Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс

— Пожалуй, я ошибся, сравнив тебя с идальго, грандом или придворным. Но, однако, тебя стоит запомнить. И уж будь уверен, я тебя не забуду.

На следующее утро, когда наш отряд собирался в дорогу, Ке-Малинали пришла и властно поманила меня, давая понять, что хочет поговорить наедине. Я нарочно подольше потянул время, а когда наконец подошел к ней, то сказал:

— Интересно послушать, что у тебя на уме, Первая Трава.

— Изволь больше никогда не называть меня этим рабским именем. Обращайся ко мне или Малинцин, или, если угодно, донья Марина. Меня крестили и при крещении дали имя в честь испанской святой Маргариты Марины. Для тебя это, может быть, ничего и не значит, но очень советую оказывать мне подобающее уважение, ибо капитан Кортес высоко ценит меня, а он скор на расправу, когда сталкивается с дерзостью.

В таком случае, — холодно отозвался я, — советую тебе спать поближе к твоему капитану Кортесу, ибо стоит мне Шепнуть словечко, и любой тотонак, едва ты ночью уснешь, с готовностью пырнет тебя ножом под ребра. Ты осмеливаться дерзко говорить с настоящим господином, который получил «цин» за заслуги и от законного правителя. Учти, рабыня, что своими сказками о якобы знатном происхождении ты можешь дурачить только белых людей. Ты можецц, даже понравиться им, выкрасив волосы, словно маатиме. Но твой собственный народ видит тебя насквозь — такой, какая ты есть. Рыжеволосой шлюхой, продавшей захватчику Кортесу не только свое тело, но и нечто большее.

Это задело девушку, и она попыталась высказаться в свою защиту.

— Я не сплю с капитаном Кортесом, я служу ему только как переводчица. Вождь Табаско подарил нас белым людям, и всех двадцать индейских женщин они распределили между собой. Меня отдали вон тому человеку. — Она указала на одного из ужинавших с нами командиров. — Его зовут Алонсо.

— И он тебе нравится? — сухо осведомился я. — Насколько мне помнится по первой встрече, ты выказывала пренебрежение к мужчинам и к тому, как они используют женщин.

— Я могу изобразить что угодно, — сказала Ке-Малинали. — Что угодно, лишь бы добиться своей цели!

— И какова же твоя цель? Я уверен, что тот искаженный перевод, который я сегодня услышал, не первый твой обман такого рода. Скажи, зачем ты всячески подстрекаешь Кортеса идти в Теночтитлан?

— Потому что я сама желаю попасть туда. Помнишь, я об этом говорила тебе, еще когда мы встретились впервые? Как только я окажусь в Теночтитлане, мне не будет дела до белых людей. Может быть, меня вознаградят за то, что я привела чужеземцев туда, где Мотекусома сможет раздавить их, как жуков. Короче говоря, я попаду в этот город, куда всегда хотела попасть, где меня заметят, признают и где мне не потребуется много времени для того, чтобы стать богатой и знатной женщиной.

— С другой стороны, — предположил я, — если вдруг случайно выйдет так, что белые люди одержат верх над Мотекусомой, твоя награда может оказаться еще более щедрой.

Она безразлично отмахнулась.

— Вот что, господин Микстли, я тебя хочу попросить только об одном — чтобы ты не препятствовал осуществлению моих планов. Мне нужно время, чтобы доказать Кортесу свою полезность, сделать так, чтобы он не мог обходиться без моей помощи и совета. Только позволь мне попасть в Теночтитлан. Для тебя и твоего Чтимого Глашатая — это сущий пустяк, но для меня имеет огромное значение.

— Я не схожу с тропы только ради того, чтобы раздавить букашку, — ответил я, пожав плечами. — Знай, рабыня, что я вовсе не собираюсь препятствовать твоим честолюбивым планам до тех пор, пока они не начнут мешать тому, чему служу я сам.

Пока Мотекусома изучал портрет Кортеса и другие рисунки, я рассказывал ему о том, что смог увидеть и сосчитать:

— Включая самого предводителя и нескольких младших вождей, отряд испанцев насчитывает пятьсот восемь воинов. Большинство из них вооружены металлическими мечами и копьями, но тринадцать человек имеют аркебузы, а тридцать два — особые луки, именуемые арбалетами, и я склонен предположить, что все остальные солдаты тоже умеют обращаться с этим необычным оружием. Еще сто человек, скорее всего, являются лодочниками с сожженных кораблей.

Мотекусома передал связку бумаг придворным через плечо, и стоявшие позади него старейшины Совета начали рассматривать их, обмениваясь замечаниями.

— С ними также четыре белых жреца, — продолжил я, — множество наших женщин, подаренных им вождями табасков и тотонаков, шестнадцать лошадей для верховой езды и Двенадцать охотничьих собак. У испанцев имеются десять Дальнобойных пушек и четыре пушки поменьше. Как нам и было сказано, владыка Глашатай, у них остался только один Корабль, мы сами видели его в бухте. Надо думать, на его борту находятся моряки, но я там не был, так что сосчитать их Не мог.

Между тем двое членов Изрекающего Совета, оба опытные лекари, внимательно изучали сделанные мною портреты Кортеса и тихонько обменивались профессиональными репликами.

В заключение я сказал:

— Помимо испанцев в распоряжении Кортеса находятся также практически все тотонаки. Они выполняют работу носильщиков и каменщиков… когда белые священники не поучают их, как следует поклоняться кресту и изваянию женщины.

— Владыка Глашатай, — подал голос один из ι целителей, — позволь высказаться…

Мотекусома кивнул в знак согласия.

— Мы с другим уважаемым целителем внимательно рассмотрели портрет Кортеса и другие рисунки, на которых он изображен целиком.

— И, надо полагать, намерены, как лекари, официально объявить его не богом, но человеком, — раздраженно буркнул Мотекусома.

— Не только это, мой господин. Внешние признаки позволяют судить и об ином. Конечно, пока нам не представится возможность увидеть Кортеса воочию, трудно утверждать это с уверенностью, но редкие волосы и неправильные пропорции тела наводят на мысль о том, что он был рожден от матери, пораженной постыдным недугом нанауа. Подобные признаки нередко можно увидеть у вырождающегося потомства самых низших маатиме.

— А ведь верно! — воскликнул Мотекусома, и лицо его просветлело. — Если это правда и нанауа затронула мозг Кортеса, становятся понятными некоторые его странные, нелепые поступки. Только безумец стал бы сжигать собственные корабли и уничтожать единственное средство возвращения в родные земли. И если даже вождь чужеземцев — больной безумец, то его подчиненные должны быть и вовсе убогими глупцами. Скажи-ка, Миксцин, может быть, и их оружие не такое уж грозное, как нам расписывали? Знаешь, мне начинает казаться, что мы сильно преувеличивали угрозу, исходящую от этих пришельцев.