Тайна Ретта Батлера - Мэри Рэдклифф

Он вспомнил свой дом, вспомнил не только Чарльстон, но и Савану, он уже видел отсветы пожара, слышал крики людей, бегающих в бессильном желании помочь.

— Мой отец был шкипером, — говорила Сьюзен, — он возил хлопок, хлеб… А мы с мамой ждали его, ходили встречать. Казалось, ничто и никогда не омрачит нашу счастливую жизнь. Родители меня любили, ведь я была единственной дочерью. А мой отец вообще никогда не пил. Не улыбайтесь, мистер Батлер, бывают моряки, которые в рот не берут спиртного.

Рэтт Батлер слушал неторопливое повествование Сьюзен и представлял себе ее еще девушкой — трогательной и юной.

Ей, наверное, было лет шестнадцать, когда она сидела на плетеном стуле в домике, где жила вместе с матерью и занималась рукоделием. Она сидела в одном углу, мать в другом, занимаясь той же работой.

Временами мать, опустив иглу, задумчиво смотрела на дочь, и солнце, проникая в дверь, освещало голову молодой девушки. Лучи его, словно попав в непроходимую чащу, терялись в густой массе ее распущенных каштановых волос.

А ее лицо, лицо Сьюзен, стоящей теперь рядом с ним на ночной улице, уже тогда обещало стать красивым. В нем, наверное, была скрытая прелесть и очарование.

Правда, сейчас на него накинута пелена грусти, морщинки невзгод, но это не делает ее менее красивой. Даже эта неподдельная грусть и та к лицу женщине.

«Но почему я считаю себя вправе распоряжаться ее жизнью? — задумался Рэтт Батлер. — Неужели только потому, что я единственный из всей толпы решился включиться в этот нелепый аукцион, купил за пятьдесят долларов молодую женщину? Ведь даже негры-рабы стоят дороже».

— Мистер Батлер, — вновь долетели до его ушей слова Сьюзен, — ведь мой муж тоже раньше никогда не пил.

Это началось после того, как умер наш ребенок. Девочка очень долго болела, ее парализовало.

Врач уверял меня, что она поправится, но он лгал. Он знал, что она умрет, и муж знал об этом и с горя начал пить.

А когда девочка умерла, он начал пить каждый день. Это было страшно, мистер Батлер, мне было так плохо, что я хотела покончить жизнь самоубийством, но меня остановило только то, что я верю в Бога, — и женщина положила свою ладонь на грудь, туда, где блестел маленький крестик.

— Я тебе сочувствую, Сьюзен, — только и мог сказать Рэтт Батлер.

Он понимал, что никакие слова не помогут сейчас женщине, не смогут изменить ее жизнь. Он был благодарен ей за то, что она не ждет он него никакого чуда.

Она была довольна, что он ее слушает. Она ничего не просила — даже сочувствия, лишь только внимания к своим словам.

— Мой муж странный человек, — говорила Сьюзен, — обычно пьяницы опускаются, пропивают все деньги, а он страшен именно тем, что может пить и сохранять человеческий облик.

Но душа его уже давно сгорела, я даже иногда сомневаюсь, есть ли она у него. Он хороший работник и его ценят. Но жить с ним — это сущий ад.

— Может, тебе бросить его, Сьюзен?

— А что я сейчас сделала? — грустно улыбнулась женщина. — Я ушла от него, бросив в лицо обручальное кольцо.

— Кольцо можно поднять, — сказал Рэтт Батлер. — Вот увидишь, твой муж проспится и завтра придет к тебе просить прощения.

— Вот этого я и боюсь, — тихо произнесла Сьюзен.

— Я боюсь, что завтра не смогу устоять против его просьб. Вы, мистер Батлер, даже не представляете себе, как он умеет уговаривать, как он умеет просить и как клянется, обещает, что больше никогда не будет пить. А потом проходит несколько дней — и все повторяется.

— Сьюзен, давай я устрою тебя в отель, заплачу за номер, ты выспишься, сможешь пожить тут несколько дней, а потом решишь, что тебе делать дальше.

— Нет, мистер Батлер, я благодарю вас за сочувствие, благодарю вас за предложение, но пусть оно так и останется предложением.

— Куда же ты пойдешь?

— Я вернусь к мужу, я найду его на ярмарке и буду сидеть с ним, пока он не проснется, чтобы сказать ему утром, что он мерзавец.

— Это не лучшее решение, Сьюзен, ведь все повторится вновь.

— Но ведь я клялась перед распятием, что буду верной женой.

— Сьюзен, но твой муж тоже клялся.

— Самое страшное, что его можно обвинить во многих грехах, но мне он не изменяет.

— Что ж, Сьюзен, извини, если я вмешался в твою жизнь. Внезапно возник и так же внезапно исчез. Я хотел сделать как лучше, но, видимо, из этого ничего не получится.

— Не нужно извиняться, мистер Батлер, вы поступили как настоящий джентльмен, и я буду вечно помнить о вашем поступке.

Они медленно развернулись и неторопливо пошли вдоль улицы с наглухо закрытыми ставнями, туда, где располагалась ярмарка.

Сьюзен быстро нашла своего мужа, который сладко спал в обнимку со своей бутылкой и опустилась рядом с ним на солому.

Она была так трогательна, сидя рядом с неподвижным мужчиной, что Рэтт Батлер улыбнулся.

— Прощай, Сьюзен, вряд ли мы с тобой когда-нибудь еще увидимся, разве что мы оба вернемся в родные места и там случайно встретимся.

— Может быть, — проговорила Сьюзен, глядя в звездное небо, — если будет угодно Богу, то так и произойдет. Хорошие люди должны быть счастливы, мистер Батлер, желаю вам счастья.

— И я желаю тебе, — Батлер развернулся и не оборачиваясь зашагал к городу.

Рэтт Батлер неторопливо шагал к гостинице. И странно, что расставшись с этой неудачницей Сьюзен, он почему-то вспомнил отца, гордого и непримиримого человека. Он вспомнил свое детство.

Батлер вспомнил свою детскую беспомощность, которую все время ощущал рядом с отцом. Он вспомнил, как мал и неопытен он был для того, чтобы крепко стоять на ногах, противиться этому миру и пытаться что-нибудь в нем изменить.

…

Они шли с отцом к какому-то странному дому и Рэтт, как ни напрягался, так и не мог вспомнить, куда же они выбрались с отцом.

Он только вспомнил, что вскоре они увидели кроны дубов, кедров и еще каких-то цветущих кустарников, за которыми, должно быть, скрывался дом. Они шли вдоль забора, заросшего жимолостью и шиповником, до широко распахнутых ворот на больших кирпичных столбах. Потом по аллее.

Рэтт впервые увидел такой огромный дом и на мгновение забыл отца, свой страх и отчаяние. И даже когда он вспомнил об отце, который шагал рядом, страх и отчаяние больше не возвращались.

Ведь сколько они ни ездили, они до сих пор не покидали своего края, окрестностей города Чарльстона.

«Какой большой, точно дворец», — подумал Рэтт с неожиданным спокойствием.

Этот мир и спокойствие он не смог бы выразить словами, он был еще слишком мал для этого.

«Они отца не боятся. Люди, которые живут в таком спокойствии и величии для моего отца недоступны. Это спокойствие и величие оградят и амбары, и сараи, и конюшни от моего отца».