Борьба за мир - Федор Панферов

И вдруг черный не выдержал, ринулся вверх, но в эти секунды сизый дал очередь, и черный всей своей массой, как иногда падает подстреленная утка, пошел вниз. Самолет Миши проскочил еще какое-то расстояние и, кувыркнувшись, тоже пошел вниз. Затем из черной массы что-то вывалилось. Это «что-то» вспыхнуло белым куполом, и человек, будто чаинка в стакане, закачался в воздухе.

А, Миша, Миша!

Неужели Миша?! — закричали люди на земле.

И в эту же секунду вспыхнул второй белый купол.

Оба купола-парашюта ветром понесло в сторону. А самолеты рухнули на землю и занялись, как гигантские костры.

Мишу вскоре подобрали и положили в палатку, приставя к нему медсестру. Он был страшно возбужден и все время будто в бреду, повторял одно и то же:

«Черта», «Черта» сбил!..

«Черта» взяли только поздно ночью. Его можно было бы издали просто расстрелять, но всем хотелось посмотреть ему в глаза глазами победителя. И только поздно ночью, когда он, забившись под коряги около березы, задремал, к нему неслышно подползли два человека из людей Саши Плугова. Услыхав о том, что «Черт» сбит, Саша немедленно приехал на аэродром и привез с собой двух бойцов-лазутчиков.

Со связанными руками, без пилотки, в полуобгорелой одежде, «Черт» плевался, ляская зубами, и походил на помешанного.

Эге! — сказал Саша Плугов. — Матерый! Злой! Сорвите-ка с него погорелое-то.

Когда с «Черта» сорвали обгорелую куртку, то оказалось, что вся грудь у него увешана ленточками.

Увидав перед собой полковника, он брезгливо сморщил губы.

Устав надо соблюдать, офицер! Перед вами полковник! — на ломаном немецком языке крикнул Саша Плугов.

«Черт» помедлил, затем сказал:

Если вы считаете меня офицером, то прикажите развязать руки: я не уголовник.

Саша Плугов из этого ничего не понял, но, не подав виду, повернувшись к Николаю Кораблеву, пробормотал:

Видите, инфузория какая… Вы как?

Я знаю немецкий.

Чего он?

Если вы считаете, что он офицер, то развяжите руки: это оскорбляет.

Угу… Значит, из пруссачков. Они такие. Передайте ему, что руки развяжут, если он немедленно выложит документы.

Бойцы быстро развязали немцу руки. Он их потер, и особенно тягуче в локтевых сгибах, и, пошатываясь, привалился к стене. Ему подали походный стульчик. А на столе стояли бутылка с ромом, фрукты, закуска и в огромной вазе черная икра. «Черт» достал из кармана сафьяновый бумажник и подал его Плугову. Тот, просматривая документы, свистнул и протянул их Николаю Кораблеву. Затем подозрительно посмотрел на пленного, налил в бокалы рому и произнес:

За Бисмарка! Бисмарк… О-о-о!..

«Черт» насторожился, взял бокал, вскинул над собой и крикнул:

Хайль Гитлер!

Трепач! Ну, честное же слово, трепач!.. Инфузория какая! — не то рассердившись, не то обидевшись, проговорил Плугов и, плеснув ром в угол, сказал:

К кошке под хвост! Переведите ему, Николай Степанович!

Николай Степанович перевел и спросил пленного, в самом ли деле он из фамилии Бисмарков. Тот ответил положительно. Тогда Николай Кораблев снова спросил, почему же он, потомок Бисмарка, идет против своего деда.

Ведь Бисмарк советовал никогда не вступать в войну против России… Вы, очевидно, не уважаете своего деда?

Отпрыск Бисмарка на это ничего не ответил, но снова напыщенно вскрикнул:

Хайль Гитлер!

Тогда Николай Кораблев более сурово произнес:

Бросьте болтать! Если бы вы искренно верили в Гитлера, то не кричали бы такое. Вы боитесь его…

Потомок Бисмарка еще выпил и, сразу опьянев, подсев ближе к Николаю Кораблеву, проговорил:

Вы, я вижу, не военный… И так хорошо знаете мой родной язык. Скажите полковнику: пусть он позволит высказать то, что я думаю.

Николай Кораблев перевел.

Хорошо. Мы оставим вас вдвоем, — Саша Плугов вместе с бойцами вышел из палатки.

После этого потомок Бисмарка наклонился еще ближе к Николаю Кораблеву, налил в бокалы рому и, подавая один ему, сказал:

Я хочу с вами выпить. Все равно: мой счет подписан… И я хочу с вами выпить и передать вам то, что я думаю… Я… мы…

Николай Кораблев, видя, что «Черт» мнется, в интересах дела чокнулся с ним и выпил.

О-о-о! Вы, русские, умеете пить!

И бить, — добавил Николай Кораблев.

Да. Как ни стыдно, три раза вы нас били: под Москвой, под Сталинградом и вот здесь. Мы вас били там, на западе… И нам надо было остановиться на Днепре, с севера и на юг, — он провел рукой волнистую линию, как бы показывая на карте Днепр. — Так Браухич хотел, и это было разумно. Он так хотел, наш великий Браухич. Мы так хотели.

Кто вы?

Мы, кто с Браухичем. Мы, в ком течет благородная кровь… Не те, кто около Гитлера. Что такое Гитлер? — Бисмарк помолчал, потом сказал: —Гитлер — шарманщик!

А зачем же вы пошли за ним?

Мы? Мы пошли потому, что вы двинулись на нас войной, нарушив договор.

Вы или наивничаете, или хитрите. Мы страна мирного труда. У нас так много работы, нам так много еще надо было сделать, чтоб превратить страну в могучее государство во всех отношениях… И вы нарушили наш мирный труд.

Тут мы друг друга не убедим, — сказал немец и покачал пьянеющей головой. — Дипломатия — вещь темная. Но нам сказали, что вы первые нарушили договор, и мы пошли, мы, военные Германии. Но мы вместе с Браухичем говорили: «Надо остановиться на Днепре. Хватит! Давайте по Днепр и обороняться». Мы тогда были силой… А сейчас? Ох, я знаю, что будет сейчас: счет мой и наш счет подписаны, — он оттолкнулся и зло выкрикнул: — Ну нет! Не подписан! Это вы… вы хотите, чтобы мы подписали счет. Не-ет! Мы уберем шарманщика… Три дня тому назад кто-то стрелял в шарманщика. Кто? Это наш стрелял. Мой брат, друг, родной — вот кто стрелял! Его надо убрать, шарманщика, и тогда Браухич поведет нас! Браухич!.. О-о-о!.. Браухич!.. Он знает, что такое война и что такое немец, настоящий немец. Мы оставим ваш Орел. Орел — решка, — по-русски проговорил он и засмеялся. — Не орел у нас, а решка, но это тут… А на Днепре? Мы соберем силы на Днепре. «Товарищи!» — передразнил он кого-то. — Мы всех «товарищей» вот так, — и провел рукой по горлу, затем стеклянным взглядом посмотрел на Николая Кораблева. — «Товарищи»! Ты тоже есть «товарищ»? — спросил он по-русски.

Николаю Кораблеву захотелось ударить потомка Бисмарка, ударить наотмашь, со всей силой.

«Сволочь! Он на мою вежливость отвечает нахальством», — мелькнуло у него, и он сдержался, не ударил, но резко произнес:

Нахальство в военных делах — неважное оружие. В этом отношении вы рядом с Гитлером.

Когда вошел Плугов, Николай Кораблев почти в точности передал разговор с немцем, выдавая за новость и разногласие в «стане» Гитлера.

Саша Плугов, посмотрев на пленного, сказал:

Да нам об этом давно известно. Однако мы его направим в Москву, к фельдмаршалу Паулюсу. Переведите ему!

Бисмарк, услыхав, что его направляют к фельдмаршалу Паулюсу, побледнел и, вцепившись рукой в стол, спросил:

Когда? Сейчас? За палаткой?..

Ничего не понимаю! — удивленно проговорил Николай Кораблев. — Почему сейчас и за палаткой? Паулюс в Москве.

Паулюс в Москве? Паулюс давно там, — немец показал рукой вверх. — Паулюс — герой: когда он был окружен в Сталинграде, то пустил себе пулю в лоб. Таким должен быть каждый немец!

Николай Кораблев и Плугов переглянулись.

Ну и ну! — промолвил Николай Кораблев.

Это они умеют — врать, — добавил Плугов и к Бисмарку: — Вы его скоро увидите, Паулюса.

Да-а? За палаткой? Но я хочу… я хочу перед смертью видеть того, кто заставил меня быть здесь.

Саша Плугов засмеялся.

Инфузория какая! Предоставим ему сие, тем паче Миша тоже хочет видеть «Черта», — и он вышел, а следом за ним вывели немца.

В палатке пахло отцветающей богородской травой, ромашкой и йодоформом. На дальней кровати лежал Миша. Когда Саша Плугов, за ним Бисмарк и Николай Кораблев с бойцами вошли в палатку, Миша чуть приподнялся и, ежась от боли в раненой руке, с большим любопытством посмотрел на «Черта». Возбужденный, бледный, Миша в эту минуту походил на юношу. Увидав Мишу, «Черт» налился остервенением.

Этот?.. — сказал он, ткнув пальцем по направлению к Мише. — Меня?.. Не верю!

Немцы бегут из Орла…

Освобождены Мценск, Болохов. Войска генералов Болдина, Баграмяна, Белова, Горбатова, Колпакчи, Романенко, Пухова всей своей несокрушимой силой обрушились на врага, прорвали долговременные укрепления и ринулись вглубь. Орел почти окружен. И бойцы… Какие это бойцы! Посмотришь на них — и брызнут слезы: они все уже обожжены войною, черны от грязи. Иные идут в бой с перевязанными лбами, иные — прихрамывая. И когда к такому «пристает» та или иная медсестра, требуя, чтобы немедленно отправился в госпиталь, раненый отвечает: