Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1 - Бенджамин Рошфор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Тебе не нужно было ходить в Олд Бейли, Эверетт! - сказала Аврора.
- Я должен был это сделать! Должен был быть рядом с ней, она и сквозь стены чувствовала, что я рядом! Я там молился. Знаешь, я так её любил!
- Сегодня был её последний день! - хмуро сказала Аврора, имея ввиду, что утром после бесконечно долгого процесса и после невообразимых мук Труди Вермонт была повешена. Не сказала ни слова, не назвала ни одного имени!
- Я знал, что она все равно умрет, но не могу себе простить, что это случилось так - и по моей вине! - сказал Эверетт Авроре. Сказал спокойно, даже рассудительно. Плакал он только в душе, а делал странные вещи - вроде покупки трех церковных свечей, которые теперь светили во тьме его сердца.
- А почему три свечи?
- Гарри Латимор!
- Но он же не умер, Эверетт!
- Нет, Гарри не умер. В тюрьме он сошел с ума, и теперь сидит на цепи в Олд Нью Гейт. Тело его ещё живет, но душа мертва! Эта свеча - за погибшую душу Гарри Латимора.
А вот на улице перед таверной появилась Анжела. Она тоже вся в черном, и её зеленые ясные глаза заплаканы. Анжела теперь чуть не каждый вечер ходит на берег Темзы и бросает там в воду какой-нибудь цветок - розу, фиалку, пион - по сезону. Если не достать цветов - бросает в воду бусины потому что в Темзе покоится Невью, потому что Невью поглотила Темза! Они узнали это от инспектора Стоунвела, приятеля Авроры Джонс, которая ходила к нему узнать, что случилось... Лодка, в которой Фанфан бежал из Вуди Хилл, была найдена в Темзе вверх дном. Это часто случается с теми, кого вдруг захватит морской прилив.
Теперь Эверетт, Аврора и Анжела, склоняясь перед тремя свечами, молятся за упокой души Труди Вермонт, Гарри Латимора и за душу Невью. Этот удивительный тайный обряд проходил в марте 1776 года - больше чем через год с той трагической ночи при Вуди Хилл, когда на искристый радостный фейерверк в честь святой Гудулы слетелись ангелы смерти. Но этот тайный обряд - ещё и последнее прощание Эверетта Покса с "Проспект оф Уитби".
Он чувствует, что ему угрожает опасность. История с Вуди Хилл, суд над Труди Вермонт дали ход обстоятельному расследованию. Это Эверетт хорошо знает! Вокруг его разведывательной сети и вокруг него самого медленно начала затягиваться другая, невидимая сеть! Это Эверетт Покс тоже хорошо знает, но не отваживается ещё сказать Анжеле, что нужно будет переменить обстановку.
Будь они с Анжелой одни, давно уже убрались бы отсюда. Но что же делать? Нельзя же подвергать риску утомительной дороги их Френсиса трехмесячного карапуза, который получил это имя в память о любимом Франсуа, так коротко мелькнувшем в их жизни? Френсис - сын Фанфана-Тюльпана, и только из-за него Анжела не впала в отчаяние.
Часть седьмая.
Узы Эроса и ветер свободы.
1.
Неподалеку от Лондона, в Бовиче - прелестной деревушке, окруженной столь же прелестной местностью - в очаровательном домике над Темзой жила тогда относительно молодая, тридцатилетняя женщина, довольно привлекательная, хотя и полноватая. Звалась она Дебора Ташингем. И вот в начале 1776 года была она весьма озабочена.
Дебора Ташингем была известна своей благотворительностью. Дружила с пастором Гассингом, ходившим раз в неделю к ней обедать. Часто наведывалась в больницы и приюты для бездомных, показывая всем свое благочестие, которым отгораживалась от мерзостей жизни. Была она почтенной вдовой полковника Ташингема, два года назад скончавшегося на войне в Америке от тифа. И, в общем, мы легко сможем понять её заботы, когда она узнала, что беременна! Она, два года как вдова английского героя, и беременна! Какой скандал!
Люди, разумеется, тут же догадаются, что виной тут Ролло, поскольку Ролло живет с ней под одной крышей!
Дебора Ташингем отвлеклась на миг от роз и посмотрела на реку, задумавшись, что делать. Хороша же награда за её благотворительность! Какую она сделала глупость, когда год назад вытащила окровавленного, бездыханного юношу из лодки, принесенной течением в камыши. Тогда, увидев раненого, она и не заметила, что в лодке был и кожаный футляр. Прилив унес лодку, но она об этом и не думала, - слишком старалась спасти прелестного юношу. Да, теперь-то ясно, что лучше было бы отправить его в больницу. Да, точно!
"- Но была ли я так уж неправа? - спросила она себя. - Ведь доктор Стенхоп говорил, что он не выдержит дороги и лучше будет оставить юношу у меня!"
И вот Дебора Ташингем послушалась доктора Стенхопа, оставив поправляться в своем доме красивого молодого человека, который так напомнил её первую любовь - Ролло, который так на ней и не женился, и пришлось Деборе выходить за болвана с мужественной внешностью, полковника Ташингема - пусть земля ему будет пухом!
Вначале Дебора с раненым намучилась: ведь его приходилось мыть, а что касается интимных частей тела, тут было нелегко, пришлось преодолеть себя и свое пуританство при виде столь необычайных достоинств! И как при этом нарастала внутренняя дрожь! Дебора Ташингем никогда подобного не видела и не пробовала, - тем более не с Ташингемом, который... - нет, пусть покоится с миром! Конечно, через несколько недель Ролло способен был бы уже мыться сам, но она - нянька выискалась - делала это и дальше, раз видела, что ему это нравится - и оттого, конечно, что милосердие было у неё в крови... И вся деревня, включая доктора Стенхопа и пастора Гиссинга, не могла нахвалиться её "самопожертвованием" - да и она не упускала случая подчеркнуть свою "самоотверженность" - ведь столько возни ("By Love"[37]) с этим несчастным! Да, в деревне говорили правду - доброта её была достойна удивления!
Так продолжалось несколько месяцев, и юноша уже шел на поправку (вначале он похож был на призрака, что не способен ни видеть, ни слышать, и тем более ни говорить). Дебора Ташингем, не жалея времени, пыталась говорить с ним, особенно по вечерам, стараясь приласкать, чтоб из его неповторимых очей исчезла черная тоска. Рассказывала о Мильтоне, о Поупе, которых так любила, а когда юноша заговорил, старалась поправлять его английский, - хотя он говорил неплохо, но употреблял такие жуткие слова, - Дебора даже их не понимала, хотя о смысле и догадывалась! Поскольку она знала и французский, то понимала и слова, которые Ролло мешал с английскими - и которые означали то же самое! Но где Ролло мог их набраться? И вдруг однажды вечером Ролло, схватившись за голову, заявил:
- Мадам, я француз, но понятия не имею, кто я такой!
С этого дня Дебора и Ролло (будем пока именовать его так) часто вели душевные беседы на языке отца и сына Кребильонов (эти французские писатели были любимым чтением молодой вдовы).