Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - Светлана Васильевна Петрова

Можно бесконечно смотреть на эту таинственную тень Вселенной. Ира меня не торопит, сама наслаждаясь волшебным пейзажем. Лицо её мягчает, значит душа хорошая, а всё остальное – мелкие пакости дьявола. Дома дарю ей комплект постельного белья, от которого полки ломятся. Гражданка Молдавии уходит радостная, позабыв отблагодарить Нину за такое бесценное знакомство.

Та говорит мне с лицемерным вздохом:

– Зря людей балуете, они от этого много о себе воображают. Ирка праведницей прикидывается, а внук совсем нам на шею сел.

Нам? Пытается навести меня на мысль, что я с нею заодно, но спохватывается и исправляет ошибку:

– Жалко вас.

Она так умело маскирует ложь, что хочется верить. Но за свой долгий век я видела много обмана и нередко обманывала сама, поэтому узнаю ложь в любом обличии. Впрочем, лучшей сиделки мне не найти. Она тоже достойна награды.

Подкатила на коляске к шкафу: сколько вещей! Хороших, фирменных, часто новых, но никому уже не нужных. Иные я не надевала десятки лет. Вот замечательная шёлковая кофта с пуговицами на плечах, её привезла мне дочь из Франции, но не угадала размер, кофта оказалась велика, а теперь уже мала – спина у меня стала широкая, да и куда надевать такую красоту, в постель? Надо отдать Нине, ей будет впору. Сняла вещицу с плечиков и обнаружила, что ткань подмышкой от времени поползла. Я улыбнулась, вспомнив горьковскую рыночную сценку: «А хусточка-то с диркой!» Подумала, что тут, наверное, полно вещей, съеденных если не молью, то временем. Мода изменилась, а «комиссионки» исчезли как класс – все хотят пусть некачественное, но новое. Материально люди стали жить лучше, но счастливее ли? Правда, никто и не знает, что такое счастье вообще. Счастье – это очень личное и летучее. Было и нет. Иногда наоборот: хоть ненадолго, а свалится неизвестно откуда.

– Нина, возьмите из моих вещей, что приглянётся. Кроме нательного белья, оно мне пока ещё нужно.

Я всегда любила топики, трусики, ночнушки, пижамы, носочки, которые занимают весь комод. Это у меня наследственное. Когда умерла мама, новые, ни разу не надёванные вещи лежали в шкафу стопками, а она носила старые, пока их уже нельзя было чинить.

Впервые предлагаю Нине сделать выбор самостоятельно. Правда, у меня сорок восьмой размер, а у нее пятьдесят четвёртый, однако она с усердием начинает хлопать дверцами, выдвигать ящики, копаться в коробках, время от времени спрашивая: «Что это?» И почти ничего не берёт, так, несколько бесформенных кофточек-размахаек, юбок на резинке и плащ. Про посуду сказала: «Сервизы хорошие, немецкие, возьму потом», заменяя словом «потом» слово «когда помрёте» и не замечая этого. Я уже сама не рада жесту барыни, который ещё и обдумывала: а не жирно ли будет при такой зарплате?

Между нами сорок лет и разное понимание жизненных смыслов. Причина в несовпадающем восприятии мира. Я безнадёжно отстала от окружающей действительности, от поколения, мыслящего сегодняшними категориями. Мы живём в разных темпах и в других рамках дозволенного.

Нина отправилась к себе в комнату, унося жидкую добычу. Растираю руками колени, которые гнутся с трудом и болью. Никакая «Артра» не помогает от старости. Хочется плакать, но, когда зрителей нет, слёзы застревают, не пролившись – организм действует экономно. Придётся опять приглашать массажиста, деньги он ломит жуткие, но для здоровья не жалко.

Катаюсь из комнаты в комнату, рассматриваю картины на стенах, дорогие сердцу именно тем, что знакомы. На полке с любимыми книгами замечаю пыль – надо сказать Нине, чтобы вытерла. Свободного места почти не осталось, да и не надо. Когда знакомая библиотекарша присылает мне «на экспертизу» современные романы, в том числе удостоенные отечественных премий, через десяток страниц со стоном обманутого любовника захлопываю новомодное чтиво. Утешаюсь, что классики ещё будут, обязательно. Вопрос – сколько ждать?

За книжными полками висят фотографии. Тут одни потери. Ни друзей этих, ни родителей, ни мужей уже нет, но я о них думаю, иначе зачем мне дана память? Конечно, жизнь без близких стала ущербной – искажена форма, изменилось содержание. Одиноким неуютно, они боятся, что их скоро забудут, а хочется, чтобы помнили. Зачем? Кому интересна наша личная катастрофа? Придёт час и обрушится мир – вот о чём надо стенать. Рукотворным будет действо или природным, сути не меняет. Милый привычный мир перестанет существовать. Мы старательно его украшали, вылизывали, бурили, уродовали и снова обустраивали, поливали кровью и слезами, а он исчезнет в звёздной пыли в один миг. И Бог не поможет. Тем более деньги – цветные бумажки.

Вот что надо предчувствовать и быть доброй, не добренькой, а именно доброй, не старьё раздаривать, а сделать хоть одно по-настоящему хорошее дело, не рассчитывая, что воздастся.

1 октября.

Постепенно возвращаюсь к рабочему ритму воспоминаний. Три недели назад я остановились на Сигурде.

Однажды, придя с работы, муж промахал в воздухе продолговатой бумажкой:

– Бесплатная путёвка в Мисхор! Я уже и санаторно-курортную карту тебе оформил.

– Одна? Ни за что не поеду. Да и бесплатная – синоним паршивой.

– Нет! Классный санаторий ЦК профсоюза. Один высокопоставленный больной предложил. У меня в этом году отпуск зимой, а ты любишь Крым, вот и купайся, загорай целых 24 дня. В ноябре твой добрый шеф даст две недели за свой счёт, и мы отправимся в Звенигород кататься на лыжах.

– А дети? – продолжала я слабеющее сопротивление.

– Побудут с бабушкой на даче, они и без того постоянно там торчат, на выходные буду их забирать.

Если б Кирилл мог предвидеть будущее, он бы так не настаивал.

Номер в крымском санатории оказался отличным, с видом на море, правда, двухместным. Молоденькая соседка сутками гуляла в дым, тихо приползая на свою койку глубокой ночью. Я много времени проводила с книжкой на пляже, отбиваясь от любителей курортных романов, ездила на экскурсии по побережью – Алупка, Алушта, Симеиз, ходила по расписанию на массаж и в столовую. Где-то в середине срока за моим столиком появился новый отдыхающий. Поздоровался. Я подняла глаза и увидела щербинку между зубами.

Мужчина спокойно ел борщ. Слава богу, не признал. Пятнадцать лет назад на мне было кожаное полупальто и высокая причёска, а сейчас открытый сарафан, я загорела, к тому же давно коротко стригусь и перекрасила волосы в русый цвет.

Соседи отобедали и ушли, а я всё пила компот и не могла напиться. Мужчина вытер губы салфеткой и улыбнулся:

– Девушка из библиотеки.

Я оставила стакан в покое.

– Сигурд. Так не бывает.

– Но изредка случается.