Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера - Эмиль Золя

Он заговорил мягче, он возобновил свою нежную мольбу. Сердце ее переполнилось. Мадлена ослабевала. Она была растрогана дрожащим голосом юноши, который так смиренно предлагал ей прощение и уважение света. Однако в глубине ее души по-прежнему гнездился неясный протест.

Наконец Гийом сказал:

— Ты свободна, почему же ты отказываешь мне в счастье?

Мадлена внезапно вздрогнула.

— Свободна! — повторила она странным голосом. — Да, я свободна…

— Ну так вот, — продолжал Гийом, — и не надо говорить больше о прошлом. Если в твоей жизни и была другая любовь, то она умерла. Я женюсь на вдове.

Слово «вдова» поразило молодую женщину. Она слегка побледнела. На ее высокий лоб набежала тень, в серых глазах отразилась мучительная тоска.

— Вернемся, — проговорила она, — наступает ночь… Я дам тебе ответ завтра.

Они вернулись. Небо сделалось черным, ветер мрачно завывал среди деревьев. Расставаясь с Мадленой, Гийом молча прижал ее к груди, ему уже нечего было ей сказать. И этим последним объятием он хотел закрепить свое право на нее.

Мадлена провела бессонную ночь. Оставшись одна, она обдумала предложение своего любовника. Мысль о замужестве льстила ей и в то же время вызывала в ее душе какой-то страх и изумление. Прежде подобная мысль ни разу не приходила ей в голову. Она даже не осмеливалась об этом мечтать. И вот теперь, размышляя о спокойной и достойной жизни, которую предлагал ей Гийом, она немало удивилась тому, что это вызвало у нее протест. Когда она вспоминала ласковые слова молодого человека, ей становилось стыдно, что она выказала ему такую суровость; она спрашивала себя, какое тайное чувство побуждало ее отказаться от союза, на который она должна была бы согласиться со смирением и благодарностью. Откуда ее страхи, ее колебания? Какая необходимость заставляла ее пренебречь неожиданным счастьем, которое пришло к ней? Она растерялась от этих вопросов и не находила в себе иных чувств, кроме чувства какой-то непонятной неловкости. Ответ, который она могла бы дать, казался ей глупым, смешным, она старалась обойти его. Правда заключалась в том, что она думала о Жаке. Слушая речи Гийома, она чувствовала, как в ней смутно пробуждаются воспоминания о ее первом любовнике. Нет, эти воспоминания не должны были смущать ее. Жак мертв, она ничем ему не обязана, даже сожалением. По какому же праву воскрес он в ней, чтобы напомнить, что она принадлежит ему? Ее глубоко возмущали сомнения, которые она сейчас испытывала, неуверенность в том, что она может располагать собой. Теперь, когда призрак ее первой любви появился перед ней, она схватилась с ним врукопашную, она хотела его победить, чтобы доказать себе, что он больше не властен над нею. И как ни пыталась она укрыться за презрительным смехом, она вынуждена была признать, что была сурова с Гийомом только из-за Жака. Это было чудовищно, необъяснимо. Когда эти мысли со всей четкостью возникли перед ней среди кошмаров бессонницы, она со свойственной ей горячностью решила, что, выйдя замуж за живого, заставит замолчать мертвеца.

Заснула она на рассвете. Ей приснилось, что утопленник выплыл на голубоватых волнах моря и хочет вырвать ее из объятий мужа.

Когда Гийом явился на следующее утро, трепещущий, полный тревоги, Мадлена еще спала. Он нежно обнял ее. Молодая женщина внезапно пробудилась, бросилась ему на грудь, словно ища у него защиты, и прошептала: «Я твоя». За этим последовали долгие поцелуи, страстные объятия. Казалось, каждый из них испытывал потребность ввериться другому, принадлежать ему, чтобы убедиться в крепости их союза.

После полудня Гийом занялся формальностями, которые нужно было выполнить для женитьбы. Вечером он объявил Женевьеве, что женится на молодой особе, живущей по соседству; старая протестантка злобно взглянула на него.

— Так будет лучше, — сказала она.

Он понял, что она все знает. Его, несомненно, видели с Мадленой, и сплетни уже облетели всю округу. Слова Женевьевы заставили его еще больше поспешить с назначением дня бракосочетания. Прошло несколько недель. Любовники обвенчались в начале зимы, чуть ли не тайком. Всего пять или шесть ветейских зевак смотрели, как они выходили из мэрии и церкви и садились в карету. Вернувшись в Нуарод, молодые поблагодарили своих свидетелей и заперлись в замке. Они были наконец у себя, связанные навек неразрывными узами.

Первые четыре года после свадьбы протекли тихо и счастливо. Супруги провели их в Нуароде. Вначале они строили различные планы, собирались совершить свадебное путешествие; они хотели, как это принято, провести медовый месяц в Италии или на берегах Рейна. Но всякий раз, когда отъезд уже был решен, они отступали, им казалось, что незачем ехать так далеко в поисках счастья, которое было у них тут, под рукой. Они даже ни разу не съездили в Париж. Они боялись пробудить мучительные воспоминания, похороненные в маленьком особняке на Булонской улице. Им казалось, что дорогое их сердцу уединение охранит их от несчастий этого мира, убережет от страданий, которых они страшились.

Гийом был на вершине блаженства. Женитьба претворила в действительность его юношеские грезы. Он жил однообразной жизнью, лишенной всяких потрясений, насыщенной любовью и покоем. С тех пор как Мадлена поселилась в Нуароде, Гийом был полон надежд, будущее уже не страшило его, и он думал о нем без содрогания. Оно представлялось ему, как и настоящее, одним бесконечным любовным сном, чередою похожих друг на друга и одинаково счастливых дней. Его смятенная душа жаждала веры в нерушимость этого мирного счастья; он лелеял дорогую мечту дожить так до самой смерти, не ведая ничего иного, кроме этого застывшего существования, лишенного всяких событий, заполненного одним-единственным чувством. Он отдыхал душой и желал, чтобы это длилось вечно.

Мадлена тоже отдыхала. После всех тревог, которые ей довелось пережить, она отдыхала, наслаждаясь наступившим покоем. Ничто больше не оскорбляло ее. Она наконец могла уважать себя, позабыть о позоре своего прошлого. Теперь она со спокойной совестью распоряжалась деньгами мужа, — став законной женой, она почувствовала себя полной хозяйкой. Ей доставляла удовольствие уединенная жизнь в Нуароде, в этом огромном черном полуразрушенном замке. Она не захотела, чтобы Гийом перестроил его на более современный лад. Она только разрешила отремонтировать несколько комнат во втором этаже да столовую и гостиную в первом. Остальные комнаты по-прежнему были закрыты. За все четыре года супруги ни разу не поднимались на верхний этаж. Молодой женщине нравилось, что ее окружают пустые комнаты, ей казалось, что они надежнее ограждают ее от внешнего мира, от ран, которые ей могут нанести извне. Она любила сидеть в большой гостиной внизу; убаюкивающая тишина спускалась на нее с высоких потолков; глядя на окутанные сумраком дальние углы комнаты, она мечтала о беспредельности темноты. По вечерам при свете лампы в душу ее нисходил глубокий покой, она чувствовала себя ничтожной пылинкой, затерявшейся среди этой бесконечности, которая ее окружала. Ни один шорох не доносился снаружи в комнаты; и монастырская тишина, тишина погрузившейся в сон провинции завладевала Нуародом. Тогда Мадлена порою вспоминала шумные вечера, которые когда-то они проводили с Жаком на улице Суфло; она словно слышала оглушительный грохот экипажей, проезжавших по парижским мостовым, видела резкий свет газовых рожков; на какое-то мгновение она вновь оказывалась в маленьком номере гостиницы, пропахшем табачным дымом, где раздавался звон бокалов, громкий смех Жака, где она чувствовала на себе его поцелуи. Это длилось одно мгновение, словно ветер доносил до нее струю тошнотворного теплого воздуха. Она испуганно оглядывалась вокруг, чувствуя, что задыхается. Придя в себя, она видела, что сидит в большой темной и пустынной зале, и опять начинала дышать полной грудью; она пробуждалась от дурных снов и вновь с доверчивым умилением, с еще большим наслаждением погружалась в сумрак и тишину, царившие вокруг нее. После всех потрясений, которые она испытала по воле слепого случая, застывшая, неподвижная жизнь в Нуароде казалась для этой прямой и холодной натуры желанным сладостным отдыхом. Она благословляла мрачный потолок, безмолвные стены, все это жилище, окутывавшее ее, как саваном; она протягивала руки к Гийому словно в порыве благодарности: он исцелил ее, вернул ей утраченное достоинство, он был ее возлюбленным спасителем.

Так, почти в полном одиночестве, они прожили зиму. Они не покидали гостиной, расположенной на первом этаже; на кирпичах в огромном камине жарко пылали поленья; супруги проводили здесь целые дни, ничем не отличавшиеся один от другого.

Они вели размеренную жизнь, упорно держались своих привычек, как люди, которые вкушают совершенное счастье и боятся малейшего потрясения, которое может его нарушить. Едва ли они чем-нибудь занимались; но они никогда не скучали, или, быть может, убаюкивавшее их чувство томительной скуки и казалось им счастьем. Они не ведали ни страстных ласк, ни наслаждений, которые заставили бы их забыть неторопливый ход времени. Иные любовники запираются на всю зиму вдвоем, нежатся в объятиях друг друга, уступая своим пылким желаниям, превращая дни в ночи любви. Гийом и Мадлена лишь нежно улыбались друг другу; уединение их было целомудренным; они замыкались в своем убежище не для того, чтобы прятать от чужих глаз поцелуи, — они просто любили холодное безмолвие зимы, ее немое оцепенение. Им достаточно было того, что они жили вот так вдвоем, были рядом и своим присутствием дарили друг другу успокоение.