Талтос - Энн Райс

Как были уничтожены пикты из Доннелейта? Почему они исчезли так же, как народ утраченной земли и народ долины? Что с ними случилось?

Нас одолели вовсе не бритты, или англы, или скотты. Это не были саксонцы, ирландцы или германские племена, вторгшиеся на остров. Все они были слишком заняты истреблением друг друга.

Напротив, нас погубили люди такие же мягкие, как мы сами, с такими же строгими правилами жизни, с такими же чудесными, как наши, мечтами. Вождем, за которым они следовали, Богом, которому они поклонялись, Спасителем, в которого они верили, был Иисус Христос. Он стал причиной нашей гибели.

Это именно Христос покончил с пятью столетиями нашего процветания. Его вежливые ирландские монахи привели нас к краху.

Вы понимаете, как это могло произойти?

Вы можете понять, насколько мы были уязвимы, — мы, в уединении наших каменных башен игравшие, словно маленькие дети, в ткачество или письмо, целыми днями напевавшие свои песни, мы, верившие в любовь и в Доброго бога и отказывавшиеся считать смерть священной?

Что представляло собой истинное послание ранних христиан — римских священников и кельтских монахов, пришедших на наши берега, чтобы проповедовать новую религию? Каково и сегодня истинное послание тех культов, что посвятили себя Христу и его учению?

Любовь — то, во что верили мы!

Прощение — то, что мы считали практичным. И смирение — та добродетель, в которую мы верили, даже при нашей гордости считая ее куда более благородной, чем злобное высокомерие тех, кто без конца соперничал друг с другом. Сердечное тепло, доброта, радость справедливости… все наши древние ценности. А что проклинали христиане? Плоть — то, что всегда и было нашей погибелью! Грехи плоти, которые делали нас чудовищами в глазах людей, плотское соединение в больших ритуальных кругах и рождение полностью созревших отпрысков.

О, мы созрели для этого. Да, это было создано для нас!

Но хитростью, скрытой хитростью было то, что в своей сути христианство не только охватывало все это, но как-то еще умудрилось сделать священной смерть и в то же самое время освобождало от такой сакрализации.

Проследите за моей логикой. Смерть Христа случилась не в битве. Она была не смертью воина, павшего с мечом в руке, а смиренным самопожертвованием, за которое невозможно было отомстить, безропотной смертью Богочеловека ради спасения детей рода человеческого. Но это была смерть — вот что главное!

О, это было великолепно! Ни одна другая религия не имела шанса покорить нас. Мы презирали пантеоны варварских богов. Мы смеялись над богами греков и римлян. Богов шумеров или индийцев мы находили чужими и отвратительными. Но Христос был идеалом каждого Талтоса!

Да, он не вышел из материнской утробы полностью созревшим, но его родила девственница, и это было настоящим чудом. Да, рождение Христа было так же важно, как и его безропотная смерть на кресте. Это был наш путь, это была вершина нашего пути. Это был бог, которому мы могли отдаться без остатка!

И наконец, позвольте мне добавить piece de resistance. Христиан ведь тоже некогда преследовали, на них охотились, грозили им полным уничтожением. Римский император Диоклетиан безжалостно их истреблял. Беглецы искали убежища в нашей долине. И мы давали его.

А христиане завоевывали наши сердца. Разговаривая с ними, мы приходили к убеждению, что мир меняется. Мы верили, что начинается новый век, что наше возрождение и возвращение стали по крайней мере возможными.

Последний соблазн был предельно простым.

В поисках убежища в нашу долину пришел некий монах. Его преследовали бродячие язычники, и он молил об укрытии. Конечно, мы никогда не отказали бы такому человеку. Я привел его в свою собственную башню, в мое жилище, чтобы попользоваться его знаниями о внешнем мире, потому что сам уже давно никуда не выбирался.

Это была середина шестого века после рождения Христа, хотя тогда я этого не знал. Если хотите знать, как мы выглядели тогда, то представьте мужчин и женщин в длинных, простого покроя платьях, отделанных мехом и расшитых золотом и драгоценными камнями. Представьте мужчин с волосами до плеч. У них широкие пояса, а мечи всегда под рукой. Женщины покрывали волосы шелковыми вуалями, спадавшими из-под простых золотых диадем. Представьте наши башни — очень примитивные с виду, но теплые и уютные, наполненные шкурами и удобными креслами, с пылающими очагами. И конечно, все мы были очень высокими.

И представьте мою собственную баню, в которой очутился светловолосый монах в коричневой рясе, с удовольствием пивший предложенное ему вино.

Он принес с собой огромный узел, который хотел обязательно сберечь, — так он сказал и попросил, чтобы я дал ему охрану для возвращения домой, на остров Айона.

По его словам, они отправились в путь втроем, но разбойники убили двоих его спутников. Он остался совершенно один и полностью зависел от доброй воли чужих людей, но должен был обязательно доставить свой драгоценный груз на Айону, дабы не потерять нечто куда более важное, чем собственная жизнь.

Я пообещал позаботиться о том, чтобы он спокойно добрался до Айоны. Потом он представился мне как брат Ниниан и сказал, что свое имя получил в честь одного из ранних святых, епископа Ниниана[15], который то ли в церкви, то ли в монастыре в Виттерне обратил многих язычников. Он же успел обратить в христианство и нескольких диких Талтосов.

Молодой Ниниан, весьма представительный и красивый ирландский кельт, после этого развязал свой драгоценный узел и показал мне его содержимое.

В свое время я повидал много книг, римских свитков, сборников старинных рукописей. Я знал латынь. Я знал греческий. Я даже видел несколько очень маленьких книжек, которые назывались cathachs[16]. Христиане носили их как талисманы, отправляясь на войну. Меня очень заинтересовали те немногие фрагменты христианского писания, что попали мне в руки, но я никоим образом не был готов увидеть то сокровище, которое открыл мне Ниниан.

Он нес с собой изумительную алтарную книгу — огромный иллюстрированный том с текстами четырех Евангелий. Обложка книги была украшена золотом и драгоценными камнями, переплет был шелковым, а внутри было множество потрясающих миниатюр[17].

Я сразу набросился на эту книгу и буквально пожирал ее взглядом. Я начал читать на латыни вслух. Хотя там были кое-какие грамматические неправильности, в целом я их понимал и как одержимый погрузился в историю, что, конечно, было совершенно обычным делом для Талтоса. Текст воспринимался как мелодия.

Но, переворачивая пергаментные страницы, я восхищался не только историей, которую рассказывала мне книга, но и невероятными изображениями фантастических зверей и крошечными фигурками. Я искренне наслаждался этим искусством, тем более что оно было сродни моему собственному.

Действительно, это очень напоминало то искусство, что процветало некогда на нашем острове. В более поздние времена его могли бы назвать примитивным, но оно вызывало интерес сложностью образов и мастерством.

Чтобы понять тот эффект, который оказывали Евангелия, вы должны напомнить себе о том, насколько они отличались от любых литературных форм, существовавших до них. Я не стану говорить о еврейской Торе, потому что не знаю ее, но думаю, что Евангелия и от нее отличались.

Они не были похожи ни на что! Прежде всего они говорили только об одном человеке — Иисусе, о том, как он учил любви и миру, как за ним гонялись, преследовали, мучили его, а потом распяли. Эта история смущала. Я поневоле гадал, что могли думать о ней греки и римляне. И ведь тот человек был простым, он едва ли имел какое-то отношение к древним царям — это было очевидно. В отличие от всех богов, о каких мне приходилось слышать, Иисус говорил своим последователям самые разные вещи, а они это записали и научили этому все народы.

Родиться вновь в духовной форме — вот в чем была суть этой религии. Стать простым, скромным, слабым, любящим — вот что было ее сущностью.

А теперь остановитесь на мгновение и взгляните на картину в целом. Не только сам этот Бог был изумительным и его история была изумительной — сама взаимосвязь между историей и ее записью была изумительной.

Как вы можете понять из моего рассказа, единственное, что мы разделяли с нашими соседями-варварами, это недоверие к записям. Память была для нас священна, и мы думали, что письмо недостаточно хорошо для нее. Мы умели читать и писать. Но мы все равно не доверяли письменным текстам. А тут вдруг передо мной возник скромный Бог, который говорил со страниц священных книг, связывая себя с бесчисленными пророчествами относительно Мессии, а потом поручил своим последователям написать о нем.

Но задолго до того, как я дочитал последнее Евангелие, расхаживая по комнате, читая вслух, держа двумя руками огромную алтарную книгу, я влюбился в этого Иисуса за все те странные вещи, которые он говорил, за то, как он противоречил самому себе, за его терпение к тем, кто его убил. Что же до его воскрешения, то моим первым выводом было то, что он был таким же долгожителем, как мы, Талтосы. И что он добился такого успеха у своих последователей потому, что они были просто людьми.