Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

многократно. Колхозы сдавали половину продукции по государственным поставкам. Война на треть убавила число трудоспособных крестьян, особенно с образованием. Для укрепления руководства в 1949–1950 гг. было проведено укрупнение колхозов.

Но при этом война усилила так называемое «морально-политическое единство» советского общества, символом которого продолжал быть культ личности И.В. Сталина. Теперь некоторые это называют «тоталитаризм». В.В. Кожинов называет этот период одним из самых загадочных в отечественной истории [231, с. 153–154].

Для этой загадки с 1960-х годов накопилось много симптомов и фактов. Об этом позже.

14.2. Финансы

Сила советского строя и рывок в развитии хозяйства были связаны с тем, что, обобществив средства производства, советская Россия смогла укротить монетаризм – то есть ввести деньги без ссудного процента. Это и было, после 70-х годов, объявлено «нарушением объективных экономических законов[79]. Однако, придя в России к власти и начав грандиозный советский проект, коммунисты приняли в качестве официальной идеологии учение, объясняющее совершенно иной тип общества и хозяйства – западный. Это несоответствие теории и реальности временно маскировалось бедствиями и перегрузками, которые заставляли действовать, просто исходя из здравого смысла в очень узком коридоре возможностей. Но оно сразу выявилось в благополучный период «застоя».

Вспомним, как Маркс писал о римском праве и цитировал Катона Старшего: «А предками нашими так принято и так в законах уложено, чтобы вора присуждать ко взысканию вдвое, а ростовщика ко взысканию вчетверо». Поэтому можно судить, насколько ростовщика они считали худшим гражданином против вора. В советском хозяйстве деньги товаром не были и не продавались. Напротив, современный капитализм не может существовать без финансового капитала, без превращения денег в товар.

В царской России в начале XX века были развиты беспроцентные кредитные товарищества и кооперативные банки. Сегодня крупные банки подобного типа действуют в исламских странах. Например, в Бангладеш есть крупный «Грамин банк», который предоставляет кредиты населению. 90 % его акций принадлежат заемщикам, из которых 94 % – женщины, он охватывает 50 % деревень страны. В 1994 г. он выдал займов на 500 млн долларов – без всяких процентных ставок [246].

Когда в XVII веке произошла научная революция и природные процессы стали изучаться и осмысливаться с помощью рационального метода, логики и расчета, одна лишь экономическая наука осталась привержена представлениям алхимии. Видимо, влиятельные силы позаботились. Это вызвало замешательство в ученом мире, но экономисты стояли на своем. Они утверждали, что деньги растут, а капитал есть самовозрастающая сущность. Денежное дело стало искусством и оружием. Испанцы завозили из Америки огромные количества золота и серебра, но прямо из Севильи они утекали, вследствие махинаций голландских банкиров, в Амстердам и Лондон. Испания стала должником и проиграла войны – ее элита не владела методами монетаризма.

Маркс прекрасно показал в «Капитале», что происходит при вторжении рыночной экономики в натуральное хозяйство. Он подчеркнул, что внедрение монетаризма в любое некапиталистическое хозяйство приводило к катастрофе: «Внезапный переход от кредитной системы к монетарной присоединяет к практической панике теоретический страх, и агенты обращения содрогаются перед непроницаемой тайной своих собственных отношений» [247].

Это его предупреждение для становления советской политэкономии было крайне важно, поскольку в СССР строили некапиталистическое, немонетарное хозяйство.

Со времени индустриальной революции началась схватка между производственным капиталом и финансовым, ростовщическим. Ростовщики были париями западного общества, но имели многовековой опыт. Они не торопились и разрабатывали свои монетарные технологии, недоступные пониманию профанов. Джек Лондон писал в 1908 г.: «Капитализм почитался социологами тех времен кульминационной точкой буржуазного государства. Следом за капитализмом должен был прийти социализм… цветок, взлелеянный столетиями, – братство людей. А вместо этого, к нашему удивлению и ужасу, а тем более к удивлению и ужасу современников тех событий, капитализм, созревший для распада, дал еще один чудовищный побег – олигархию» (см. [248, с. 254]).

Некоторые философы капитализма (например, М. Вебер) считали, что ведущим институтом индустриальной цивилизации станет, в широком смысле слова, Университет. Но с начала XX столетия банкиры стали брать реванш над производственниками – и к концу века совсем их подчинили и заставили «срастись» с финансовым капиталом. Возможностями новых технологий на Западе овладел не ученый и организатор производства нового типа, а совершенно иной социальный тип – финансист-спекулянт. Он подавил и Фабрику, и Университет, и Государство. Институтами, определяющими судьбу человечества, должны стать, по его проекту, Банк и Биржа.

Тогда и Россия, впустив к себе западные банки, не сумела с ними справиться. Эти банки завладели хлебной торговлей и большей частью промышленности. Начался отток капиталов, большие внешние заимствования, теневой контроль над торговлей и энергетикой. Угроза была так велика, что проектированием системы защиты российской финансовой системы занялась военная разведка. Должны были наши авторитеты изучить этот урок, прочитать книги руководителя этой программы генерала Нечволодова? Сейчас нам надо обратиться к «археологии знания».

Попытку разоблачить алхимию денег сделал лауреат Нобелевской премии английский физик Фредерик Содди. Он открыл явление радиоактивного распада элементов в природе и их трансмутации в разные изотопы. Однако он с ранней юности думал также о природе денег и вскоре после получения Нобелевской премии (в 1921 году) занялся исследованием их роста, распада и трансмутации. Он перевел эти процессы на язык рационального метода, предписанного Декартом, и прочитал в «кузнице кадров» монетаризма, Лондонской экономической школе, две знаменитые лекции «Картезианская экономика». Ф. Содди показал в них, что монетаристская экономика неизбежно должна время от времени «уничтожать деньги» в форме финансовых кризисов, нанося тем самым тяжелые удары и по реальному (натуральному) хозяйству[80].

Поскольку эти лекции были сильным разоблачением ростовщичества и банковского кредита, их предали забвению, и они глухо упоминаются лишь историками экономики. Только сейчас, когда бомбы искусственных финансовых кризисов стали рваться в одной стране за другой, их начали вытаскивать из библиотечной пыли и почитывать. А наши реформаторы «с небес бросались в монетаризм» и такой литературы, кажется, не читают.

Лекции Содди насыщены актуальными сегодня идеями, но здесь упомянем лишь одну. Он показал, что богатство в форме денег не растет, а испытывает распад. Ростовщики (банки), чтобы получить выгоду, должны соблазнить клиентов нести им деньги со скоростью, превышающей скорость распада. Для этого им внушают как непререкаемую догму, что деньги растут. Они вырастут, если ты их положишь в банк, и еще больше, если ты возьмешь у банка взаймы и вложишь их в дело или даже купишь себе что-то ценное.

Как же могут банки платить вкладчикам сложный процент на их деньги, если деньги при этом распадаются, как какой-нибудь изотоп цезия? Как же может устоять такая пирамида? Никак, говорил Содди, и показывал реальные временные ряды. Необходимой операцией в этой системе