Талтос - Энн Райс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майкл, ты ведь знаешь, что это главная тема истории Лэшера: живя во времена Генриха, он хотел верить, что обладает душой, и не желал смириться с невозможностью стать священником, как любой человек.
Я понимаю, что это ужасная дилемма. Все, кто становится аутсайдером, так или иначе это понимают. Говорим ли мы о законности или о душе, о городской общине, гражданстве или братстве… нам хочется, чтобы в нас видели личность такую же ценную, как любая другая.
Я тоже хотел этого и совершил ужасную ошибку, приняв совет Колумбы. Я забыл, что все мои знания были истиной.
Там, на Айоне, я принял веру Христову. Меня крестили, моих сыновей тоже. Но для меня и моих сыновей это было просто церемонией. Там, на острове, вдали от туманов горной Шотландии, мы стали Талтосами-христианами.
Целые дни я проводил в том монастыре. Я читал все имевшиеся там книги, я был очарован рисунками и очень скоро принялся их копировать. Конечно, получив официальное разрешение. Я скопировал Псалтырь, потом Евангелие, изумляя монахов своей одержимостью, типичной для Талтоса. Я часами рисовал яркими красками странных существ, иногда веселил священников, читая отрывки стихов, которые копировал. Им нравился мой хороший греческий и латынь.
Какая еще община могла больше походить на общину Талтосов? Монахи словно дети, как мне казалось, отказывались от самой идеи запутанной взрослой жизни, чтобы служить настоятелю как своему господину и тем самым служить самому Господу, распятому Христу, умершему за них.
То были счастливые, очень счастливые дни.
Постепенно я начал понимать, чего именно искали в христианстве многие языческие вельможи: абсолютное освобождение от всего! Все мои страдания приобретали смысл в свете страданий мира и миссии Христа, пришедшего, чтобы спасти нас от греха. Все несчастья, которым я был свидетелем, служили только тому, чтобы очистить мою душу и подготовить ее к этому моменту. Моя чудовищность, как и чудовищность всех Талтосов, могла быть принята этой церковью: она принимала всех, кто входил в нее, независимо от расы. Это была полностью открытая вера, и мы могли бы принять крещение, как любое человеческое существо, и принести обеты бедности, целомудрия и послушания.
Строгие правила, которые даже мирянина приводили к чистоте и ограничениям, могли помочь нам сдержать нашу ужасную потребность размножаться, нашу ужасную приверженность к танцам и музыке. Но музыку мы при этом не потеряли бы и при всех ограничениях монастырской жизни, которая для меня в тот момент была синонимом жизни христианской, могли всегда петь наши самые великие и самые радостные песни.
Если бы эта церковь приняла нас, заключила в свои объятия, все наши прошлые и будущие страдания могли обрести смысл. Наша истинно любящая натура могла бы процветать. И не потребовалось бы больше никаких ухищрений. Церковь не позволила бы старым ритуалам властвовать над нами. А те, кто, как я, прожил немало лет, стал свидетелем гибели многих молодых соплеменников и потому страшился рождений, могли бы принять обет целомудрия.
Это было идеально!
Вместе с небольшой группой монахов я вернулся в долину Доннелейт, собрал весь свой народ и сказал, что мы должны принести обет преданности Христу. В долгой речи, не слишком быстрой, чтобы мои друзья-люди могли меня понять, я страстно говорил о мире и гармонии, которые к нам вернутся. Упомянув о вере христиан в конец света, я объяснил, что с его наступлением весь этот ужас прекратится. Потом я рассказал им о рае, который представлял себе похожим на нашу утраченную землю, разве что там никто не должен будет желать заниматься любовью, зато все смогут петь вместе с хором ангелов.
Мы все должны немедленно признаться в своих грехах и подготовиться к крещению, говорил я. Тысячу лет я был их вождем, и они должны следовать за мной. Что лучше христианства я мог бы предложить своему народу?
Закончив речь, я отошел в сторону. Монахов переполняли чувства, как и сотни Талтосов, собравшихся в долине вокруг меня.
И сразу же начались горячие дискуссии, которыми мы славились: бесконечные обсуждения на человеческом языке с добавлением коротких историй и воспоминаний о том, что могло иметь отношение к теме. Но все мнения сводились к одному: мы можем принять Христа. Ведь он был Добрым богом, нашим богом. Души соплеменников точно так же открылись навстречу Христу, как моя собственная.
Очень многие сразу объявили о своей вере. Другие потратили день, вечер и ночь, изучая принесенные мною книги и обсуждая услышанное. Кое-кто с беспокойством шептал, что целомудрие полностью противоречит нашей натуре и что мы никогда не сможем жить в браке.
Тем временем я отправился к людям, обитавшим в Доннелейте, дабы проповедовать новое учение. Монахи отправились со мной. Мы созвали все кланы долины.
На этом огромном собрании среди камней сотни людей заявили о своем желании прийти к Христу, а некоторые даже признались, что уже приняли христианскую веру, однако ради собственной безопасности держали это в тайне.
Я был бесконечно поражен этим, в особенности когда обнаружил, что некоторые человеческие семьи уже в течение трех поколений были христианами.
«Как они похожи на нас! — подумал я. — Хотя и не подозревают об этом».
Казалось, все уже были на грани обращения. И множеством голосов мы просили монахов начать крещение и благословение.
Но тут одна из великих женщин нашего племени, Жанет, как мы ее называли, — это имя встречалось часто в те времена, — выступила против меня.
Жанет тоже родилась в утраченной земле и теперь говорила об этом открыто перед человеческими существами. Конечно, они не понимали, что она имеет в виду. Но мы-то понимали. И она напомнила мне, что у нас пока что нет белых прядей в волосах. Другими словами, мы были мудрыми и молодыми, мы оба, а это было идеальным сочетанием.
У меня уже был один сын от Жанет, и я искренне любил ее. Я провел много ночей в ее постели, не решаясь, конечно, совокупиться с ней, но наслаждаясь молоком из ее маленьких грудей и обмениваясь с ней самыми изысканными ласками.
Я любил Жанет. Но мне никогда и в голову не приходило, что она будет так яростно защищать наши верования.
Но теперь она вышла вперед и прокляла новую веру как сплошную ложь. Она указала на все ее логические несоответствия. Она смеялась над новым учением и рассказала множество историй, в которых христиане выглядели настоящими хвастунами и идиотами, а евангельские истории объявила невразумительными.
Собрание мгновенно раскололось. Все говорили так громко, что я даже не мог определить, кто поддерживал точку зрения Жанет, а кто возражал ей. Начались жестокие споры. Мы снова ударились в бесконечное обсуждение, слушая которое любой человек мог сразу же отметить наше отличие от людей.
Монахи вернулись в наш священный круг. Они освятили землю именем Христа и молились за нас. Около трети Талтосов категорически отказались принять новую веру и даже пригрозили сразиться с остальными, если мы попытаемся превратить нашу долину в оплот христианства. Иные выражали большой страх перед христианством и теми распрями, которое оно способно было пробудить. Другим не нравились его заповеди, они хотели жить по-прежнему, следовать нашим традициям, а не ударяться в аскетизм и покаяние.
Но большинство пожелало принять новую веру. Мы не хотели покидать свои дома, долину и отправляться куда-то еще. Для меня такое предположение было просто немыслимым, ведь я был здесь правителем. Как и многие языческие цари, я ожидал, что мой народ безропотно последует за мной.
Словесные баталии перешли в физические стычки, Талтосы принялись толкаться и угрожать друг другу, и уже через час я понял, что будущее всей долины оказалось под угрозой.
Но ведь конец света приближался. Христос это знал и пришел специально для того, чтобы предупредить нас. Враги Христовой церкви были врагами самого Христа!
На лугах долины начались уже настоящие драки, до крови. Загорелись костры.
Обвинения так и сыпались. Человеческие существа, которые всегда выглядели вполне лояльными к нам, внезапно восстали против Талтосов и стали обвинять их в грязных извращениях, в том, что они не вступают в законный брак, что у них нет детей и что они злобные колдуны.
Кто-то заявлял, что давно уже подозревал Талтосов в нечестивых делах и что пришло время разобраться с этим. Где мы прячем наших детей? Почему никто никогда не видел ни одного нашего ребенка?
Несколько ненормальных по причинам, известным лишь им одним, начали выдавать все тайны. Некая человеческая женщина, родившая двух Талтосов, показала на своего мужа-Талтоса, рассказала, кто он на самом деле, и заявила, что если мы будем спать с человеческими женщинами, то можем вскоре просто уничтожить всех.