Честь и долг - Егор Иванов

Сигнала к штурму все еще нет. Солдатская и красногвардейская масса, оцепившая весь район Зимнего дворца, рвется в бой. Ропот, требование объяснений от комиссаров, почему они не отдают приказ, — становятся все громче. Настя томится вместе с отрядом Василия на Адмиралтейской набережной, против Салтыковского подъезда…

…В Смольном Ленин тоже обеспокоен задержкой со взятием Зимнего. Второй Всероссийский съезд Советов вот-вот откроется в Белом зале. Он должен решить вопрос о власти, и ему нужно доложить об аресте Временного правительства. Замысел Ленина — поставить съезд перед фактом свершившегося переворота — находится под угрозой. Необходимо спешить — могут подоспеть "батальоны смерти" и ударить в сердце революции до того, как ликвидация Временного правительства завершится…

Владимир Ильич резко высказывает Подвойскому свое убеждение, что гарнизон Зимнего слаб, что он разрознен и не способен оказать серьезное сопротивление.

— Почему же так долго? — сердится Ленин. — Что делают наши военачальники! Затеяли настоящую войну?! Зачем это? Окружение, переброски, цепи, перебежки, развертывание… Разве это война с достойным противником? Хороший отряд матросов, роту пехоты — и все там!

Сенин из своего информационного бюро то и дело доставляет Ильичу донесения о том, как развиваются события. Но Ленин требует наступать. Он шлет записки в полевой штаб ВРК, предлагая начать штурм Зимнего. Он грозит предать членов штаба партийному суду. Наконец под воздействием ленинских требований полевой штаб отказывается от своих попыток совершить абсолютно бескровный переворот и рассылает связных в Петропавловку, на «Аврору» с приказаниями. Последние минуты напряженной подготовки…

Девять часов сорок минут вечера. Мгла укутала крепость, Зимний, правительственные здания на Дворцовой площади. Лишь на Невском и других проспектах сияют огни, люди и не замечают, что подошел исторический миг, который расколет мир на два измерения — «до» и «после». Звучит первый сигнал — холостой выстрел пушки из крепости. И тут же ему отвечает более мощным зарядом носовое орудие «Авроры». Его гром далеко разносится над городом, сотрясает стены и заставляет дребезжать окна Зимнего дворца.

Сигнал принят — тысячи солдат, матросов, красногвардейцев начинают перестрелку. Затем она стихает, готовятся к штурму. Ожесточенно отстреливаются защитники Зимнего. Юнкера и женский батальон умеют хорошо стрелять. Многие ранены. Настя принимается за работу…

…Около часа ночи Василий первым добегает до решетки садика у дворца, ловко перемахивает через нее, открывает заложенные железкой чугунные ворота. Ряды штурмующих вливаются в их узкий зев. Многие перелезают через решетку.

Настя вместе с товарищами вбегает в садик. Странные крики вдруг поразили ее слух. Они неслись откуда-то со стороны поленниц. Соколова обернулась и увидела, что у Салтыковского подъезда, взобравшись на сложенные у стены дрова, маленькая группка ударниц из женского батальона, без оружия и ремней, видимо, отобранных красногвардейцами, истошно вопила: "Да здравствует Учредительное собрание! Долой большевиков!" На них никто не обращал внимания, все стремились во дворец.

Настя засмеялась, в шутку поаплодировала «ударницам» и побежала догонять свой отряд.

Вдруг в глубине дворца раздались крики: "Министров ведут! Министров ведут!" — и все двери распахнулись. Это Антонов-Овсеенко и Чудновский ворвались первыми в Зимний дворец через "подъезд ее величества", буквально на плечах отступающих юнкеров добрались до Малахитового зала и в Малой столовой арестовали Временное правительство.

Теперь новый — рабочий — комендант Зимнего вел министров под охраной к выходу.

Народ бросился смотреть арестованных. Настю несла с собой плотная толпа шинелей, тужурок, бушлатов.

В угловой комнате с окнами на Неву Анастасия увидела знакомое лицо. Это был полковник Мезенцев. Александр тоже узнал ее и поразился, как она изменилась. Это была уже не милая светская дама, а живое воплощение греческой богини Победы Ники. Ее глаза сияли. Настя улыбнулась Мезенцеву.

— Вы… защищали этих людей? — улыбку сменило удивление.

— Нет! Пока я раздумывал, стоят ли они этого, ваши их уже арестовали… — признался полковник. — А с меня взяли честное слово, что я не буду выступать с оружием против народа, — добавил он и очень смутился. Мезенцев не хотел, чтобы его признание звучало как попытка оправдаться в чем-то.

— Поклянитесь мне в этом еще раз! — твердо предложила Анастасия и неожиданно сказала: — Политический нейтралитет всегда на руку врагу! Подумайте об этом.

90. Петроград, 9 ноября 1917 года

Смольный сверкал огнями ночи напролет. Все центры новой власти соединились под его крышей. Центральный и Петербургский комитеты большевиков, Всероссийский ЦИК, Совет Народных Комиссаров, Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, Военно-революционный комитет круглые сутки принимали делегации рабочих, солдат и крестьян, ходоков, посетителей. Издавали приказы, распоряжения, рассылали комиссаров, связных… У Анастасии на глазах рождалась новая государственность. Еще шли кое-где перестрелки, еще далеко не везде по стране установилась власть Советов, а здесь, в Смольном, люди чувствовали себя уверенно, не временщиками, а навсегда.

После полуночи собрались вместе Совнарком и ВРК. Насте поручили сделать записи. Надо было перейти из правого крыла в левое, туда, где рядом с рабочим кабинетом Ленина, в комнате секретариата СНК, собирались наркомы и члены Военно-революционного комитета. Настя еще не бывала в этом помещении. Войдя в дверь, охраняемую двумя матросами, с интересом огляделась. Был перерыв между заседаниями. Наркомы покинули свои места. Небольшими группками они продолжали обсуждать дела. Ленина не было.

В довольно просторном зале секретариата стояло несколько письменных столов разной высоты. Два или три из них покрыты плюшевыми скатертями. Дешевые венские и дорогие стулья стояли вперемежку. В углу со времен института благородных девиц сохранилось высокое зеркало с вычурным переплетением деревянной рамы. По правой стене — два больших шкафа, бывших, видимо, ранее платяными, а теперь служащих для хранения папок с делами. В центре комнаты — круглый стол с полированной крышкой. За ним работают секретари. Настя села около них.

Энергично вошел Владимир Ильич. Те, кто сидел на стульях, встали. "А наркомы, сразу видно, — воспитанные, интеллигентные люди", — подумала Анастасия.

Ленин попросил товарищей сесть, окинул взглядом комнату: все ли пришли? От Михаила Сенина Настя знала, что Ильич терпеть не может опозданий.

Владимир Ильич объявил, что речь пойдет о заключении мира, и предоставил слово Николаю Васильевичу Крыленко, народному комиссару по военным и морским делам. Коренастый, коротко стриженный, в офицерской гимнастерке без погон, с усами и прорастающей негустой бородкой, нарком встал. Погладив от волнения короткие волосы над высоким лбом, стал докладывать, что прошлой ночью Совет Народных Комиссаров послал радиотелеграмму главнокомандующему Духонину. Генералу предписывалось немедленно предложить перемирие всем воюющим странам, как союзным — через их военных представителей при Ставке, так и враждебным — по радиотелеграфу. Одновременно Народный комиссариат иностранных дел направил ноту в посольства союзных держав в Петрограде. Совнарком обращался к их правительствам с предложением начать переговоры о мире.

До прошлого вечера никакого ответа ни от Духонина, ни от посольств не поступило. Вопрос не терпит отлагательств.

Крыленко закончил сообщение. Сел. Начались прения. Они были недолгими. Совет Народных Комиссаров поручил Ленину, Сталину и Крыленко провести окончательные переговоры с Духониным по прямому проводу.

…В отличие от Смольного, ночью в штабе Петроградского военного округа, где был ближайший аппарат Юза для связи с фронтами, царило спокойствие и тишина. Бодрствовали здесь только дежурные и связисты. Автомобиль, на котором прибыли Председатель СНК и наркомы, подали во двор. Член ВРК Михаил Сенин, почти бессменно находившийся после мятежа Краснова в штабе округа, проводил их в аппаратную.

Молоденький оператор-юзист вытянулся перед Лениным во фрунт. Он был немало удивлен, когда столь высокое начальство пожало ему руку.

Включили аппарат, Могилев отозвался. Пошла лента. Первый вопрос был: у аппарата ли верховный главнокомандующий? На другом конце провода присутствовал только любимец и злой гений Духонина Дитерихс. Аппараты заработали.

Генерал-квартирмейстер Ставки заверил, что Духонин ждал вызова до часу ночи, а теперь спит… По поводу телеграммы государственной важности, полученной верховным главнокомандующим, Дитерихс заявил, что она нуждается в подтверждении начальника Генерального штаба потому, что этот документ без номера и без даты.