Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький

вдвое, в 2½ раза. Вот и все условия. В сущности, прося Вас прислать рассказ, я прошу о подарке как бы, ибо хорошо понимаю— платим мало Ввиду происходящих здесь событий — русские бегут во все стороны, количество читателя сокращается, а печатание книг становится все дороже И всех больше от этого страдает интеллигенция, особенно же — литераторы, ученые И здесь и всюду в Европе наблюдается прогрессирующее понижение интереса и внимания к культуре. сокращаются штаты и бюджеты научных и ученых учреждений, падает потребление книги, ибо она становится все дороже В чести только авантюрные романы, вроде «Атлантиды», «Тарзана» и т. д., — это читают. И все больше привлекает публику немой, глупый кино, — уже вместо двух сеансов в вечер дают три, четыре.

Запах разложения, гниения очень густ, особенно — здесь, в Германии. Душно и — было бы скучно — если б не работать, а только наблюдать. Человек становится и ценится все дешевле. Возможны такие факты: жена, дочь и сын не кормят отца, потому что «он стар и ему пора умирать». Он — бывший крупный чиновник, очень культурный человек, кроткий, милый. И, видимо, он согласен, что ему «пора умирать», — худеет, ходит пошатываясь, молча улыбается, голодный, тихонький. На улицах очень много таких, они стоят под воротами, в уголках, все еще прилично одетые, и молча просят помочь им. У них особенный, подавляющий Вас взгляд.

Довольно. Так вот, М. М., если Вы хотите и можете — присылайте рукописи скорее, к 4-му № «Беседы», по адресу: Kurfürstenstrasse, 79, Verlag «Kniga» — мне, — буду страшно рад, очень благодарен. Крепко жму руку.

Всего доброго!

А. Пешков

20.XI.22.

1924

781

ИОСИФУ ГУРНИКУ

20 января 1924, Мариенбад.

Иосифу Турнику,

учителю в Порубе.

Искренно тронут милым приветом детей Порубской школы.

Посылаю школе мой портрет и книги мои на русском и немецком языках.

Скажите детям: в их годы я жил очень тяжело, очень трудно, но уже тогда смутно почувствовал, что все — дурное и хорошее — от человека и для человека.

Чем дальше—тем более ясным становилось для меня решающее значение воли и разума человека, — этик двух источников всех благ, всех радостей и великих деяний мира.

Эта вера спасла меня от гибели, с этой верой я прожил всю жизнь, посильно служа человеку.

Этой крепкой веры я всею душой желаю детям Порубы, детям всей страны Чехословацкой, и да будет она счастлива!

М. Горький

20.I.24.

Marienbad.

782

НАДПИСЬ НА ВЕНКЕ, ВОЗЛОЖЕННОМ НА ГРОБ В. И. ЛЕНИНА

23 января 1924.

Прощай, друг!

М. Горький

783

М. Ф. АНДРЕЕВОЙ

4 февраля 1924, Мариенбад.

Получил твое — очень хорошее — письмо о Ленине. Я написал воспоминания о нем, говорят — не плохо. На-днях пошлю для печатания на машинке, что прошу сделать скорее, ибо их надобно печатать в Америке, Франции и России.

Писал и — обливался слезами. Так я не горевал даже о Толстом. И сейчас вот — пишу, а рука дрожит. Всех потрясла эта преждевременная смерть, всех. Екат[ерина] Павловна прислала два письма с изображением волнения Москвы, — это нечто небывалое, как видно. Рожков, Десницкий выпускают сборник воспоминаний об Ильиче, получил от них телеграмму. И отовсюду пишут письма, полные горя глубочайшего, искреннего.

Только эта гнилая эмиграция изливает на Человека трупный свой яд, впрочем — яд, не способный заразить здоровую кровь. Не люблю я, презираю этих политиканствующих эмигрантов, но — все-таки жутко становится, когда видишь, как русские люди одичали, озверели, поглупели, будучи оторваны от своей земли. Особенно противны дегенераты Алданов и Айхенвальд. Жалко, что оба — евреи.

На душе — тяжело. Рулевой ушел с корабля. Я знаю, что остальная команда — храбрые люди и хорошо воспитаны Ильичем. Знаю, что они не потеряются в сильную бурю. Но — не засосала бы их тина, не утомил бы штиль, — вот что опасно.

Все-таки Русь талантлива. Так же чудовищно талантлива, как несчастна.

Уход Ильича — крупнейшее несчастие ее за сто лет. Да, крупнейшее.

[…] Тебе — всего доброго, Мария, старый друг. […]

А. П.

4. II. 24.

784

И. Ф. КАЛИННИКОВУ

1 марта 1924, Мариенбад.

Ваш подбор и перевод сказок чешских — интересен; я предложу издать их Гржебину, который уже издал перевод индийских сказок С. Ф. Ольденбурга и приготовил к печати еще ряд сборников.

Боюсь только, что издаваться эти книги будут нескоро, ввиду издательского кризиса в Германии.

Ответ Гржебина я буду иметь не позже двух недель.

Буду очень благодарен, если Вы пришлете Ваш перевод пьесы Чапека, был бы рад ознакомиться и [с] романом Вашим.

Всего доброго!

А. Пешков

1. III. 24.

785

РОМЭНУ РОЛЛАНУ

31 марта 1924, Мариенбад.

31 марта, Мариенбад.

Мой дорогой друг,

пишу на ходу, чтобы в нескольких словах поблагодарить Вас за Ваше чудесное письмо и обратить Ваше внимание на книгу Булгакова о последних днях жизни Толстого, проливающую свет на печальную роль, которую сыграл Чертков.

Я тоже крайне огорчен тем, что Вас здесь нет. Но чувствую я себя очень плохо, подхватил бронхит, от которого никак не могу отделаться; одно меня радует — наконец, получил визу и через два-три дня уезжаю в Неаполь. Может быть, Вы заглянете в Италию проездом из Праги? Написали бы мне в Неаполь, отель Руаяль?

Бесконечно благодарен Вам и за второй том «Очарованной души», который я только что получил, мне его сразу же начнут читать. Жду Вашего отзыва на мою статью о С. А. Толстой.

До свидания, близкий мой друг.

Искренне преданный Вам

М. Горький

786

Е. С. КОРОЛЕНКО

5 июня 1924, Сорренто.

5. VI. 24.

Sorrento.

Искренно уважаемая Евдокия Семеновна!

В письмах Владимира Галактионовича ко мне никаких купюр не надо делать. Но, если Вы найдете нужным, поместите два прилагаемых примечания, однако я не считаю их необходимыми.

Эти письма В. Г. еще раз великолепно обнаруживают, как справедлив и непреклонен был Ваш родной человек в его отношениях к людям и как, в то же время, внимателен был он к ним, —