Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков - Елена Лаврентьева

На самой улице и в переулках — Пименовском, Дегтярном, Настасьинском — многоквартирные доходные дома, четырех— и восьмиэтажные. первые в Москве дома с лифтом. В Дегтярном жили когда-то продавцы дегтя, отсюда и название. В начале ХК века Дегтярный двор сгорел. Что-то восстановили. В 1830 году владельцем дома 6 (тогда говорили: участок 6) числился «студент Николай Платонов, сын Огарева».

Дом в Дегтярном — ровесник мамы. Его приобрел в собственность Василий Степанович Баскаков, у которого уже имелись дома в Большом Козихинском переулке, в Воротниковском. А у его брата Ивана — на Остоженке, в Ильинском переулке, на Валовой улице. Здания-родственники, с облицовкой фасада блестящей глазурованной плиткой.

В архиве Московской городской управы — история строительства дома в Дегтярном переулке. Сначала были два маленьких строения: «каменный одноэтажный» по переулку и «деревянный одноэтажный» — за ним, параллельно. 30 декабря 1909 года Василий Баскаков пишет заявление: «Честь имею просить Городскую управу сложить с моего владения 26 и 27 городские, земские казенные налоги ввиду сломки всех строений и возведения строений новых, т. к. канализация закрыта, жильцов нет».

Уже на следующий день, 31 декабря, составлен акт: «Мы, нижеподписавшиеся, члены оценочной комиссии, прибыв во владение… нашли, что во владении этом приступлено к ломке строений, ввиду чего чистый доход с этого имущества в 3538 рублей надлежит исключить с 1 января 1910 года».

Вот это темпы!

В ноябре 1910 года первый пятиэтажный дом построен. Дело по оценке владения начато 16 сентября 1914 года, кончено 22 декабря. Одну квартиру Баскаков отделал для своей семьи: третий этаж, номер 5, и въехал туда.

К этому времени в городе, в пределах Садового кольца, на фасаде зданий впервые появились таблички с номерами домов. Вместо «Дом Баскакова» — четко и кратко: «Дом 6». Жильцов по-прежнему нет, потому что идет строительство второго корпуса. Шум, грязь… Наконец, готов и он. В этот корпус перебрался Баскаков, объединив две квартиры на последнем этаже. Не побоялся протечек: был полностью уверен в качестве строительства.

Эту квартиру, лучшую в доме, и арендовал мой прадед! Здесь семья встретила новый, 1915 год. По окладным книгам городской управы, «площадь пола в квадратных саженях 40,96». Анфилада комнат, смежно-изолированных. Потолки лепные, с роскошными «женщинами», парящими по углам; высота потолков около четырех метров. Пол паркетный, узорчатый, наборный, ромбами. Итальянские окна, мраморные подоконники. Двери высокие, двустворчатые, с бронзовыми ручками. На стенах линкруст — разновидность обоев, обработанных особым способом и покрытых черным лаком. Он занимал треть стены от пола. Две трети до потолка были покрыты обычной клеевой краской. Не было человека, кто, увидев линкруст, не спросил бы: «Что это?» Дом, конечно, высшей категории. Расходы, которые нес владелец, те же, что и в Столешниковом: «На содержание дворников и ночных сторожей, на ремонт и поддержание здания и очистку бытовых труб, на вывозку снега и содержание в исправности тротуара». Но кроме того, деньги шли «на содержание и ремонт подъемных машин на парадных лестницах и на содержание телефонов». В квартире шесть комнат. Впрочем, если учесть состав семьи, никаких излишеств. Но все равно просторно! Теперь, помимо столовой, огромной, сорокапятиметровой, появилась гостиная.

По вечерам собирались в ней на чай. Главная комната для общения. «Говорильня» — называл ее прадед. В эти дни Иван Иванович старался отложить все дела, принадлежал дому, семье. Он прекрасно танцевал, любил фотографироваться. Я обратила внимание, что у него не было бороды — редкость для купца.

Сегодня у меня литературный ужин;К обеду не зову, а вечером ты нужен.

Думаю, наш салон был не таким великолепным, как у Василия Львовича Пушкина, но, наверное, и он был неплох. В центре комнаты — рояль. Бабушка Екатерина окончила консерваторию по классу фортепиано, училась у профессора А. Б. Гольденвейзера. Прадед гордился дочерью: никто, кроме нее, в семье не имел отношения к музыке. Он был на ее выпускном экзамене 3 мая 1911 года и хранил приглашение: «Директор Консерватории покорнейше просит Вас почтить своим присутствием выпускные экзамены, дни коих означены в расписании жирным шрифтом. Настоящее приглашение служит входным билетом». В импровизированных концертах в нашем доме участвовали, помимо Кати, ее однокашники, да и все сестры прекрасно владели музыкальными инструментами. Елизавета, например, виртуозно играла на скрипке.

Второй эпицентр комнаты — самоварный столик. К сожалению, самоваров в доме не сохранилось, а вот столик жив-здоров. Правда, доска фарфоровая во время войны треснула, не выдержала бомбежек, пришлось заменить. Наверху — площадка с фигурной оградкой для самовара, внизу — место для чашек и заварочного чайничка, и еще крючок для полотенца и выдвигающийся ящичек, где лежали ложки, ситечко, чай.

Разливала чай прабабушка, Серафима Семеновна, помогала ей старшая дочка Зиночка, а Иван Иванович в это время обычно декламировал стихи своего любимого Вяземского:

Час чаепития — час дружеских бесед,Я этот час люблю — едва ль не лучший дня.

Чай, конечно, первосортный, не развесной, а «развешанный», как тогда говорили, по три и шесть золотников, зеленый, желтый, плиточный. Прадед покупал его в магазине «Товарищество Петра Боткина сыновей», на углу Варварки.

Варенье в семье варили на меду, как в доброе старое время, когда сахара еще не было. Серафима Семеновна из-за диабета сладкого старалась не есть. Врачи успокаивали: варенье на меду можно. Дети любили мороженое, в то время говорили: «Рюмка мороженого». Еще говорили: «порция кофе», а чая могла быть порция или чашка.

Иногда на стол ставили два самовара по заказу Ивана Ивановича. Как в трактире — там это называлось пара чая. Речь шла о фарфоровых чайниках: один средних размеров с крепко заваренным напитком, другой, очень большой, с изящно изогнутым носом, с кипятком. К «паре чая» полагалось четыре куска сахара на блюдечке. Посетитель, опустошивший целый чайник кипятку, имел право требовать сколько угодно сахара, пока не опустеет заварочный чайник. Если гостей в Дегтярном собиралось немного, чай пили за ломберным столиком. Он был из красного дерева, на четырех граненых ножках, пятая — откидывающаяся. Столик легко раскрывался, словно крылья бабочки. И еще столешница, середина ее была обклеена зеленым сукном.

Вообще-то предназначение ломберного столика — игра в карты, по имени одной из них он и назван. Но у нас, как рассказывала бабушка, за ломберным столиком не только чай пили, но и в карты играли, и в шахматы.