По делам их - Попова Александровна

Никто из присутствующих не одернул его, никто и не смотрел в его сторону, даже, поразительным образом, те двое, что держали за локти фон Аусхазена; отвернувшись, Курт возвратился к стене, где кардинал стягивал с левой ладони баклер, и вновь уселся рядом.

— Не слишком это достойно, — хрипуче выдавил герцог, распрямляясь, — бить связанного.

— Ну и что, — равнодушно откликнулся Курт, понимая, что надо перетянуть порезанную руку, но не желая больше двигаться; изнеможение пришло внезапно, замешанное на усталой злости на себя, на безликого, сумевшего вот так просто выйти из комнаты, забитой вооруженными бойцами, словно бочка — сельдью…

Сейчас топот бегущих людей он услышал издалека, услышал надсадное дыхание, а когда в каменную комнату ворвались еще пятеро, стали слышны и ругательства — долгие, от души.

— Абориген, жив? — оборвав поток пламенной речи, ничего общего не имеющей с благородным немецким, спохватился Ланц, всматриваясь в его лицо; лицо самого дознавателя второго ранга было исполосовано, точно минуту назад он продирался через покрытый шипами куст.

— А розы где? — спросил он с усмешкой, не ответив, и, встретясь взглядом с негодующим взором Ланца, уточнил: — Что вас так задержало?

Керн махнул рукой за спину с нервной усмешкой:

— Сделали пару привалов по дороге.

Вот так, при оружии, в простой куртке, он видел майстера обер-инквизитора впервые, и выглядел тот каким-то даже незнакомым и неестественным без своего стола с бумагами и отчетами; от болезненного смешка Курт едва удержался, вообразив своего начальника в виде этакого кентавра, представляющего помесь человека и стола.

— Не поверишь, — Райзе, такой же исчерканный глубокими царапинами, присел на корточки напротив, взяв его за порезанную руку, скривился. — Н-да… Не поверишь, академист: кошки. Целая армия злобных, как сам дьявол, кошек.

Он улыбнулся.

— Кошки?..

— Смешного в этом мало. Посмотри на его лицо, — кивнув через плечо на Ланца, нахмурился тот. — Это сделала одна из этих тварей. Ты хоть отдаленно представляешь себе, на что способна сотня бешеных кошек?.. Однако это еще полбеды; потом появились… — он на миг замер, глядя мимо руки Курта, лежащей в его ладони, и встряхнул головой. — Тени. Правда, они кошек расшугали; nullum malum sine aliquo bono[193].

— Тени… — повторил он отстраненно, передернувшись.

Тени…

Кошки — это армия темной жрицы, в этом нет сомнений; однако тени, живые тени… Даже его познаний хватало на то, чтоб ощутить различие между силой Маргарет и тем, что вплетал в ее слова безликий колдун. Вот почему не повторил он своей попытки, вот чем был он занят; знать бы это тогда, в ту минуту — и вместо того, чтоб пытаться устранить источник его средств и связей, можно было бы практически безнаказанно убить его самого…

— Спасибо, что спросили, — чуть слышно вклинился кардинал. — Я тоже в полном порядке.

— Боже, — спохватился Райзе, — простите, ваше высокопреосвященство. Вы ранены?

— Да, — кивнул тот, глядя на свою левую руку, точно на неведомо откуда взявшееся, чуждое собственному телу дополнение; Густав выпустил плечо Курта, пересев ближе к кардиналу, и осторожно ощупал его запястье.

Кисть руки Сфорца напоминала лапу мертвой птицы — скрюченную, сухую; Райзе переглянулся с Керном, и тот предположил нерешительно:

— Быть может, просто онемение… после отпустит…

— Не отпустит, — равнодушно отмахнулся здоровой рукой кардинал. — Сердце сдюжило — и то утешает, но хорошим instructor'ом мне теперь уже не быть.

— Он пытался проделать то же самое и со мной, — тихо произнес Курт. — Почему у него не вышло?

— Потому что к твоему прикрытию привлекли едва не весь выпуск особого курса прошлого года, — откликнулся кардинал, прикрыв глаза и откинувшись к стене спиною. — И целиком абиссус[194].

— Целиком — что? — уточнил Ланц; Курт вздохнул, глядя в пол.

— Мы так называли монастырь, — пояснил он негромко, — куда переводят тех, кто отчислен из академии или тех, кто честно выучился, но работать по каким-то причинам не смог; мы наивно полагали, что наставники об этом прозвании не знают… Ходили слухи, что братия этого монастыря — вся сплошь праведники. Значит, не слухи? — уточнил он; кардинал, вновь предавшись созерцанию своей ладони, через силу улыбнулся.

— Не сплошь, разумеется, и не лишь только праведники, однако силы их молений за тебя хватило, как видишь. Подробности после, Гессе. Во-первых, стоило бы для начала покинуть сие премерзкое место, а во-вторых, многое из того, о чем ты спросишь, столь секретно, что даже для ушей майстера обер-инквизитора не назначено. В-третьих, — хмуро добавил он, вперив требовательный взгляд в Райзе, — кто-нибудь, наконец, забинтует моего курсанта?

Тот послушно выпустил похолодевшую скорченную руку кардинала, пересев снова к Курту, Ланц со вздохом отошел в сторону, и утихшая было суета вновь завертелась вокруг.

Курт сидел неподвижно, закрыв глаза и снова чувствуя безмыслие, пустоту в рассудке, однако теперь — блаженную и отстраненную, успокоенную. Отчетливость восприятия мира отступила куда-то за грань разума и ощущений — от усталости или, быть может, развеивался постепенно чуть сладковатый дымок неведомых благовоний в курильницах; или же попросту теперь, когда закончено было дело, коему отдавались все силы, мысли, чувства, каждая минута жизни последнего месяца, тело и разум желали насладиться тем, что беспрерывного напряжения сил более не требуется, что мысли теперь не надо держать в узде каждый миг, а чувства выверять и укрывать. Этого временного покоя не нарушала даже впивающаяся в кромки ран игла…

— Не спи, — тихо окликнул его голос Райзе; по щеке осторожно, но все равно ощутимо хлопнула ладонь. — И встань с пола.

Курт разлепил веки, понимая, что скатывается в сонное оцепенение, и вяло усмехнулся.

— Хоть бы однажды для разнообразия завершение моего расследования выглядело иначе, — вздохнул он, упершись в пол ладонью, и с усилием поднялся. — Меня опять бинтуют, я вот-вот отрублюсь, и — снова упустил главного подозреваемого.

— Бинтовать я закончил, — возразил Райзе наставительно, — уснуть сможешь, как только доберемся до Друденхауса, а что касается последнего — не гневи Бога, академист. Fecisti quod poterat, faciant meliora potentes[195]; спасибо, что вообще жив.

— Да. И это я тоже уже слышал год назад…

— Выведи его на воздух, Дитрих, — приказал со вздохом Керн. — Кроме того, что ему не помешало б проветрить голову, вскоре очнется наша одаренная дама; лучше, чтоб она его сейчас не видела. Истерик нам здесь еще не хватало.

Курт не возразил, послушно пойдя за потянувшей его рукой, слыша позади шаги молчаливого арбалетчика.

В катакомбах было по-прежнему мрачно, сыро, темно, однако прежнее ощущение давящей тяжести, угнетения исчезло; недалеко от выхода из-под ног метнулась прочь, зашипев, перепуганная насмерть кошка с всклокоченной шерстью и огромными ошалелыми глазами. Ланц тихо выругался ей вслед, явно жалея о том, что не может ускорить бедную тварь хорошим пинком.

За стенами собора, смывая остатки ночной темени, бил в землю стремительный, хлесткий летний ливень.

Глава 24

— Ты гляди, он и не думает переставать, — тихо заметил Ланц, скосивши взгляд в окно; рамы были выставлены, и в рабочую комнату майстера обер-инквизитора проникал влажный, душный воздух, пропитанный моросью, висящей в воздухе вот уже вторые сутки.

Керн переглянулся с подчиненными, покривив губы, и вздохнул.

— Вот и я о том же, — согласился Дитрих все так же негромко. — А если это будет еще с неделю? Не навес же над ними сооружать…

— Полагаешь, — уточнил Курт с сомнением, — что приговор удастся вынести в ближайшие дни?

— А у нас выбор имеется? Абориген, ты прикинь, сколько времени может потребоваться, чтобы до папского слуха дошло все то, что затевается здесь; и еще не известно, какой именно из святейшеств вздумает обратить на все происходящее свое внимание. Положим, от Рима мы еще как-то сумеем отбрехаться — на то здесь мессир Сфорца; но если Авиньон… Хоть ты лопни, а суд должен пройти скоро, и когда в Кельн явится гневный курьер с указанием пересмотреть дело, мы должны уже смести пепел в совочек. И никакие улики, никакой арест на месте преступления нам уже не помогут; даже сейчас вполне может выясниться, что попросту одинокая вдовушка развлекалась с любовниками в катакомбах, за что ей не костер полагается, а покаяние с постом. Ну, может, князь-епископа с места снимут — и все… И я уверен, что люди герцога наверняка уже собрались в армию с намерением взять Кельн приступом. Два курфюрста, арестованные разом; вообрази только! такого никогда, ни разу за всю историю Империи, не бывало. Город обложат, как Трою, и дай Бог, чтоб не с теми же итогами. Дня три у нас есть, не более.