Один день ясного неба - Леони Росс

— Можно? — спросил он.

Сонтейн пожала плечами. Правое верхнее крыло метнулось вперед и затрепетало между ними. Завьер осторожно провел пальцем по толстой жилке. Крылья напоминали жесткую рыболовную сеть, но Сонтейн шевелила ими, словно они были жидкими. Узоры, созданные перекрещением жилок, были изысканно замысловатыми: тысячи матовых прямоугольничков, сверху крупных, внизу крошечных, терявшихся в густой траве. Он присмотрелся: липкие жилки были испещрены крапинками.

— Они все еще в крови, — пояснила Сонтейн. — Прорвались сквозь платье.

Данду тревожно задергался, и она его поцеловала.

— Тебе нравится мой чудный дар?

У некоторых насекомых крылья никогда не отрастали, особенно у женских особей, или появлялись в определенные периоды жизненного цикла. У саранчи в фазе миграции. У бабочек в пору сезонного полиморфизма. В периоды спаривания.

— Они великолепны, — заметил Завьер.

Сонтейн энергично закивала.

— У тебя хороший вкус, господин незнакомец. Меня зовут Сонтейн.

— Я знаю твоего брата.

— А… — Она была ясноглазая и пушистая. — Кажется, ты всех знаешь! Но я тебя не знаю.

— О, Сонтейн! — взмолился Данду. — Помолчи хоть немного. — И что-то шепнул ей на ухо.

Сонтейн обмерла и задрожала мелкой дрожью.

— Все ты врешь! — Ее крылья лихорадочно забились, взвихрив воздух и взметнув песок, мелкие камешки и клочья травы. Завьер и Данду, закашлявшись, отпрянули. — Данду, я тебе не верю! Наш радетель стоит у тебя во дворе, как приблудный кот, — она перешла на крик, — а ты мне ни слова не сказал? Подожди, радетель! О боги мои, подожди!

Она стояла не шелохнувшись, закрыв один глаз, сосредоточившись. Верхнее правое крыло сложилось и спряталось в туловище. Ее торс раздулся, потом снова разгладился, как будто никакого крыла и не было. Теперь она могла склонить голову. Сонтейн покрутила плечом. В этой физической трансформации было нечто интимное: так женщина одевается после занятий любовью. Но это предназначалось явно не для глаз Данду: она красовалась перед ним.

Сонтейн привалилась к Данду и застонала. Ее туловище начало вбирать в себя второе крыло.

— Больно? — с тревогой спросил юноша.

— Нет… просто… дыхание срывается… не привыкла…

Процесс складывания крыльев, похоже, мешал ей дышать. Третье крыло: сложила, убрала внутрь, тело разбухло и разгладилось. Она уперлась ладонями в талию, чуть выгнула спину, глубоко задышала.

Теперь четвертое.

— Как красиво! — восхищенно выдохнул Данду.

Без крыльев Сонтейн превратилась в обычную молодую женщину с счастливым лицом. Всем своим видом она выражала почтение: руки вытянуты к Завьеру, голова склонена, глаза опущены.

— Если бы я только знала, о радетель. Как же неуважительно…

Но пора было кончать с этими формальностями. Завьер протянул к ней руки. Он ощущал, как беспокойно шуршат крылья, запертые в ее теле.

— Приветствую тебя. Я — Сонтейн Интиасар.

Она шумно сглотнула.

— У тебя сногсшибательный дар!

— Да. Но… Радетель, что ты тут делаешь?

Она казалась очень взволнованной, но теперь, когда стояла прямо перед ним, он понял, что приготовит для ее свадебной трапезы.

* * *

Вечером накануне свадьбы Анис он ходил ее повидать. Захотел увидеть ее незамужнее лицо в последний раз. Он до сих пор рисовал ее в своих фантазиях: как они гуляют по окоему острова и песок у них под ногами исторгает обрывки шевелящегося мха и вогнутые осколки лиловых ракушек; он воображал, как они нагие стоят рядом на пляже, он умащивает ее имбирным маслом с головы до пят, двигаясь от бедер к шее и снова вниз, обегая пальцами талию и щедро увлажняя маслом пухлые упругие ляжки. Он представлял себе, как одел бы ее к свадьбе: набедренный обруч, голубые шелка, серьги, браслеты на лодыжках, сандалии — потом приглаживал ей волосы на голове, спрашивал: «Ты уверена?» и «Ты счастлива?». И она отвечала: «Да, да, да!» — а глаза были чужие — «да, да, все хорошо» — после чего разворачивала его спиной к себе и проводила языком по его позвоночнику.

Тогда он принял это как неизбежность. Ему просто хотелось увидеть ее лицо.

Анис впустила его к себе. На ней была надета тонкая ночная рубашка. А свадебное платье переброшено через дверь. Она спросила, как его здоровье, улыбнулась, когда он ответил, что чувствует себя хорошо и мотыльки ему больше не нужны, потом положила его аккуратно завернутый свадебный подарок на кухонный стол, подалась вперед и, обхватив его сзади за шею, начала неловко целовать.

Он был изумлен. Какими же ласковыми, манящими и требовательными были ее губы. И почему его губы оставались безответными? Анис запустила пальцы в его дреды, потом сжала его руки и стала водить ими по своему телу: в ямочку внизу спины, где что-то тревожно подпрыгивало, на ее душистую коротко стриженную голову. Она потянула его к спальному тюфяку, властно привлекла лицо к себе на колени, куда всего-то несколько недель назад его вырвало, и он был так поражен ее похотью, что не сразу расслышал ее шепот:

— Понюхай меня, Завьер! Поторопись!

Он смущенно помотал головой.

— Возьми меня!

Ее пальцы пробежали по его груди, дернули за шнурок, стягивавший его рубаху на талии, ладонь через ткань обхватила восставший пенис; они оба застонали, ощутив его эрекцию, и ее губы лихорадочно сновали между его ртом и грудью, словно не знала, с чего начать.

«Нет», — сказал он, потому что еще ощущал на ней зловоние своей блевотины и потому что ей нужен был мужчина лучше, чем он.

Она отпрянула от него: недоуменный взгляд, встрепанные волосы, из-под ночнушки вывалилась одна грудь с отвердевшим соском. Она была настолько обескуражена, что ему захотелось ее приласкать и утешить.

Она снова метнулась к нему, впившись губами в его рот.

Стой! Стой! Стой! Но теперь она уже не могла остановиться. Теперь она должна была это сделать.

Ее позор заставил его трепетать.

«Убирайся!» — отрезала она.

Той ночью, лежа без сна рядом с Найей, он находил на своем теле секреты Анис. Капли пота, которые он слизывал со своих пальцев; золотистая улитка, которую он, ворочаясь, раздавил; молитва на клочке бумаги, найденная под мышкой, колючие бисеринки в одном ухе и засохший шафран в волосах. Ее тайные чувства оставили отметины в уголках его рта и родинки на его груди. Он все ждал, когда Найя повернется к нему и спросит: «Что это?» — про тайные желания, которые Анис оставила у него под ногтями.

«Ты завязал с мотыльками, — заметила Найя. — Я знала, что ты сможешь». Только она имела в виду не мотыльков, а все то, что могло стать преградой между ними.

Анис стала причиной того,