Смерть консулу! Люцифер - Жорж Оне

Эгберт уезжал на чужбину в соблазнительный город сирен и оставлял её на попечение своего друга. Она знала, что не изменит ему, но останется ли его любовь такой же сильной и неприкосновенной?.. Но разве знала она, что Эгберт любит её! Откуда могла явиться такая уверенность? Можно ли назвать любовью его дружелюбное и спокойное отношение к ней? Точно так же стал бы он относиться к своей родной сестре. С замиранием сердца ожидала она его ответа, который мог помочь ей решить загадку, ставшую для неё вопросом жизни.

— Граф не приговорил бы свою жену к смерти, если бы не имел чистой совести, — сказал Эгберт.

— Вы заступаетесь за него.

— Потому что на его месте я бы никогда не изменил Женевьеве.

— Правда ли это, Эгберт?

— Моя дорогая Магдалена!..

Она поднялась со своего места; слёзы подступили к её глазам; она едва не зарыдала от мысли, что должна расстаться с ним.

Молча подошла она к фортепиано и открыла его. Сначала пальцы её медленно перебирали клавиши, но чем дальше, тем лучше и задушевнее становилась её игра. Она играла одну из сонат Гайдна, которые она и Эгберт предпочитали модной и глубокомысленной музыке Бетховена. Эгберт стоял за её стулом и машинально смотрел на быстрые движения её красивых розовых пальцев. Сколько раз стоял он таким образом за её стулом и переворачивал листы нот. Но сегодня он был избавлен от этой обязанности, потому что она играла по памяти. Вся душа Магдалены выливалась в мелодичных звуках сонаты; понимает ли он этот язык и затрагивает ли он его сердце? Пусть звуки эти напутствуют его, лаская его слух...

Соната кончена; тихо звучат ещё клавиши. Руки Магдалены упали на колени. Неподвижно, погруженный в свои мысли, стоит Эгберт. С образами юности смешиваются фантастические картины будущего, которые заранее рисует ему воображение. Она чувствует, что он наклонился к ней...

— Эгберт, мой дорогой Эгберт! — чуть слышно произносит она, обнимая его обеими руками; горячий поцелуй горит на его губах. В одно мгновение она исчезла из комнаты, он не успел произнести ни одного слова, ни удержать её.

— Вот твоё счастье, — шепчет ему внутренний голос, — удержи его... Или ты тогда только поймёшь это, когда будет слишком поздно!..

Наступили вечерние сумерки; предметы в комнате казались подернутыми сероватым туманом.

— Не сон ли это? — спрашивал себя Эгберт.

Но вот стул, на котором она сидела, здесь покоилась её рука...

Часть III

Глава I

В царствование Наполеона I Париж был первым городом в мире. Со времён императорского Рима ни в одном городе не было столько победных трофеев, такого благосостояния и широкого развития образованности, как при строгой и ревнивой власти Бонапарта.

На почве старого общества, опустошённой и изрытой землетрясением, вырос новый порядок. Глядя на улицы и площади, наполненные оживлённой и пёстрой толпой, жаждущей наживы и наслаждения, всякий счёл бы сказкой или давно забытым преданием, что здесь свирепствовала гроза революции. Всё это совершил один человек; он закрыл пропасть революции, водворил внутренний мир, возвратил гражданам их собственность и дома, восстановил церкви и храм муз. Только кое-где наблюдательный взгляд иностранца замечал кровавые следы недавнего переворота, оставшиеся в понятиях и поступках парижского населения, как кровь убитого Дункана, которую леди Макбет напрасно силится смыть со своих рук.

Вместо прежних революционных надписей на всех общественных зданиях, дворцах, музеях, колоннах, триумфальных воротах красовался теперь вензель N с короной, окружённый лавровыми ветками.

Во Франции появился властелин. Силою своего гения он вырвал из бездны великую нацию и сделал её первой в мире, но в своём лице навязал ей императора. Он думает и желает за всех, насыщает Францию золотом и почестями, увеселяет дорогостоящими зрелищами, даёт работу неимущим; но за всё это французы обязаны служить ему. Они вправе называть себя повелителями мира! Пока блеск и обаяние непобедимости ещё неразлучны с его именем. Народы европейского материка благоговеют перед ним; двое из них осмелились сопротивляться ему, и он не замедлил наказать их. Быстрым походом он разогнал испанцев; из Бургоса он направился в Сомо-Сиерра, перешёл эти Фермопилы Испании, и войско его вошло в Мадрид — поход окончен менее чем за месяц. Парижане, улыбаясь, принимают это известие: они привыкли к блеску молнии, и невероятное сделалось для них обычным явлением. На днях пронёсся слух, что маршал Сульт отразил англичан на море.

Это происходило в январе 1809 года. Празднества, балы, различные увеселения следуют непрерывно одни за другими в блистательном городе. Император не скупится на государственную казну и военную добычу, но требует от своих маршалов и сенаторов, чтобы они со своей стороны тратили деньги и внешней пышностью показывали бы себя достойными своего высокого положения. Благодаря этому роскошь достигла крайних пределов, так как клевреты Бонапарта охотно исполняют его волю. Испанская война, которую пессимисты считали предвестником падения императорского величия, не отменила ни одно празднество, не помешала ни одному увеселению. Враги правительства жалуются на стеснение торговли с Англией, на застой в делах и сокращение столичного населения, но посторонний наблюдатель не замечает ничего подобного. Перед ним в ярких красках выступает величественный образ гигантского всемирного города с бесчисленными куполами, башнями, колоннами и дворцами, где всё грандиозно и полно гармонии и где диссонансы ещё более усиливают впечатление целого. Если под этой блестящей внешностью скрываются источники несчастия, то они лежат на такой глубине, куда редко проникает взгляд людской. Кругом на далёком пространстве тянется богато обработанная земля; всюду виднеются деревни, выступающие среди садов, красивые дома, замки и дворцы, окружённые большими роскошными парками.

Но помимо красоты французская столица с её окрестностями, представляла ещё другого рода прелесть для путешественника. Он чувствовал, что вступает на классическую почву, имевшую свою историческую жизнь, свои трагические и светлые воспоминания. Париж, как некогда столица Древнего Рима, считает тысячелетиями время своей постоянно прогрессирующей культуры.

Эгберт прожил здесь уже несколько недель, но всё ещё не мог прийти в себя от массы новых впечатлений. Хотя он приехал из большого города, но разве можно сравнить Вену с Парижем! Венская жизнь вращалась на небольшом пространстве узких улиц и маленьких площадей. В австрийской столице не было ни широких дорог, обсаженных деревьями, как парижские бульвары, ни красивой набережной, ни таких зданий, как Лувр, Тюильри и Люксембургский дворец.

Вена поражала различием