Сталин. Разгадка Сфинкса - Марат Ахметов

Деликатнейший Рокоссовс!кий даже как-то не выдержал и сделал замечание Жукову, что, по его мнению, не следовало разговаривать столь резко с Верховным Главнокомандующим. На что бравый полководец, не без бахвальства, самодовольно ответил: «У нас еще не такое бывает».

По воспоминаниям Мерецкова можно с достаточной степенью вероятности определить, что у него были сложности с Тимошенко. Из военачальников-мемуаристов практически лишь Кузнецов открыто высказался о том, что Жуков в качестве начальника Генерального штаба держался довольно высокомерно и не пытался вникнуть в дела флота. Он заявлял также, что коллега Жукова начальник Главного морского штаба Исаков тоже не смог найти с ним общего языка. Что характерно, на практически мимоходом пущенные критические стрелы в его адрес, Жуков в своих воспоминаниях отреагировал довольно болезненно.

Предельной «деликатностью» по отношению друг к другу отличаются воспоминания наркома авиационной промышленности Шахурина и его заместителя по опытному самолетостроению конструктора Яковлева. Вне всякого сомнения, их взаимоотношения были достаточно сложными. Приблизительно одинакового возраста, два этих человека до первой встречи в кабинете у Сталина в начале января 1940 года делали успешные карьеры. Истинный пролетарий по происхождению Шахурин занимал должность секретаря Горьковского обкома партии и не понаслышке был знаком с авиацией.

Однако бывший гимназист Яковлев, с отроческих лет посвятивший себя конструированию самолетов, относительно него совершил уже поистине феерический взлет. В конце апреля 1939 года он был награжден орденом Ленина, автомобилем ЗИС и премией в 100 тысяч рублей за разработку оригинального летательного аппарата, получившего название ближний бомбардировщик (ББ). Далеко не урод внешне, Шахурин и наружностью проигрывал истинному красавцу Яковлеву, ставшему фаворитом Сталина и, вследствие чего, вскоре довольно часто приглашавшемуся в Кремль для консультаций по авиационным делам.

Описания их встречи у Вождя существенно разнятся даже в дате. Яковлев повествует довольно пространно и уверяет, что «9 января 1940 года произошло событие, оказавшее большое влияние на всю мою будущую работу, особенно во время войны». Шахурин более лаконичен и убежден, что судьбоносная во многом для него аудиенция произошла 10 января (выделено мной — М.А.). Оба мемуариста напрямую почти не характеризуют друг друга.

Шахурин лишь говорит: «мне показался он (Яковлев — М.А.) волевым и целеустремленным руководителем, умеющим добиваться поставленных перед собой целей» и прочая. Еще меньше высказывались оба по поводу репрессий, учиненных над руководством ВВС в начальный период войны, что косвенно свидетельствует об их причастности.

Потеря сотен самолетов уже в первый день немецкого нападения, детищ, лично выпестованных Сталиным, ошеломила Вождя. Стране был нанесен колоссальный урон, грозивший самыми тяжкими последствиями. Поэтому репрессиям подверглись бывшие руководители ВВС, а также курирующие их деятельность генштабисты и в их числе Мерецков. Последнему вменялось в вину то, что перед самой войной он не самым надлежащим образом проверил состояние авиационных дел. Мерецков действительно побывал в авиационных частях генерала Павлова и Прибалтийского военного округа, но уничтожения самолетов не предотвратил. Все же ему удалось оправдаться, в сентябре 1941 года Мерецков был освобожден и лично получил боевое задание от Сталина.

При этом Верховный, без всяких сантиментов, осведомился о состоянии здоровья недавнего подследственного и не спеша ввел его в курс дела. Так бывало не единожды, Вождь лишь мысленно извинялся за чрезмерную ретивость своих спецслужб. Очень редко очно и устно говаривая бывшим арестантам: чтобы не было никаких обид.

Следствие по делу руководителей ВВС было завершено уже в Куйбышеве, куда также перебазировался центральный аппарат НКВД. Ввиду тяжести ущерба в конце октября 1941 года генералов авиации расстреляли, невзирая на все их предыдущие достижения, а вместе с ними Штерна, Голощекина и других. Очевидно, следственные органы не сумели или не захотели найти обстоятельств, смягчающих им гибель столь большого числа боеспособных самолетов.

Но такие тяжелые эксцессы более не повторятся. Сталин начинает еще более внимательнее и терпимее относиться к своим, теперь уже ближайшим, сотрудникам. Он не одобрил действия комиссии ГКО во главе с Молотовым, выяснявшей причины окружения армий под Вязьмой. То есть не дал санкцию на предполагавшийся арест Конева и других генералов.

С другой стороны, его старый знакомый еще со времен Царицына Кулик за грубейшие ошибки в руководстве войсками Керченского направления, самовольную сдачу в ноябре 1941 года Ростова и недостойное личное поведение лишается высокого звания маршала, героя Советского Союза и правительственных наград. В дальнейшем Кулик занимал различные генеральские должности и лишь в июне 1946 года был окончательно уволен в отставку. «Через полгода подвергся аресту за изменнические и террористические высказывания в числе прочих незадачливых военачальников, и после долгого разбирательства расстрелян… Надо полагать, Кулику припомнили и его некомпетентные действия в должности начальника Главного артиллерийского управления перед самой войной.

Тогда исключительно по его вине преждевременно были прекращены выпуск 45-мм противотанковой и 76-мм полковой и дивизионной пушек. Артиллерийских орудий, столь понадобившихся вскоре фронту.

Постепенно в поле зрения Сталина попадает все больше военачальников, в числе которых оказывается Рокоссовский. Последний, по воле случая и Вождя, оказался свидетелем разговора Сталина с генералом Козловым, уже смещенным с должности командующего Крымским фронтом после керченской катастрофы. Козлов довольно настойчиво напросился на прием, когда память об этом прискорбном действе практически была весьма еще свежа. Сталин встретил его совершенно спокойно, ничем не показал ни гнева, ни неприязни и поздоровался за руку.

Пониженный в звании, помимо должностного ущерба, Козлов в очень взвинченном и истерическом тоне стал доказывать вождю, что с ним поступили несправедливо, ибо он приложил все усилия для выправления положения. Сталин спокойно выслушал, не перебивая, довольно длительный и сбивчивый монолог опального генерала. Засим он возразил:

— Вы хотели сделать все, но не смогли сделать того, что должны были сделать.

В ответ на эту фразу, высказанную по-прежнему очень спокойно, Козлов стал распространяться о Мехлисе, якобы не дававшем возможности командовать фронтом. Все доводы проявившего малодушие военачальника Сталин аргументированно опроверг и оставил в силе свое прежнее решение.

Данный эпизод любопытен прежде всего тем, что, очевидно, по причине своей причастности к крайне неудачной керченской операции Сталин предпочел не слишком сурово наказывать Козлова. Вождь лично настроил Мехлиса на решительные действия, вследствие чего последний подмял под себя Козлова и нанес большой ущерб войскам. В то же время Сталин сделал выводы и ускорил принятие решения по принципиальнейшему вопросу окончательного введения единоначалия в армии.

Всех военачальников изумляла цепкая память Сталина и способность держать в уме многие важные детали военных операций и лиц в ней задействованных. Весьма характерный диалог при участии Сталина состоялся однажды при обсуждении назначения на должность командующего одной из воздушных армий в изложении конструктора Яковлева. Оказалось, что Сталин лично не знал предложенного кандидата, и он поинтересовался:

— Ну а как он — справится? Что из себя представляет?

Заместитель главкома (ВВС М.А.) генерал Г.А. Ворожейкин ответил: — Да, он подходящий человек.

На что Сталин возразил: Что значит подходящий? Дело-то он знает?

Тогда Ворожейкин добавил еще несколько общих данных анкетного характера.

— Я вас спрашиваю: он дело знает?

— Да, товарищ Сталин, он честный человек.

— Бросьте вы эти эпитеты: честный, подходящий. Мало, что честный, одной честности недостаточно, дураки тоже честные бывают. Нам важно, чтобы он был не только честным, но чтобы дело знал, -наставительно и несколько раздраженно заключил Сталин.

Деловитость, компетентность и ответственность были для него важнейшими критериями в оценке любого субъекта.

Совершенно невероятную историю о командире танкового корпуса генерале В.Т. Вольском рассказал Василевский. Последний отмечает, что видел Сталина в разных ипостасях и знаком с ним вдоль и поперек. И если говорить о людях, которые натерпелись от него, то сам он как никто другой страдал от вспыльчивости Вождя. Но Сталин проявлял и мудрость, спокойствие и даже недюжинный такт, вкупе с полной выдержкой и отеческой заботливостью как в случае с Вольским в самый канун русского наступления под Сталинградом.