Проклятая игра - Клайв Баркер

— Это Штраус, мистер Уайтхед. Марти Штраус. Я знаю, что вы здесь. Ответьте мне.

Марти прислушался. Ответа не последовало, и он стукнул по двери в третий раз, теперь уже кулаком. И вдруг прозвучал отклик, неожиданно близко. Старик стоял по ту сторону двери; очевидно, он был один.

— Пошел к черту, — произнес голос. Он был невнятным, но явно принадлежал Уайтхеду.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал Марти. — Позвольте мне войти.

— Как ты, мать твою, нашел меня? — воскликнул Уайтхед. — Ублюдок.

— Я искал вас, вот и все. Если я сумел найти, то любой сможет.

— Нет, если ты будешь держать свой поганый рот закрытым Тебе нужны деньги, так? Ты ведь из-за денег пришел?

— Нет.

— Ты их получишь. Я дам тебе, сколько попросишь.

— Мне не нужны деньги.

— Тогда ты просто придурок, — заявил Уайтхед и засмеялся себе под нос. Бессмысленное хихиканье. Он был пьян.

— Мамолиан ищет вас, — проговорил Марти. — Он знает, что вы живы.

Смех прекратился..

— Как?

— Кэрис.

— Ты видел ее?

— Да. Она в безопасности.

— Что ж… я недооценил тебя.

Уайтхед замолчал; послышался слабый шорох, словно он прислонился к двери. Потом он заговорил. Голос его звучал опустошенно:

— Так за чем же ты пришел, если не за деньгами? У нее недешевые привычки, ты сам знаешь.

— Нет, спасибо.

— Я уверен, со временем ты тоже поймешь, что это очень удобно. Как понял я. Она наизнанку вывернется ради дозы.

— Какое же вы дерьмо.

— Тем не менее ты пришел предупредить меня. — Старик мгновенно подметил противоречие; он быстро находил брешь в защите человека — Бедный Марти… — Невнятный, язвительно-жалостливый голос стал совсем неразборчивым. И вдруг произнес резко и четко: — Как ты нашел меня?

— Клубника.

Изнутри послышался звук, похожий на приглушенный щелчок. Это был смех Уайтхеда, на этот раз над самим собой. Потребовалось время, чтобы он взял себя в руки.

— Клубника, — прошептал он. — Боже мой! Я должен был догадаться. Ты переломал ему руки?

— Нет. Он сам рассказал. Он не хочет видеть, как вы сморщитесь и умрете.

— Я не собираюсь умирать! — взвился старик. — Это Мамолиан умрет. Вот увидишь. Его время вышло. Мне нужно только ждать. Это место не хуже, чем любое другое. Мне здесь очень хорошо. Если не думать о Кэрис. Я скучаю по ней. Почему ты не послал ее ко мне, Марти? Сейчас это было бы лучше всего.

— Вы никогда больше не увидите ее.

Уайтхед вздохнул.

— О нет, — сказал он. — Она вернется, когда устанет от тебя. Когда ей будет нужен тот, кто оценит по достоинству ее каменное сердце. Увидишь. Ну ладно… спасибо за предупреждение. Спокойной ночи, Марти.

— Подождите.

— Я сказал: спокойной ночи.

— Мне нужно спросить вас… — начал Марти.

— Спросить, спросить… — Голос уже удалялся.

Марти прижался вплотную к двери, чтобы закинуть последнюю приманку.

— Мы выяснили, кто такой Европеец. Что он такое!

Но ответа не последовало. Он упустил внимание Уайтхеда. В любом случае, это бесполезно. Здесь не получить мудрого совета; пьяный старик все еще играет в свои силовые игры. Где-то в глубине номера хлопнула дверь. Связь была прервана.

Марти спустился обратно к пожарному выходу и покинул здание тем же способом, каким вошел в него. После мертвого запаха пожарища даже грязный воздух вблизи магистрали казался свежим и легким.

Он постоял несколько мгновений на лестнице, наблюдая за проносящимися по дороге машинами, полюбовался красотой трассы. Внизу две собаки продолжали грызться. Никому из них, ни водителям, ни собакам, нет дела до падения сильных. Так почему он должен заботиться об этом? Время Уайтхеда, как и отеля, прошло. Марти сделал все возможное, чтобы вытащить старика, но потерпел неудачу. Теперь он и Кэрис могут идти к новой жизни. Пусть Джо делает что хочет. Пусть перережет себе вены в приступе отчаяния или захлебнется собственной блевотиной во сне; Марти это больше не интересует.

Он спустился по пожарной лестнице и соскочил на стол, затем вернулся к машине, оглянувшись лишь раз — не наблюдает ли за ним Уайтхед. Нет нужды говорить, что окна верхнего этажа оставались темными.

68

Когда они добрались до Калибан-стрит, девушка еще находилась под сильным воздействием наркотика. Было сложно проникнуть через ее химически возбужденные чувства Европеец оставил евангелистов убрать и сжечь все, что не доделал Брир, и отвел Кэрис в комнату наверху. Там он сосредоточился на том, чтобы убедить ее побыстрее отыскать отца Сначала героин в ее голове просто улыбался ему. Усталость Мамолиана постепенно перерастала в злость. Затем Кэрис стала смеяться над его угрозами — медленным беспричинным смехом, так похожим на смех пилигрима. Она будто знала о Европейце какую-то непристойность, но не хотела говорить. Тогда его терпение лопнуло, и он напустил на девушку череду бесконечных ужасов; эта грубость вызвала у него самого отвращение не меньшее, чем ее страх. Не веря глазам, она смотрела на волну грязи, которую он в прошлый раз вызвал в ванной. Теперь мерзость изливалась из ее собственного тела.

— Убери это, — велела Кэрис, но он только усилил иллюзию, пока она не начала корчиться от чудовищности происходящего.

Внезапно наркотическая оболочка лопнула. Отблеск безумия сиял в глазах Кэрис; она забилась в угол комнаты, а уродливые создания вылезали из каждого ее отверстия, расталкивая друг друга, цепляясь за нее всевозможными конечностями, созданными его воображением Девушка была на волосок от потери рассудка, но Мамолиан зашел слишком далеко, чтобы прекратить видение, хотя эта мерзость вызывала отвращение даже у него.

— Найди пилигрима, — сказал он, — и все исчезнет.

— Да, да, да, — отозвалась Кэрис, — все, что ты хочешь.

Он стоял и смотрел, как она выполняет его приказ, погружая себя в то же состояние, в каком она отыскала Тоя. Однако для пилигрима ей потребовалось гораздо больше времени. Европеец уже начал опасаться, что она оборвала все связи с телом и покинула его. Но наконец Кэрис вернулась. Она отыскала Уайтхеда в отеле, всего в получасе езды от Калибан-стрит. Мамолиан не удивился. Лисы не уходят далеко от привычного места обитания; Уайтхед залег в нору.

Чад и Том отнесли скрюченную после путешествия и перенесенного ужаса Кэрис вниз, в ожидающую их машину. Европеец тщательно осмотрел на прощание дом и убедился, что все следы их пребывания исчезли. Девочку в подвале и продукты распада Брира было невозможно убрать за такой короткий срок, но в этом и заключалась прелесть. Пусть те, кто придут сюда, используют по собственному усмотрению фотографии зверств на стене и любовно расставленные бутылочки с духами. Главное, что свидетельства присутствия Европейца отсюда — или отовсюду — полностью удалены. Вскоре он снова станет лишь слухом, сплетней досужих людей.