1894 - Владимир Голубев

Французская борьба ногами?

— Я слышал, что во Франции случилась дуэль на воздушных шарах, — подсказал Бузов.

— Мне нравится эта идея. А тебе, баронет? Через две недели я буду в Париже. К этому времени купи себе воздушный шар. Денег то хватит? — напоследок оскорбил англичанина Ершов.

— Баронет, я оставлю в английском посольстве в Париже письмо с условиями дуэли: время, место и остальные подробности схватки, — назначил сам себя секундантом Бузов, и закричал, — Приглашаю всех в Париж на автомобильные гонки! По завершении — дуэль на воздушных шарах. Сто бутылок лучшего шампанского за мой счет.

— Я ставлю сто рублей на победу герцога, — крикнул высокий офицер, тот, что играл в баскетбол за команду «Гвардия».

— Принимаю, — хихикнул толстяк с «Анной» на шее, — эх, молодость-молодость! Вы, дорогой мой, не учитываете образ жизни герцога, японцы стреляют по нему постоянно. Во Франции он будет без охраны, и его узкоглазые враги получат реальные шансы.

Толстяк повернулся к Бузову и заявил:

— Вам, барон, надо согласовать условия дуэли со стороной баронета, а не брать все на себя. Вот так.

Дома жена закатила Бузову огромный скандал. Пощечина Сабины оказалась слишком сильной, один из бриллиантов в перстне выпал, видимо, был плохо закреплен. Леди Винтерс это не заметила, зато Елена, принимая дома драгоценности назад, мгновенно рассмотрела этот дефект. Она ничего не сказала Сабине, но посмотрела на нее очень выразительно.

— Дорогая, хочешь, Коля подарит тебе шикарную гавайскую жемчужину? У него их целый набор для подарков императрицам, — попытался успокоить жену Валера.

— Он никогда на это не пойдет. Расчетливый америкашка. Жизнь в США убила в нем все русское. Он прагматичен и бессердечен. У него нет сердца.

— Нельзя так расстраиваться из-за перстня. Ты потом пожалеешь о своих словах.

— А его подружки — сплошь потаскушки. Типичный революционер, аморальный прагматик.

— Давай прекратил этот разговор, — Валера нервно встал и зашагал по комнате, — Не стоит так говорить о моих друзьях! Не стоит так говорить о революционерах. Не забывай, я один из них!

— Зачем? Зачем нужна эта революция? Зачем эти горе, ужас, кровь и нищета? Ты хочешь заменить доброго правителя на злого? Первые тридцать пять лет люди будут умирать с голода, а последние будут жить от зарплаты до зарплаты. Ты знаешь, как тяжело жить с дочерью на сторублевую зарплату!? Высшее образование?! Если бы не тетка в деревне… Кстати, в этой деревне до семидесятого года не было света.

— Ты прекрасно знаешь, что мы собираемся обойтись без этих жертв. Не будет нищеты и голода, не будет миллионных жертв, — Валера говорил все это жене в сотый раз, поэтому слова звучали монотонно и обыденно.

— Вы хотите уничтожить миллион дворян и богачей. Может легче уничтожить тысячу троцких, свердловых, мартовых и керенских? — спросила Елена и так посмотрела на мужа, что тот занервничал.

— Они же еще дети! Они ничего не совершили! Разве можно убивать ребенка, даже зная, кем он станет в будущем?!

— Но вы же собираетесь уничтожить дворянство и купечество под корень?

Вместе с детьми?

— Так думает Клячкин, а я планирую ограничиться мужчинами, и ты это прекрасно знаешь, — Бузов задумался, почесал голову и спросил, — Похоже, дорогая, у тебя рыльцо в пушку. Ты что, занялась контрреволюцией? Ты убиваешь завтрашних большевиков? Они же дети?

— Валера! Кого убивать? Проснись! Я и десятка большевиков не вспомню.

Ленин, Каменев, Зиновьев, Троцкий, Сталин, Свердлов и Дзержинский. Да, еще какой-то Урицкий. Какой смысл их убивать? Тем более Сталина! У меня мама на него молилась, говорила, что он извел почти всех евреев во власти, но не успел, они его самого отравили.

— Что касается Сталина, то моя бабка тоже его хорошо вспоминала.

Елена промолчала, опустила голову, потом медленно села в кресло и задумалась. Нет, она никого не замышляла убивать, хотя Ленин уже далеко не мальчик, а Натансон почти старик, Гершуни ровесник Ленина, Парвус на три года старше. Деньги! Все всегда решали и решают деньги. Лишить немецких, английских, еврейских денег революционеров она была не в силах. Уменьшить приток российских денег было возможно, но крайне сложно. Нет, убивать было бессмысленно. А вот изменить настроения в обществе было необходимо, недаром Елена так активно занялась кинематографом. Бузов радовался тому, что в картинах жены появляются революционеры, только они всегда были ярко выраженные евреи, маленькие и худенькие с огромными носами, к тому же, картавые. Бузов узнавал в персонажах то выговор Ленина, то внешность Троцкого. Иногда был недоволен: «Вот этот длинный мальчишка, носатый двоечник. Он так похож на Дзержинского, так почему он второгодник? Почему у тебя все революционеры недоучки?» «Не знаю, как железный Феликс, но, по-моему, остальные не одолели первого курса универа. Ты не согласен?» — рассмеялась она тогда. Муж ничего возразить не смог.

Вообще, Елена пыталась сделать для любого обывателя очевидными слова Эренбурга про евреев:

«Недаром слово „жид“ всегда синонимС великим, гордым словом „Коммунист!“»

Бузова надеялась воспользоваться отрицательным общественным мнением в отношении евреев, чтобы их русские псевдонимы не могли обмануть простых людей. Она хотела слово «революционер» сделать синонимом слова «еврей».

В дверь неуверенно постучал Ершов и тихонько спросил:

— Можно войти?

— Конечно, Коленька! — нежно проворковала Елена.

— Мне неудобно за это происшествие! Сабина расстроена поломкой перстня!

Лена, ты сегодня по-дружески помогла ей с платьем и украшениями, и тут такая неприятность, — искренне извинялся Ершов.

— Не надо, — прервала его Елена, — Сабина абсолютно правильно поступила.

Баронет подлец и трус. Я готова отдать все свои драгоценности, чтобы этот мерзавец был наказан по заслугам.

— Я убью его на дуэли, — неуверенно сказал Ершов.

— Это благородная смерть. Нет! Бузов натравит на него газеты. Все должны знать, что англичашка слуга японских макак, что он оскорблял Сабину по их наущению! Подлый слуга подлых хозяев!

— Это правильно, но я все-таки хочу преподнести тебе, Лена, подарок, — Ершов вынул из кармана длинную коробочку из белого бархата, раскрыл, там лежали шесть огромных черных жемчужин.

— Сантиметра два, — еле дыша, выговорила Елена, — выбрав самую крупную.

— Двадцать один миллиметр, — уточнил Ершов.

— Валера, можно я возьму ее? — взмолилась Бузова.