Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера - Эмиль Золя

Так безмятежно прожили они все лето. Дни проходили в блаженном, ничем не нарушаемом покое. Счастье, которое они дарили друг другу, усиливало их взаимную любовь, так же как некогда сознание, что они делают друг друга несчастными, чуть не привело их к разрыву.

Мадлена поселилась в своем маленьком домике около середины апреля. Она совсем не знала деревни, никогда нигде не бывала, кроме некоторых парижских пригородов. Неприхотливая жизнь среди полей доставляла ей множество простых и сильных радостей. Она видела, как расцветают деревья и созревают плоды, с восторженным удивлением следила, как трудится земля. Когда она приехала сюда, листва на деревьях была совсем нежной, светло-зеленой, равнина, вся еще пропитанная сыростью после зимних дождей, пробуждалась под первыми ласковыми лучами солнца, в ней была какая-то невинная детская прелесть; словно свежим, девственным дыханием повеяло в сердце из дали бледных горизонтов. Потом ласки солнца сделались более жгучими, листва потемнела, земля стала женщиной, любящей и оплодотворенной, и чрево ее содрогалось в сладострастных родовых муках. Мадлену освежила и успокоила мягкость весны, теперь она чувствовала, как знойное лето вливает в нее энергию, заставляет кровь в жилах струиться со спокойной силой. На вольном воздухе, под солнцем она окрепла и обрела покой; она походила на цветущий куст, схваченный зимним холодом, который весною пробуждается к жизни и пускает побеги, чтобы снова вырасти и расцвести во всей пышной зелени своей листвы.

Мадлена нуждалась в вольном воздухе, она любила бывать под открытым небом и наслаждалась длительными прогулками. Она совершала их почти каждый день, ходила по многу часов, никогда не жалуясь на усталость. Обычно она назначала Гийому свидание в небольшой рощице, где протекала речушка, в которой когда-то ее возлюбленный ловил раков. Встретившись, они медленно шли по шелковистой траве, скрытые деревьями, росшими по обоим берегам, поднимались по этой своеобразной, покрытой листвой долине, трепещущей от свежести. У их ног, точно серебряная лента, бесшумно скользя по песку, текла речушка; изредка попадались маленькие водопады, издававшие хрустальный звон, похожий на пение свирели. А по обеим сторонам долины возвышались огромные стволы, напоминавшие причудливые колонны, изъеденные, точно проказой, наростами плюща и мха; между стволами росли кусты ежевики, протягивающие от одного дерева к другому свои длинные колючие руки, возводя зеленые стены, которые скрывали узкую аллею, эту бесконечную, терявшуюся в густой листве улицу. Наверху зеленый свод был населен корольками, похожими на больших жужжащих мух; кое-где ветки раздвигались, открывая в вышине среди всей этой зелени клочок голубого неба. Гийом и Мадлена любили эту пустынную аллею, эту зеленую, образованную самой природой арку, до конца которой они ни разу не могли дойти; они готовы были бродить здесь часами, следуя за всеми поворотами дороги; прохлада, которой веяло от воды, царившее под сенью деревьев безмолвие рождали в них восхитительную негу. Они шли, обнявшись, а в тех местах, где тень была более густой, теснее прижимались друг к другу.

Порой они резвились, как дети, догоняли друг друга, цепляясь за кустарник, скользя по влажной траве. Внезапно молодая женщина исчезала, спрятавшись за каким-нибудь кустом; ее возлюбленный хорошо различал краешек светлой юбки, но притворялся, что разыскивает ее с весьма обеспокоенным видом; потом одним прыжком он оказывался рядом с ней и хватал ее в свои объятия, а она, упав на землю, вся трепетала от смеха.

Иногда Мадлена объявляла вдруг, что она озябла и хочет идти по солнцепеку; тень в конце концов действовала угнетающе на эту сильную натуру. Они выходили на яркое июльское солнце, раздвигали плотную стену колючего кустарника и оказывались у самой кромки нескончаемых полей, усыпленных жарой под полуденным небом; золотистые, колеблющиеся волны хлебов простирались до самого горизонта. Воздух звенел от зноя, Мадлена бодро шагала в этом пылающем пекле; она с наслаждением подставляла жгучим лучам свои обнаженную шею и руки; чуть побледневшая, с капельками пота на лбу, она отдавалась обжигающим ласкам солнца. Она говорила, что, когда она испытывает усталость, это вливает в нее новые силы; ее крепкие плечи легко выдерживали давящую тяжесть раскаленного неба. Но Гийом изнемогал от жары; видя, что он задыхается, Мадлена опять увлекала его в тенистую аллею, на берег светлого прохладного ручья.

Там они продолжали свою трогательную, нежную прогулку, с новой силой ощущая очарование тишины и прохлады. Так доходили они до причудливой беседки, где обычно останавливались и отдыхали. Аллея здесь расширялась, речушка образовывала маленькое озеро с гладкой, блестящей, как сталь, поверхностью, стена деревьев мягко закруглялась, открывая широкое полотнище неба. Это было похоже на великолепную лиственную залу. Берега маленького озера поросли гибким тростником; дальше, от воды до подножья деревьев, расстилался ковер невысокой травы, терявшийся в зарослях высокого густого кустарника, непроходимой стеной окружавшего лужайку. Но особую прелесть этому дикому и полному сладостной неги уголку придавал родник, пробивавшийся из скалы: вершина огромной глыбы, покрытая ползучим кустарником, немного нависала над лужайкой, четко вырисовываясь в голубоватой тени; тоненькая струйка, извиваясь ужом, вытекала из глубины этого грота, заросшего вьющимися растениями, стены его сочились от сырости. Гийом и Мадлена сидели здесь, вслушиваясь в равномерный шум капель, падавших одна за другой со свода; в этом шуме было что-то бесконечно убаюкивающее, от него веяло какой-то смутной дремотой и вечностью, столь упоительными для их счастливой любви. Мало-помалу они умолкали, захваченные монотонной и неутомимой песнью капель, им чудилось, будто они слышат биение собственных сердец, и, держа друг друга за руки, они погружались в радостные грезы.

Мадлена всегда приносила с собою какие-нибудь фрукты. Порой, выйдя из задумчивости, она с аппетитом поедала их, заставляя любовника откусывать от начатого уже ею персика или груши. Гийом смотрел на нее с восхищением; с каждым днем красота ее казалась ему все более ослепительной; он следил с восторженным удивлением, как крепли на вольном воздухе ее здоровье и силы. Деревня и на самом деле преобразила Мадлену. Она словно еще выросла. Теперь это была здоровая, сильная, плотная женщина с хорошо развитой грудью, с чистым звенящим смехом. Кожа ее слегка загорела, хотя по-прежнему сохраняла свою прозрачность. Ее рыжие, небрежно убранные волосы падали на затылок пышной пламеневшей волной. Все ее существо дышало великолепной энергией.

Гийом не мог налюбоваться этим пышущим здоровьем созданием, ее поцелуи, уверенные и неторопливые, наполняли его душу спокойствием, он чувствовал, что в сердце Мадлены царит безмятежность; она вновь обрела свои желания, она жила, не испытывая никаких потрясений, следуя врожденной прямоте своего характера, своей бесхитростной натуре; уединение и солнце как нельзя лучше подходили ей, она расцветала во всей своей прелести и силе, поскольку ее потребность в уважении и покое находила полное удовлетворение. Влюбленные проводили долгие часы у Источника, как они окрестили свое убежище, и молодой человек не уставал смотреть на Мадлену, блаженно растянувшуюся на траве; от рыжих волос затылок ее казался красноватым, под легким платьем четко вырисовывались упругие линии ее тела; порой Гийом вскакивал и крепко сжимал ее в своих объятиях, гордясь тем, что она принадлежит ему. Но в этом порыве не заключалось ничего нечистого; любовь их была здоровой и безмятежной.

В те дни, когда любовники не ходили к Источнику, они проезжали несколько километров в кабриолете, потом, оставив экипаж в какой-нибудь гостинице, бродили по полям наугад. Они выбирали самые узкие тропинки, которые уводили куда-то в неведомое. Если им удавалось пройти несколько часов среди росших двумя рядами яблонь, не встречая ни души, они бывали счастливы, точно воришки, ускользнувшие от бдительного ока полевого сторожа. Бескрайняя ширь тучных и однообразных нормандских равнин казалась им как бы символом их спокойной любви; им никогда не надоедали беспредельные просторы лугов и полей. Часто, заплутавшись, они выходили к фермам. Мадлена любила домашних животных; она могла полдня смеяться над цыплячьим выводком, окружавшим наседку, которая, растопырив крылья, громко кудахтала. Она входила в хлев, чтобы погладить коров, с восхищением смотрела на молодых, резво прыгавших козочек, ей нравились веселые обитатели птичьего двора, в душе ее рождалось безумное желание разводить кур, уток, голубей, гусей, и, если бы ее не удерживала улыбка Гийома, она наверняка каждый раз приносила бы в Ветей в своем подоле какую-нибудь птицу. Была у нее еще другая страсть — дети; увидев малыша, вертевшегося во дворе фермы, среди домашней птицы, она некоторое время молча, немного задумчиво смотрела на него с ласковой улыбкой; затем, не выдержав, подходила и брала карапуза на руки, даже не замечая, что личико его испачкано в земле и варенье. Она просила стакан молока и продолжала возиться с ребенком, заставляя его прыгать, звала Гийома, чтобы он полюбовался большущими глазами милого крошки. Выпив молоко, Мадлена неохотно покидала ферму, все время оборачиваясь, чтобы еще раз взглянуть на малыша.