Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жизнь сделала меня излишне чувствительным, как видите.
Буду Вам очень признателен, если Вы ответите на это письмо.
Дружески жму руку.
М. Горький
Р. S. Адрес мой: Отель Кибург, Гюнтерсталь, Фрейбург, в Брейсгау, где я пробуду еще некоторое время.
778
С. ЦВЕЙГУ
18 сентября 1923, Фрейбург.
Стефану Цвейгу.
[Мой дорогой Цвейг!]
Вы извините мне, что я так запоздал ответить на Ваше дружеское и очень лестное для меня письмо, — это опоздание объясняется тем, что я не знаю иностранных языков, пишу и говорю только по-русски, а человека, которому открыта моя интимная, духовная жизнь и который перевел бы мое к Вам письмо, — не было около меня целый месяц. Теперь человек этот приехал, и вот я с великой радостью пишу Вам.
Я почти ничего — кроме имени Вашего—не знал о Вас, Цвейг, до поры, пока не прочитал два рассказа Ваши — «Амок» и «Письмо незнакомки». Первый рассказ не очень понравился мне, второй же взволновал меня до глубин души его потрясающе искренним тоном, его нечеловеческой нежностью отношения к женщине, оригинальностью темы и той магической силой изображения, которая свойственна только истинному художнику. Читая этот рассказ, я смеялся от радости — так хорошо Вы сделали это! И бесстыднейше плакал от сострадания к Вашей героине, от нестерпимого волнения, которое вызывает ее образ и печальная песнь ее сердца. Впрочем — плакал не один я, а и тот, близкий мне человек, уму и сердцу которого я верю, пожалуй, больше, чем себе самому.
Знаете, Цвейг, художник — сочинитель выдумок — делает людей значительно лучшими, несравнимо более интересными, чем их создают бог — или Природа — история и сами они себя.
Затем я прочитал Вашу книгу о Р. Роллане, прекрасную книгу о человеке действительно исключительного значения, исключительного морального обаяния. Не буду говорить о том, как много значит в наше дикое время тот факт, что такая книга о французе написана немцем. С этой точки зрения Ваша работа является для меня одною из тех побед человека над действительностью, которыми все разумные и честные люди имеют право гордиться как неопровержимым доказательством их моральной, их интеллектуальной силы.
Эта книга сделала Роллана более конкретным, ощутимым и близким для меня; я очень люблю этого удивительного человека, а теперь полюбил его еще больше, ибо яснее вижу — благодаря Вам — его духовный образ.
«Письмо незнакомки» будет издано маленькой книжкой в серии книг, куда входят «История Манон Леско», «Наше сердце» Мопассана, «Фиаметта» Бокаччио, «Ромео и Джульетта» и еще ряд произведений, посвященных любви. Уже издана «Первая любовь» Тургенева; на-днях Вы получите ее.
Все эти книжки будут иллюстрированы, и я просил бы Вас указать, кого из немецких художников Вы считаете достойным иллюстрировать «Письмо незнакомки»?
Затем я прошу Вашего разрешения перевести и напечатать в редактируемом мною, издающемся в Берлине журнале «Беседа» Ваш рассказ [«Переулок лунного света»].
И еще просил бы написать для «Беседы» статью о современных немецких художниках слова или же на любую тему, которая улыбается Вам.
Журнал посвящен исключительно вопросам искусства, науки и совершенно чужд политики. В нем печатается Р. Роллан, Франц Элленс, [Дж. Голсуорси], Грегорио М. Сиерра и еще многие иностранцы.
С удовольствием посылаю Вам рукопись: это пока все, что есть у меня под рукою, но если это не удовлетворит Вас, — пришлю другую.
Спасибо Вам за книги; когда у К. Вольфа выйдут мои на нем[ецком] языке, я Вам пришлю их.
На земле нашей есть хорошие радости, такой радостью для меня является встреча с Вами.
Сердечно желаю Вам всего доброго, Стефан Цвейг!
М. Горький
[Мой адрес: Фрейбург (Брейсгау),
Гюнтерсталь, Дорфштр[ассе], 5.
18 сентября.]
779
С. ЦВЕЙГУ
6 ноября 1923, Фрейбург.
6/ХI. 23. Гюнтерсталь
Мой дорогой Стефан Цвейг!
От всего сердца благодарю Вас за Ваше письмо, полное такой искренней заботы, — оно бесконечно тронуло меня.
Да, жизнь здесь становится очень суровой. Быть зрителем драмы гораздо труднее, чем участвовать в ней. Видеть, как люди, которые лишь недавно обладали способностью жить культурными интересами, были в полном расцвете умственных сил, — поглощены сейчас исключительно борьбой за хлеб насущный, — это зрелище очень печальное!
И большинство лихорадочно ждет «твердой власти», чем отчасти объясняются сепаратистские тенденции и проявления местного эгоизма, который показывает, с какой быстротой люди утрачивают сознание общности умственных интересов.
По ту сторону Рейна упиваются гнусной и безумной радостью, а по ту сторону Ламанша ждут и спокойно наблюдают за агонией соседей. Все это называется гуманной и христианской культурой…
Чтобы не слишком много размышлять об этом — я бешено работаю. И рассчитываю вскоре уехать в Карлсбад.
Посылаю Вам корректуру перевода Вашего прелестного «Переулка лунного света» и вскоре пришлю журнал, в котором он появится. Любопытно, что Ваша тема похожа на мой рассказ о любви, который тоже будет напечатан в этом журнале. Еще раз — спасибо за письмо! И не забудьте статью!
Сердечно Ваш
М. Горький
780
М. М. ПРИШВИНУ
20 ноября 1923, Берлин.
Дорогой Михаил Михайлович —
я очень тронут Вашей похвалою писаниям моим, очень обрадован ею, мне приятно слышать, что я стал писать лучше, но — читали Вы «Преображение» Сергеева-Ценского? Я оцениваю этот роман как крупнейшее литературное событие за последние двадцать лет. Роман — растянут, да! — и есть в нем еще иные недостатки, а все же это вещь удивительная и по настроению и по языку. На дудочке сыграно и — всею душой. Прекрасно.
«Кащеева цепь» тоже — превосходно! Не потому, что я хочу ответить комплиментом на Ваш мне комплимент, а — по совести художника говорю. Особенно понравилась мне глава «Кум». «Курымушка» — удивительная личность. И прекрасный Ваш язык говорит через разум читателя прямо душе его. Я — страшно рад за Вас, Ценского, за нашу литературу. В Европах литературы почти нет, только Кнут Гамсун изумляет сосредоточенной силою своего творчества.
Я был бы очень благодарен Вам, если б Вы прислали «Беседе» небольшой — листа два — рассказ или «Очерки» — «От земли», но — нигде не напечатанные; перепечатывать мы не будем. Гонорар «Беседа» платит — пока — очень маленький: два английских фунта за лист. Но если журнал будет пропущен в Россию, чего ожидаем вскорости, гонорар увеличится
