсон. Позвольте сперва показать вам нашего пирата.

Он отвернул у трупа правый рукав. К запястью был кожаным ремешком примотан мешочек. Холмс осторожно отвязал его и поднял на вытянутой руке.

— Ну и запах, — скривился Лестрейд. — Что это за дрянь?

— Я склонен думать, — ответил Холмс, — что там содержатся кервель, мазь, обрезки ногтей и куриная косточка. Грязь, которую вы видите, почти наверняка из могилы. Это гри-гри, вудуистский талисман.

— Вуду! — воскликнул Лестрейд. — Но ведь его практикуют в Африке? Вряд ли этот человек — африканец, Холмс.

— Верно, — согласился тот. — Однако позвольте переключить ваше внимание на грязные пятна у него на коленях.

Мы пригнулись, чтобы осмотреть брюки мужчины — действительно испятнанные грязью разных оттенков: рыжей, бурой и черной.

— Характер следов свидетельствует, что он орудовал сразу в нескольких слоях почвы, весьма различных: здесь и красная глина из Джорджии и Теннесси, и речной ил, и болотный торф. А в лупу я разглядел две лапки насекомого, застрявшие в сукне и безусловно принадлежащие долгоносику хлопковому. Такое сочетание в такой концентрации на единицу площади не могло возникнуть естественным образом.

— Теплица? — предположил я.

— Возможно, — пренебрежительно отозвался Холмс. — Но мне на память приходит американец по имени Джон Буллок: его иногда называли грунтовым магнатом. В пятидесятых он сколотил состояние, переправляя грунт из всех южных штатов подряд в Луизиану, на Дьявольский мыс, где суша едва поднималась над уровнем моря. Он наращивал холмы, чтобы там впоследствии могли возводить дома состоятельные горожане. Те же соревновались в экстравагантности, приобретая его грунт, и каждый мечтал возвести особняк превыше прочих. Деятельность Буллока явилась причиной уникальной разнородности почвы Дьявольского мыса.