Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков - Елена Лаврентьева

Не потеряла! Давно уже нет на свете девочки Ниночки, а ее альбомчики по-прежнему лежат дома. С 1920 года… Каждый год в гостиной устраивали елку. Власти запретили ее не сразу после революции, а лишь в начале 1920-х годов. Мама родилась в 1913 году, так что целых десять лет елка для нее — событие мирового масштаба.

Командовал на новогоднем празднике, конечно, Иван Иванович, выбирал не только дерево, но и игрушки. Их привозили тогда из Германии. продавались они практически во всех лавках, наверняка и в Торговом доме прадеда. Ну а в торговом доме Абрикосовых можно было купить игрушки марципановые!

В предпраздничные дни в магазинах Абрикосовых — столпотворение. Игрушки красоты необыкновенной: зять Алексея Ивановича был художником. С восторгом рассматривали дети зайца в капусте, гномиков, домик с трубой на крыше. «А ты попробуй!» — предлагали родители. Как это — попробовать?! Домик из картона, паровозик — из жести. «Попробуй!» И тут-то выяснялось, что игрушки из шоколада!

Конечно, век таких елочных украшений короток: уже на следующий день ветки были голенькими. Что ж, приходилось снова идти к Абрикосовым, заказывать новые игрушки. Их тоже хватало не надолго. А у Абрикосовых новая идея — продавать не просто марципановые игрушки, а елку, полностью украшенную ими!

Не растут на елке пряники и флаги,Не растут орехи в золотой бумаге…[22]

Росли орехи! И в золотой бумаге, и в серебряной! Во всяком случае, на тех елках, которые стали предлагать Абрикосовы малышам, пришедшим с родителями. Говорили: «Видишь, на этой елочке выросли зайцы, а на той — конфеты. Выбирай любую!»

Однажды, рассказывала бабушка, им в дом принесли елку, где из марципанов были сделаны и ствол, и ветки. Пришлось потом покупать не только новые игрушки, но и само дерево: съели без остатка!

Яков Данилович, троюродный дед

Ну а обеды — в столовой. Огромная комната, 45 кв. м, с тремя итальянскими окнами. За обеденный стол меньше десяти — пятнадцати человек не садились. К сожалению, я мало знаю о том, что было на столе моих предков. Начинался обед, как правило, в пять часов. Фирменное блюдо — страсбургский пирог. Напиток — сбитень из меда и пряностей. Его любил Иван Иванович, пристрастился за долгие годы работы. Дело в том, что сбитенщики — так назывались продавцы напитка — ходили по улицам с горячим самоваром и стаканами и разливали его замерзшим извозчикам и владельцам холодных лавок в торговых рядах.

Из более крепких напитков предпочитали «Мозельвейн», мускат «Рейнвейн», бургонский «Эрмитаж». Любили «Шато-Лафит» или просто «Лафит», лучше красный, подавали после жареных кушаний. Для него и рюмка была специальная, лафитница, из толстого стекла с тяжелой устойчивой ножкой. И конечно, херес, его везли из испанского города Херес-де-ла-Фронтера, на юге Испании. Сколько же в доме прадеда выпито бутылок! История умалчивает: пустые бутылки выбрасывали, а несколько пробок сохранились, вернее, шляпки из медно-никелевого сплава. На одной — женская головка, а две другие, как сказали мне в Историческом музее, еще более интересны: мужчина в купеческой одежде, с сапогами в руках и за спиной — то ли купил, то ли торгует ими. Теофиль Готье, французский писатель середины XIX века, много ездил по России, и именно здесь он видел «высокие бутылки рейнских вин, которые высились над бордоскими винами с длинными пробками в металлических капсулах». Такие шляпки из дерева, стекла, керамики, фарфора делали на пробках, чтобы бутылку, если в ней оставалось недопитое вино, можно было легко закрыть и снова открыть без помощи штопора. Интересно, что сам штопор назывался тогда «бронзовый пробкотащитель», о нем писал Игорь Северянин:

Вонзите штопор в упругость пробки,И взоры женщин не будут робки!..[23]

Икра всегда — от Елисеева. Во-первых, она всегда самая вкусная, во-вторых, с Григорием Елисеевым — личная дружба. Правда, он жил в Питере, но когда в 1901 году приехал в Москву открывать магазин на Тверской, сразу же пришел к прадеду: от магазина до дома — два шага. И потом бывал часто. Знаю, что Иван Иванович вместе с младшей дочкой Лизой ездил в Питер на похороны Марии Алексеевны, жены Григория, когда она, не выдержав измены мужа, кончила жизнь самоубийством. И еще сплетение судеб: Леонтий Розенталь, двоюродный брат прабабушки, и Петр Елисеев, двоюродный брат Григория, вместе работали в Благотворительном совете Дома призрения и ремесленного образования бедных детей. Больше века хранится в нашем доме круглая фарфорово-фаянсовая коробка диаметром около 14 см. Сбоку, по бортику, крупными буквами написано «ИКРА» и далее — «Торговое товарищество “Братья Елисеевы”. Московское отделение. Тел. 12–25, Тверская».

В квартире постоянно находились племянники, кузены, двоюродные братья… Один из них, Яша, обычно и руководил обедом. Он следил, чтобы белое вино подавали холодным, а красное — теплым, чтобы к холодным блюдам тарелки были холодные, а к горячим — нагретыми, чтобы более ароматное вино, например бургонское, следовало за менее ароматными мадерой и хересом. Он заботился, чтобы блюдо не остыло и не подгорело, а продукты были свежайшие, чтобы едоки сидели удобно и каждый мог выбрать блюдо по вкусу. Сейчас сказали бы — метрдотель.

Он и стал метрдотелем, отрастил бороду, окладистую, красивую, предмет его гордости. Многие даже не знали, что зовут его Яков Данилович Розенталь. «Борода» — этим все сказано. «Борода» — так называла его вся театральная Москва. И не только театральная. Сначала он работал директором ресторанов на Поварской улице, потом в Доме Герцена на Тверском бульваре, Дома печати на Суворовском, управляющим ресторана «Кружка друзей искусства и культуры» в Старопименовском переулке. В последние годы — метрдотель ресторана ВТО.

А тогда, в 1930-х годах, он работал в Старопименовском переулке. Совсем недавно взлетела на воздух церковь Святого Пимена, еще говорили: «Пименовская церковь в Старых Воротниках». В ней обнаружили какое-то самогонное производство, после чего закрыли и отдали комсомольцам: они веселились, собрания проводили. Потом в церкви открылся то ли ломбард, то ли комиссионка. Мама помнила, как каждую субботу продавали здесь по дешевке не выкупленные в срок вещи, мебель, ложки-плошки…

В общем, церковь взорвали. На ее месте, в сохранившемся церковном дворе, кооператив «Труженик искусства» построил два двухэтажных дома для артистов. Здесь, в подвальчике, за высокой деревянной оградой, артисты и организовали «Кружок друзей искусства и культуры». По инициативе А. Луначарского он был преобразован в «Клуб работников искусств». Открытие клуба состоялось 25 февраля 1930 года. В президиуме председатель правления Феликс Яковлевич Кон, его заместители Иван Михайлович Москвин и Валерия Владимировна Барсова. Обычно Барсова засиживалась здесь до глубокой ночи. Кто-то даже частушку сочинил: